Как раз за секунду до этого трое мальчишек, спустившись с холма, оказались возле распахнутых ворот растерзанного и умиравшего во все сильнее разгоравшемся пламени городка Зйрика. Скьёльд и Эйлиф сбавили ход, и товарищ догнал их на спуске, влекомый вниз собственным весом. Он бежал вслед за друзьями по привычке, но чем ближе становилась стена из остроконечных кольев, тем сильнее овладевала им одна мысль:
«Куда мы бежим? Спасать? Кого? Все уже убиты или будут убиты, и нас… нас убьют, убьют, убьют! Зачем? Мы даже еще не стали воинами и на охоту берем короткие мечи, больше похожие на ножи. Одину вряд ли захочется принимать нас в Валгаллу, даже если умирая мы не выпустим оружия из рук».
Сигвальд почувствовал, что ноги сами замедляют бег. Тело оказалось решительнее и умнее, чем мозг, может, потому, что его не увлекали пустые абстракции, оно просто не хотело превращаться в груду бесполезного вороньего корма, которого после набега Бьёрно-вой дружины дятлам крови хватит надолго.
— Скорей, — услышал он негромкий оклик Скьёль-да, — надо поторопиться.
«Безумцы! — подумал Сигвальд. — Куда торопиться?!»
Как раз в тот момент, когда ребята вбежали в ворота и, пройдя по улице, приблизились к площади, Бьёрн в припадке какого-то фантастического бешенства ударил мечом по улыбавшемуся лицу мертвой Бреттивы. Ему показалось, что усмешка стала явственней. Рассвирепев, Бьёрн — ударил еще раз и еще, сильнее кровавя меч и снег под головой, вернее, под тем, что раньше было головой прекрасной льнокудрой красавицы. Расталкивая воинов, он повернулся и, шагнув к костру, схватил громко заплакавшую Ингибьёрг, дочь Эйрика, за ноги и что есть силы рванул в разные стороны, затем бросил останки ребенка в высокое пламя костра. Туда же кто-то из воинов швырнул, подцепив кончиком копья за одежду, и шестилетнего Ха-ральда.
«Что он делает?!» — в ужасе подумал Сигвальд, увидев, как проворный Эйлиф вложил в лук стрелу и, прищурив глаз, оттянул тетиву к самому уху.
Озверевшие воины были слишком заняты, они не успели вовремя заметить троих маленьких мстителей, явившихся, чтобы, прежде чем пасть в неравной схватке, убить как можно больше врагов. Всем вместе мальчишкам было на троих тридцать три года, столько же, сколько отцу одного из них, конунгу Эйрику, чью смерть праздновал ныне Бьёрн-победитель.
— Что же ты стоишь? — окрикнул Сигвалвда Скьёльд, проделывая то же самое со своим луком. — Там враги убивают твою сестру и брата, жену твоего отца!
Пропели стрелы. Ребята были превосходными охотниками, они успели выпустить по врагам несколько стрел, и каждая вторая из них находила добычу. Не рассчитывавшие на то, что придется от кого бы то ни было защищаться, воины Бьёрна не взяли с собой ни щитов, ни луков, освобождая вторую руку для убийств и грабежа; теперь им пришлось пожалеть об этом. Однако замешательство длилось недолго, опытные воины скоро пришли в себя и, разделившись на части, прячась за горящими домами, начали быстро окружать отчаянных храбрецов лучников.
Скьёльд и Эйлиф с воодушевлением (как же, заставили прятаться самих викингов, королей моря) опустошали колчаны, забыв, что все происходившее с ними — не детская забава.
«Что они делают?! Что они делают?! — стучало в голове у Сигвальда. — Сейчас нас окружат, и тогда… О-о-о-о!!!»
Так и не выпустивший по противнику ни одной стрелы, Сигвальд, бросив луж, со всех ног кинулся бежать, стремясь уйти как можно дальше из городка, ставшего погребальным костром для матери, брата и сестры. Как раз в тот момент, когда он поравнялся с воротами, секира, мастерски брошенная из-за угла дома, вонзилась Эйлифу между лопаток, а несколькими мгновениями позже выпустивший последнюю стрелу Скьёльд выхватил короткий меч, однако пустить его в дело не успел: хрипя и царапая грудь, в которой застряло острие дротика, он повалился на колени и, постояв секунду, упал ничком, пачкая снег кровавыми сгустками, щедро исторгавшимися из широко открытого, искореженного гримасой боли рта.
Славик встрепенулся. Ему не хватило сил, чтобы досмотреть до конца сцену. Видение прервалось на самом интересном месте, и хотя он знал, что должно произойти дальше (все было, как в книжке), ему хотелось увидеть это своими глазами.
«Не ври, — сказал кто-то, мальчику голос показался знакомым, — все врешь. Не сил тебе не хватило, не сил!»
Так и есть! Славик узнал говорившего — это приятель, Женька Мекеров, он всегда спорит. Не верит, что у друга есть волшебный камень.
«Ты просто трус и врун! Ха-ха-ха! Врун, врун, потому что это всего лишь осколок стекла, и больше ничего! Ты все придумываешь, потому что у тебя папы нет!»
— И ничего я не испугался! И ничего это не стекло! — воскликнул мальчик, хотя не только любившего подразнить его дружка, но и вообще никого рядом не было. Последнее заявление Женьки соответствовало истине. Папа у Славика, можно сказать, отсутствовал, у него вообще никого не было, кроме мамы, но мама уехала надолго… Даже дядя Леня куда-то ушел…
Что проку грустить о том, чего не можешь изменить?
Подумав так, Славик взял в руки магический камень и, поднеся его к губам, принялся шептать заклинания (свои собственные, чужие здесь не годились, в этом мальчик толк знал, соответствующий материал был им досконально изучен по книгам). Главное — вызвать Зеленых демонов, живущих в Запредельном мире. Скьёльд, Эйлиф и трус Сигвальд боялись их. Очень глупо, он-то, Славик, знает, что те, кого считают злыми и страшными, на деле не всегда таковы, а вот добрые и хорошие… Нет, просто взрослые всегда чего-то недоговаривают, потому, наверное, что считают его маленьким? Они ошибаются, но как доказать им?.
«Приди, приди, дух горы и леса, приходи скорей, укрой меня своим зеленым плащом», — повторял мальчик.
Яркий свет ударил ему прямо в лицо.
— А вот и я! — воскликнул некто, явившийся из зеленого сияния, исходившего прямо из стеллажа с книгами. — Что уставился? Звал? Так я здесь! Чего хочешь? Загадывай желания.
— Дед? — удивился мальчик. — Ты?
Надо признать несомненную обоснованность такой реакции. Дело в том, что таинственный волшебник, появившийся неведомо оттуда, как две капли воды походил на прадедушку Славика, отца московской бабушки, которая отчего-то сильно недолюбливала мальчика. Старика, пока тот был жив, Славик вздел два или три раза в год, когда они с мамой гостили в Кашине. Прабабушка, Зинаида Николаевна, и прадед, Осип Яковлевич, любили Славика, он называл их дедушка Осип и бабушка Зина, а чаще просто дедушка и бабушка, и хотел остаться жить с ними. Мама не разрешила, сказала, что не хочет лишать сына будущего и не позволит ему жить в глуши. На каникулы в Кашин Славика отвозил на «москвиче» дядя Коля, мамин брат, сын московской бабушки и дяди Платона, бабушкиного мужа. Раза два это делал папа, который тоже купил машину, только «жигули».
Седой старик подмигнул мальчику единственным глазом. Другой глаз он «под Москвой потерял» — так Осип Яковлевич говорил, вспоминая о ранении, полученном в декабре серок первого года. Дед не любил рассказывать про войну, говорил только, что ему повезло — хоть кривой, да живой. Единственное, что дед пет-нет да-припоминал — смешной, по его мнению, случай, — когда водитель Т-26, на котором ехал молодой политрук, Осип Ковалев (родился он в семье деревенского кузнеца — оттуда, как он сам объяснял, и фамилия), с разгона врубился в ветлу. Привыкший видеть по телевизору огромные Т-72 и Т-80, Славик немало удивился, узнав, что дерево со смешным названием (ветла — метла) не только не было сметено, раздавлено, стерто с лица земли танковыми гусеницами, а вообще никак не пострадало, и более того, сам танк заглох, а люк захлопнулся, его даже заклинило, хорошо еще, что дед успел нырнуть в башню.
Мальчик не видел ничего сверхъестественного в том, что старик пришел, чтобы развеять его скуку, и даже пообещал исполнить желания. Он всегда старался баловать правнука.
О чем мечтал Славик? О миллионе самых разных вещей. К тому же, хотя Славик еще ничего не успел деду сказать, в глазах старика появилось нечто такое, что говорило: «У тебя не три, у тебя всего одно, одно желание. Я, конечно, люблю делать приятное, но… постарайся не разочаровать меня. Хорошенько подумай…»
«Дед, наверное, как раз и пришел из Запредельной страны», — подумал мальчик и воскликнул:
— Я хочу к тебе!
Дед покачал тяжелой головой, он и в жизни, даже в старости, походил на хрестоматийного кузнеца — широкоплечий и могучий.
— Ко мне тебе еще не время, придумай что-нибудь получше.
Славик задумался: можно было, конечно, попросить деда устроить так, чтобы мама стала счастливой, чтобы московская бабушка сделалась доброй, но он отчего-то подумал, что подобными вещами (вообще женщинами) организация, в которой теперь работает дед Осип, не занимается, что он разрешает другие, куда более важные проблемы. И вообще, дед пришел из-за книжки, которую купила мама, и из-за магического камня, который нашел сам Славик в подвале заброшенного дома.
