В предвкушении богатства наследники продолжали обрастать огромными долгами. Подписывались контракты на роскошное жилье. Приобретались новые шикарные автомобили. Нанимались консультанты для составления невероятных проектов вроде строительства закрытого стадиона для игры в поло, покупки реактивных самолетов или породистых лошадей. Все свободное от междоусобных распрей время посвящалось покупкам. Исключение составлял Рэмбл, но только потому, что был еще мал. Он предоставил все своему адвокату, который, разумеется, делал долги за своего клиента.
Снежный ком судебных тяжб зачастую начинает расти еще на пути к залу суда. Поскольку Джош Стэффорд отказывался огласить завещание и в то же время делал загадочные намеки по поводу неполной дееспособности Троя в момент его подписания, адвокаты наследников Филана в конце концов запаниковали.
Через десять дней после самоубийства Троя Хэрк Геттис отправился в окружной суд Фэрфакса, штат Виргиния, и подал петицию о том, чтобы обязать Стэффорда обнародовать последнюю волю Троя Л. Филана. С ловкостью, присущей амбициозным адвокатам, он подкупил репортера из газеты «Пост». После подачи петиции он проговорил с журналистом целый час, кое-какие комментарии Хэрк сделал «не для печати», кое-какие были призваны представить самого адвоката в наилучшем свете. Фотокорреспондент нащелкал несколько снимков.
Как ни странно, Хэрк подал петицию как бы от имени всех наследников Филана, перечислив их имена и адреса, словно все они были его клиентами. Вернувшись в офис, он отправил им копии по факсу. Уже через минуту все его телефонные линии раскалились добела.
Статья в «Пост» появилась на следующее утро вместе с большой фотографией Хэрка, который, нахмурившись, поглаживал бороду. Статья была даже больше, чем он рассчитывал. Он прочел ее на рассвете в кафе, после чего спешно поехал в новый офис.
Через несколько часов, сразу после девяти, окружной суд Фэрфакса просто кишел адвокатами. Они прибывали маленькими сплоченными группками, разговаривали с чиновниками скупыми фразами и старательно не замечали друг друга. Их петиции, несмотря на мелкие различия, в сущности, сводились к одному требованию: вынести официальное решение без промедления дать возможность наследникам ознакомиться с завещанием.
Дела о признании завещаний в суде округа Фэрфакс обычно поручались какому-нибудь из двенадцати судей. Дело Филана легло на стол его чести Ф. Парра Уиклиффа, тридцатишестилетнего юриста с недостатком опыта, но большими амбициями. Возможность заняться столь громким делом приятно возбуждала его.
Кабинет Уиклиффа находился в здании фэрфакского суда. Все утро он знакомился с заявлениями. Его секретарь собирал петиции и зачитывал их судье.
Когда поднятая всей этой суетой пыль немного улеглась, Уиклифф позвонил Джошу Стэффорду, чтобы представиться.
Они вежливо побеседовали несколько минут — обычные, ни к чему не обязывающие фразы. Более существенный разговор был впереди. Джош никогда не слышал о судье Уиклиффе.
— Завещание существует? — спросил наконец тот.
— Да, ваша честь. Завещание существует. — Джош очень тщательно подбирал слова. Скрывать наличие завещания по виргинским законам — преступление. Если судья хочет знать, Джош, разумеется, ответит.
— Где оно?
— Здесь, в моем офисе.
— Кто исполнитель?
— Я.
— Когда вы собираетесь вынести его на утверждение?
— Мой клиент распорядился дождаться пятнадцатого января.
— Гм-м… Есть какая-то особая причина?
Причина была проста. Трой желал, чтобы его алчные дети кутнули напоследок, прежде чем он выбьет почву у них из-под ног и соберет свою последнюю жестокую и злобную жатву.
— Понятия не имею, — ответил Джош. — Завещание написано от руки. Мистер Филан подписал его за несколько секунд до того, как прыгнуть с балкона.
— Рукописное завещание?
— Да.
— Вы при этом присутствовали?
— Да. Это долгая история.
— Вероятно, мне следует ее выслушать.
— Вероятно.
У Джоша весь день был занят. У Уиклиффа — нет, но он постарался представить дело так, будто каждая минута у него распланирована. Они договорились встретиться в офисе Уиклиффа в обеденное время и, быстро перекусив, заняться делами.
Серхио не одобрил идею путешествия Нейта в Южную Америку. После почти четырех месяцев пребывания в закрытой клинике, где двери и ворота запирались на замок и невидимая вооруженная охрана просматривала дорогу на милю вперед, где доступ к телевидению, фильмам, играм, журналам и телефону был строго ограничен, даже возвращение в привычный мир могло быть сопряжено с психологическими травмами. Что же касается поездки в Бразилию сразу после лечения в клинике, то это могло привести к более чем серьезным последствиям.
Нейту это было безразлично. Его препроводили в Уолнат-Хилл не по решению суда. Его поместил сюда Джош, и если Джош просит его сыграть в прятки в джунглях Южной Америки, значит, так тому и быть. Серхио может ругаться и стонать сколько ему заблагорассудится.
«Предвыпускная» неделя являла собой постепенный выход из ада. Безжировую диету сменила диета с низким содержанием жиров, понемногу добавлялись такие неизбежные «на воле» ингредиенты, как соль, перец, сыр и масло, — нужно же было подготовить организм к злу, царящему за пределами Уолнат-Хилла. Желудок Нейта протестовал, и он потерял за неделю еще три фунта.
— То, что ждет тебя там, внизу, будет еще хуже, — бесцеремонно заметил Серхио.
Обычно они боролись во время лечебных сеансов, это было частью курса терапии: кожа должна стать упругой, а все углы округлыми. Теперь Серхио начал отдаляться от своего пациента. Всегда трудно прощаться, поэтому Серхио постепенно сокращал время сеансов и становился все более безразличен к пациенту.
По мере приближения финала Нейт начал считать часы.
Судья Уиклифф поинтересовался содержанием завещания, но Джош вежливо отказался отвечать на этот вопрос.
Они поглощали бутерброды из магазинчика деликатесов, сидя за маленьким столиком в небольшом кабинете его чести. Закон не требовал, чтобы Джош открывал судье суть завещания, по крайней мере сейчас. И Уиклифф не мог на этом настаивать, но его любопытство было объяснимо.
— Я немного сочувствую подателям заявлений, — сказал он. — Они имеют право узнать, что там в завещании. Зачем откладывать?
— Я лишь исполняю волю своего клиента, — ответил Джош.
— Но рано или поздно вам придется огласить завещание.
— Разумеется.
Уиклифф положил свой ежедневник на стол рядом с пластиковой тарелкой и посмотрел на Джоша поверх очков.
— Сегодня двадцатое декабря. До Рождества собрать всех нет никакой возможности. Как насчет двадцать седьмого?
— Что вы имеете в виду?
— Оглашение завещания.
Эта идея ошарашила Джоша, он чуть не подавился маринованным огурчиком. Подумать только — собрать вместе всех: Филанов с их чадами и домочадцами, новыми друзьями и прихлебателями, со всеми их развеселыми адвокатами, запихнуть в зал суда и загодя позаботиться о том, чтобы о встрече узнала пресса! Продолжая жевать огурчик и заглядывая в свою маленькую черную записную книжечку, Джош едва сдерживал улыбку. Казалось, он уже слышит вздохи этих людей, стенания, видит их, шокированных, неспособных до конца поверить в то, что они услышали, и наконец разражающихся сдавленными проклятиями. Потом, вероятно, раздастся всхлип-другой, когда Филаны осознают, что учинил их обожаемый папочка.
Это будет уникальный момент в истории американского правосудия, и Джош не смог сдержаться.
— Мне двадцать седьмое вполне подходит, — сказал он.
— Отлично. Я уведомлю стороны, как только пойму, сколько их. У них куча адвокатов.
— Неудивительно, если вспомнить, что у завещателя шестеро детей и три бывшие жены: это девять адвокатских команд.
— Надеюсь, зал суда сможет вместить всех.
«Только стоя», — чуть было не вырвалось у Джоша. Он представил себе стоящих вплотную друг к другу людей, замерших в гробовом молчании, пока открывается конверт, разворачивается листок и читаются невероятные слова.
— Предлагаю вам огласить завещание, — сказал Джош.
Уиклифф, разумеется, на это и рассчитывал. Он уже представлял упоительную сцену — это будет один из прекраснейших моментов в его жизни: оглашение завещания, касающегося распределения одиннадцати миллиардов долларов.
— Полагаю, завещание несколько спорное? — спросил судья.
— Оно опасное.
Его честь наконец улыбнулся.
Накануне своего самого сокрушительного срыва Нейт жил в Джорджтауне, в старом кондоминиуме, квартиру в котором купил после последнего развода. Но из-за банкротства он ее лишился, поэтому ему в буквальном смысле слова негде было провести первую ночь свободы.
