Осматривая труп, я заметил многочисленные следы от зубов животных, которые, очевидно, явились сюда полакомиться человечиной. Сам факт, прямо скажем, не из приятных; перед глазами тут же вырисовывается живописная картина с кусками мяса и лужами крови, которую тщательно вылизывали мелкие грызуны. Надо думать, это естественно для столь диких мест, удивительно, как этого бедолагу не растащили по разным углам, может, хищники были не настолько крупны, может, его обглодали крысы, пока он еще висел, я не судмедэксперт и определить точно не мог, как скелет мог остаться в целости и сохранности, факт состоял в том, что его качественно объели. Однако, черт возьми, как только моя нога ступила на землю этого проклятого места, я обратил внимание на полное отсутствие животных. Что-то заставляло их обходить город стороной, что именно — я не знал, возможно, бывшее обиталище человека все еще отпугивало их, хотя я в это не верил. Но то, что я видел в магазине, так же оставалось фактом, ни один продукт не был тронут лесными обитателями, даже крупы грызуны обошли стороной. Здесь же, на водонапорной станции, можно сказать, в той же черте города, животные славно попировали. Разорвав одежду, они добрались до мягких тканей. Грызуны своими маленькими отточенными зубками прорывали себе тоннели в теле бедняги, купались в его крови, наслаждались его внутренними органами, думаю, остатки плоти исчезли с этих костей максимум за пару-тройку дней.
Я встал на ноги и огляделся еще раз, никаких следов пребывания в этом месте лесного жителя не наблюдалось, казалось, они пришли сюда на зов свежей человеческой плоти, и так же быстро удалились, после того, как не осталось ни единого кусочка мяса. Я подавил легкий рвотный рефлекс, вся эта история с трупом была весьма неприятна, мое богатое воображение разукрасило события тех дней в яркие и сочные краски, и я пытался усилием воли избавиться от этих навязчивых видений. Рука сама собой потянулась к сигарете, легкий сизый дым наполнил мои легкие, и я с шумом выпустил это облако под потолок.
— Чертовски странно, — эти слова я произнес вслух, чтобы вернуть себе самообладание, звук человеческого голоса, хоть и моего собственного, вселял уверенность, приводил мысли в порядок.
Я подошел к письменному столу, на котором царил вселенский бардак, мои руки перебирали бумаги, глаза быстро скользили по строкам, пытаясь доставить в мозг хоть сколько-нибудь полезную информацию, но ничего интересного я не обнаружил. Унылые отчеты о проделанных работах, количестве поставленной в город воды, очередных и внеплановых ремонтах насосного оборудования, и ни единого намека на то, что здесь могло произойти.
Я вернулся в машинный зал, лом по-прежнему валялся на своем месте, и сдавалось мне, валяться здесь он будет до тех пор, пока ржа не превратит его в пыль. Я пытался представить себя на месте того человека, что лежал в маленькой каморке за моей спиной, если все эти разрушения были делом его рук. Но что двигало им в тот момент? Он вышел с ломом из своего закутка или подобрал его по дороге к насосу, сделал пару кругов вокруг агрегата, который обслуживал не один десяток лет, а может, и первый день в своей жизни. Его взгляд скользит по металлической поверхности, определяя самые уязвимые места, затем первый удар, за ним сразу же второй. Когда дело кончено, он бросает лом тут же, в машинном отделении, он совершенно не боится того, что его разоблачат, потому что в его жизни уже все предрешено. Он направляется к своему рабочему месту, его руки сметают со столов бумагу, переворачивают кружку с утренним чаем или кофе, она падает на пол и разбивается на мелкие осколки. Скорее всего, веревка, подвешенная к балке, уже готова, он встает на табуретку, просовывает голову в петлю и кончиком носка своего грубого ботинка отбрасывает опору в сторону. Знает ли он, что его мучения в петле будут длиться не одну минуту, он барахтается на конце веревки, как комар, попавший в паутину безжалостного паука. Возможно, теперь он хочет жить, каждая секунда, проведенная в петле, равняется часу, но тиски все туже затягиваются вокруг его шеи. Первым не выдерживает мочевой пузырь, хрипы и стоны наполняют маленькую водонапорную станцию, но ему некому помочь, и он дергается еще несколько минут, пока его организм, лишенный кислорода, не отказывает и не наступает уже долгожданная смерть.
Мой взгляд падает на дверной проем, ведущий на улицу, я слишком увлекся рисованием картин прошлого и не заметил, как наступил вечер. Ночь пугала меня тьмой, в которой могли скрываться ужасные твари, пожирающие плоть нерадивых путников. На Большой земле надо было больше уделять времени комедиям, нежели ужастикам. Я почти бегом выскочил из здания водонапорной станции и направился к городу. Солнце уже скрылось за вершинами лесных гигантов, длинные тени окружили меня, темные провалы сгущающейся тьмы наполнили тайгу. Становилось холодно, сложно сказать, страх ли бросил меня в дрожь или температура действительно так резко упала. Через десяток минут я уже был на знакомой улице. Я уже давно сорвался на панический бег, не знаю, что именно меня пугало, но я хотел быть защищенным четырьмя стенами моего маленького убежища, и плевать, что я вел себя как напуганный ребенок, завтра днем можно будет все списать на болезнь, которая ослабила мой организм.
Внезапно я остановился. Передо мной была единственная улица Ежа, вдоль которой стояли пятиэтажки хрущевской постройки, ее уже поглотила тьма, и лишь яркое красное зарево касалось верхушек домов. Я отчетливо видел темную фигуру человека, стоящего в конце улицы, до него было не меньше ста метров, но зрение не обманывало меня, это определенно был человек. Он стоял неподвижно прямо посреди улицы, и я готов поклясться, он смотрел прямо на меня, хотя его лица я не видел. Большой палец сам по себе двинулся к предохранителю, сухой металлический щелчок, и карабин был готов к действию. Слева от меня был подъезд, на третьем этаже которого я обосновался, логика подсказывала мне, что я должен остаться на улице и выяснить, кто стоял там, окутываемый тьмой. Другая же моя половина готова была понести меня к спасительной квартире, ворваться в нее и забаррикадировать дверь. Я остался на улице. Страха как такового не было, была лишь необоснованная тревога, которая поселилась во мне в тот момент, когда я впервые пересек границу города. Я стоял и смотрел на незнакомца, сощурив глаза и пытаясь проникнуть под покров тьмы, незнакомец стоял так же, как и я, недвижимо, безмолвно, и смотрел на меня.
— Эй! — Прошло минут пять, прежде чем я смог выдавить из себя этот короткий звук. Незнакомец не пошевелился, он по-прежнему смотрел в мою сторону, и его фигуру уже почти полностью скрыла тьма наступающей ночи. Думаю, в тот момент он видел меня так же плохо, как и я его. — Эй, мужик! — Я был уверен в том, что незнакомец именно мужчина. Ответом мне была тишина. Я сделал один шаг вперед, незнакомец отступил на один шаг назад, теперь я был уверен в том, что это не плод моего воображения и не причудливая игра теней. — Ты кто? — Напряжение во мне нарастало, что за чертовщина тут происходила? Отсутствие ответов порождало неведение, а неведение — страх перед неизведанным. Я сделал еще один шаг, и незнакомец отступил на шаг назад.
— Что за хрень? — Это я уже произнес вполголоса, скорее, для себя, чем для кого-либо. Я поднял карабин, упер его в плече и посмотрел на темную фигуру через собачку прицела. Нет, я не собирался стрелять и уж тем более убивать человека, мне хотелось взглянуть на его реакцию, и то, что я увидел, заставило мои волосы на затылке зашевелиться. Темная фигура подняла руки вверх, так, как будто в руках у него был точно такой же карабин, как и у меня, только вот оружия у него не было. Я стоял и смотрел на него сквозь прицел смертельно опасного оружия, он стоял и смотрел на меня сквозь прицел воображаемого карабина.
Солнце уже опустилось за горизонт, и стало совсем темно, сколько прошло времени с того момента, как я увидел фигуру человека в этом проклятом месте, я не знал, по крайней мере мои руки, держащие карабин, затекли и заметно подрагивали. Я с трудом различал фигуру незнакомца во тьме, вернее, я даже не мог с уверенностью сказать, стоит ли он еще на улице или нет. Но шестое чувство говорило мне о том, что он все еще там, держит руки так, словно в них зажат карабин, будто это игра. Только играть мне в нее было совсем невесело. Я перевел дуло чуть выше и левее, одеревеневший палец нажал на курок. Оглушительный гром выстрела разорвал тишину, накрывшую мертвый город своим покрывалом много лет назад. Яркая вспышка дульного пламени ослепила меня на миг, я попятился к подъезду, все так же держа карабин в боевой готовности. Через минуту я уже ворвался в свое убежище, плотно прикрыл дверь и соорудил уже привычную баррикаду, проникнуть в квартиру без лишнего шума было невозможно, и чувство спокойствия и защищенности стало возвращаться ко мне. Я подошел к окну и выглянул на улицу. Было так темно, что я не видел асфальта, прикрывавшего голую землю, разглядеть человека там, внизу, не представлялось возможным.
