Я даже обследовал чердак, забравшись туда через небольшой люк в потолке коридора на втором этаже. Отец в свое время провел туда освещение, но не более того. На чердаке не оказалось ничего, кроме пыли и двух пустых чемоданов.
В конце концов я спустился вниз и вернулся к отцовскому креслу. Близился вечер. Мне так ничего и не удалось найти, и я начинал чувствовать себя крайне глупо. Возможно, я просто пытался отыскать несуществующий порядок среди хаоса. Сев в кресло, я еще раз перечитал записку, которая значила не больше и не меньше прежнего, сколько раз ее ни читай.
Я поднял голову, и мой взгляд снова упал на телевизор. Кресло было расположено в точности напротив него, и мне вдруг пришла в голову мысль. Если я был прав относительно того, что оно казалось слегка не на месте, то, возможно, его сдвинули не просто для того, чтобы привлечь к нему мое внимание, но и для того, чтобы заставить меня посмотреть совсем в другую сторону.
Я встал и открыл стеклянные дверцы, заслонявшие полку под телевизором. Там обнаружилось в точности то же самое, что и прежде, — видеомагнитофон, DVD-плеер и два диска со старыми фильмами. Ничего больше.
И ни одной кассеты. Странно.
Во всем доме я не нашел ни одной видеокассеты. В кабинете висели две полки с DVD-дисками, и еще одна — во второй спальне. Но ни единой кассеты.
Мой отец был полупрофессиональным кинозрителем. Сколько я себя помнил, по всему дому валялись видеокассеты. Куда же они подевались теперь?
Я быстро вернулся в кабинет. Кассет там тоже не оказалось, несмотря на то что на низкой полке стоял второй видеомагнитофон. Я не стал снова обшаривать ящики стола или комод — там все равно ничего не было, так же как не было ничего во всем доме, в мастерской или в гараже. Я попытался вспомнить День благодарения в прошлом году, когда я заехал к родителям на сутки, — но так и не вспомнил, видел ли я тогда видеокассеты. Впрочем, большую часть времени я тогда был основательно пьян.
Возможно, отец воспринял DVD как зарю давно ожидаемой новой эры домашних развлечений, объявил видеокассеты пережитком прошлого и устроил костер в саду. Впрочем, вряд ли. В Дайерсбурге наверняка была свалка, но и этот сценарий казался мне маловероятным. Даже если с течением времени он обнаружил, что ему хочется пересматривать все меньше фильмов, он не стал бы выбрасывать все свои любимые. У меня возникла мысль, не стало ли столь тщательное уничтожение с виду совершенно обычных вещей еще одним способом привлечь внимание того, кто хорошо тебя знает и кто прекрасно представляет, что именно составляет часть твоего окружения.
Либо это — либо я начал терять объективный взгляд на происходящее, зайдя слишком далеко ради бессмысленной цели. Я уже обшарил весь дом. И не имело никакого значения, что у меня появилась идея, сколь бы иллюзорной она ни была, насчет того, что именно следует искать. Я все равно ничего не нашел. Мне уже хотелось есть, и я начинал злиться. Если они действительно полагали, что мне необходимо что-то сообщить, — зачем такие ухищрения? Почему бы просто не сказать мне об этом по телефону? Оставить письмо у Дэвидса? Послать по электронной почте? Иначе никакого смысла.
Но я уже знал, что если я уйду из дома — то только навсегда. Лучше было еще раз убедиться. Хотелось, чтобы рана зарубцевалась окончательно.
Включив наружный свет, я вышел на террасу. Все доски в полу были плотно пригнаны друг к другу, к тому же под ними практически не было пространства, где можно было бы пролезть. За углом стоял большой деревянный ящик, но спустя утомительную пару минут выяснилось, что в нем нет ничего, кроме дров и пауков. Я немного прошелся по двору, затем повернулся и раздраженно уставился на дом.
Труба, крыша, окна. Комнаты на верхнем этаже. Спальня родителей. Комната для гостей.
Я снова вошел внутрь. Когда я проходил мимо отцовского кабинета, что-то привлекло мой взгляд. Остановившись, я заглянул в комнату, не вполне уверенный в том, что же именно увидел. Однако через пару секунд я понял — видеомагнитофон.
Как последний идиот, я не удосужился заглянуть внутрь обоих аппаратов. Сперва я проверил тот, который стоял в гостиной. Он оказался пуст. Затем я прошел в кабинет и склонился над видеомагнитофоном в поисках кнопки выброса. Нажав ее, я услышал неприятное жужжание, но ничего не произошло. А потом я понял, что все из-за того, что крышка кассетного отсека заклеена черной клейкой лентой.
Предупреждение, чтобы туда не вставляли кассету или чтобы отец не сделал этого случайно? Вряд ли — если бы аппарат испортился, он просто заменил бы его другим.
Я попытался отодрать ленту, но та не поддавалась. Тогда я достал из кармана нож с двумя лезвиями — одно широкое и острое, а другое в виде отвертки. Удивительно, как часто приходится пользоваться одним сразу после другого. Открыв острое лезвие, я прорезал ленту по центру.
Внутри кассетного отсека что-то было. Я продолжал резать и отдирать ленту, пока не сработала кнопка выброса. Аппарат сердито зажужжал, крышка открылась.
Наружу выползла стандартная видеокассета. Я вынул ее и долго разглядывал.
Я уже начал выпрямляться, когда с лестницы послышался голос отца:
— Кто тут? Уорд?
* * *
После мгновенного шока мне нестерпимо захотелось как можно быстрее оказаться где-нибудь в другом месте. Неважно где, хоть в Алабаме — лишь бы почувствовать себя в безопасности.
Я отскочил назад, выронив кассету и едва не растянувшись во весь рост на полу. Схватив кассету с пола, я сунул ее в карман, почти бессознательно, чувствуя себя застигнутым врасплох, виноватым и крайне уязвимым. Шаги послышались на верхних ступенях лестницы, на секунду смолкли, а затем начали приближаться к двери кабинета. И того, кому они принадлежали, мне совершенно не хотелось видеть.
Конечно, это вовсе не был мой отец. Просто похожий голос, раздавшийся из ниоткуда в пустом доме. На лестничной площадке появился Гарольд Дэвидс, выглядевший постаревшим, взволнованным и раздраженным.
— Господи, — сказал он. — Вы меня до смерти перепугали.
Я судорожно выдохнул.
— Кому вы говорите…
Дэвидс перевел взгляд на мои руки, и я понял, что до сих пор держу нож. Сложив лезвие, я начал было убирать его в карман, но сообразил, что там лежит видеокассета.
— Что вы здесь делаете? — спросил я, стараясь говорить вежливо.
— Я получил сегодня ваше сообщение, — сказал он, снова медленно поднимая глаза. — Позвонил в отель, но вас там не было, так что я подумал, не здесь ли вы.
— Я не слышал звонка в дверь.
— Входная дверь была не заперта, — слегка раздраженно сказал он. — И я забеспокоился, что кто-то мог услышать, что в доме никого нет, и вломиться сюда.
— Нет, — ответил я. — Это всего лишь я.
— Вижу. Так что можно считать инцидент исчерпанным.
Он весело приподнял бровь, и мое сердцебиение постепенно вновь вернулось в норму.
Уже в холле он спросил, зачем я звонил. Я ответил — мол, ничего особенного, просто хотел уточнить кое-какие юридические детали по поводу завещания. Он рассеянно кивнул и направился в гостиную.
— Уютная комната, — помолчав, сказал он. — Мне будет ее не хватать. Если можно, то я буду время от времени заходить сюда — мало ли придет какая почта?
— Отлично.
Вряд ли стоило ждать от него каких-то дурных намерений, но и в доме оставаться мне больше не хотелось.
Я снова поднялся в кабинет отца, чтобы выключить компьютер. Раньше я уже заметил, что у отца был ленточный картридж, и, повинуясь некоему импульсу, запустил копирование на него содержимого жесткого диска.
Когда я наконец все выключил и снова вышел, Дэвидс стоял у входной двери, снова столь же оживленный, как и прежде.
Я пошел вместе с ним по дорожке. Похоже, он не слишком спешил вновь вернуться к своим делам и спросил меня насчет планов по поводу дома. Я ответил, что пока не знаю, оставлю его себе или продам, и принял от него предложение помочь как в том, так и в другом случае. Еще минут пять мы постояли возле его большого черного автомобиля, говоря о пустяках. Кажется, он давал мне какие-то рекомендации по поводу хорошего ресторана, но есть мне больше не хотелось.
Наконец он забрался на сиденье водителя и тщательно пристегнулся, с видом человека, который в любом случае не собирается умирать. Последний раз бросив взгляд на темный силуэт дома, он с серьезным видом кивнул мне. Мне показалось, что в отношениях между нами что-то изменилось, и я подумал, не включил ли Дэвидс в список вопросов, требующих дальнейшего рассмотрения, вопрос о том, что мог делать сын Дона Хопкинса с ножом, явно не являвшимся украшением.
Я подождал, пока он скроется за углом, а затем бегом бросился к своей машине и поехал в другую сторону.
Употребив небольшое количество денег и лишь чуть-чуть лести, я получил к себе в номер видеомагнитофон. То ли отель оказался лучше, чем я думал, то ли мое выступление в баре убедило местное руководство, что я из тех постояльцев, к чьим нуждам стоит относиться с вниманием. Со все возрастающим нетерпением я дождался, когда некий тупой как пробка парень закончит возиться с очень простым подключением всех кабелей, после чего выставил его за дверь.
