он широко открыл изрыгавший слюну рот на букве «а», водитель резко всадил ему туда здоровенный соленый огурец, который как-то оказался у них в салоне после того, как на скорости они снесли прилавок бабки со стоявшими на ней соленьями. Малиновый пиджак вздрогнул. Его глаза расширились, будто он вспомнил какой-то неприятный опыт из своего прошлого. Каракатицей он попятился назад, но теперь уже водитель держал его за ворот пиджака и тянул на себя. Усилиями языка пиджак попытался вытолкать огурец наружу, но водитель шлепнул его по лицу кулаком с такой силой, что огурец вошел в рот целиком и полностью.
– У-у-у! Да ты способный малый. Тебе бы надо, мать твою, в фильмах про любовь сниматься! – водитель с силой вытолкнул ослабевшее тело пиджака из окна и тот вмиг исчез где-то в толпе. Водитель снова поднес зажигалку к поломанной сигарете во рту и уже спокойно проговорил:
– А теперь вали отсюда, Тоха! – и через секунду, будто забыв самое главное, добавил, – нехер мне тут сиськи мять…
Антон послушно вылез из машины. Он слышал уже звук ботинок по асфальту. Менты были уже совсем рядом. Он рванулся было к перрону, но пробежав несколько метров, он вдруг остановился и снова подбежал к машине, влезая внутрь, как сделал это секундами назад пиджак.
– Как тебя зовут?
– Как меня только не зовут, – проговорил водитель и улыбка осветила его измазанное кровью, грязью и белым порошком лицо.
– Имя!.. Имя у тебя есть? – крикнул уже в каком-то исступлении Антон. Менты уже были совсем рядом и каждая секунда была на счету.
– Мое имя Лёня! Хачик Лёня!
– Спасибо, Лёня!
– Бывай, парень! – спокойно ответил Лёня и палец его снова опустился на колесо зажигалки.
Сзади слышался топот ботинок. Не сбавляя ходу, на полной скорости, Антон перепрыгнул через турникеты и бросился в сторону стоявшей электрички. «Закончена посадка на электропоезд до Малой Вишеры», – проговорил женский голос в громкоговорители и голос этот, в совокупности с надписью на табло «Малая Вишера», который он увидел за несколько секунд до того, как взял штурмом турникеты, впрыснул еще больше адреналина в его и до того напряженный организм. Он почти добежал до последнего вагона электрички, но тут к своему ужасу увидел, что двери начали закрываться. Дикое отчаяние выбило у него слезу прямо на ходу. «Сто-о-о-о-й!!!» – заорал он со всей глотки, заорал непонятно кому, но вдруг, в этом самый момент, будто голос его был услышан кем-то свыше, последняя дверь застопорилась, потом медленно приоткрылась и оттуда показалась круглая физиономия сначала одного мужика, а потом и второго.
– Давай, парень, держим! – услышал он прокуренный грубый голос и потом увидел протянутую ему большую волосатую руку, которая больше походила на лапу.
– Двери не держим! – недовольно закричал машинист по громкой связи электропоезда, и в этот самый момент сильные мужские руки втянули его внутрь. Через мгновение дверь закрылась. Будто вспомнив, что он оставил там что-то, Антон подбежал к ней и прислонил лоб к стеклу. Какое-то оранжевое зарево медленно исчезало позади за грязным стеклом отходившего от вокзала электропоезда. Он знал, что это такое, и от этого ком поднялся к его горлу. Он хотел одновременно и материться и плакать, но губы его издали лишь жалкий тихий стон и он с силой несколько раз ударил кулаком по металлу двери.
– Не туда сел что ль? – спросил его голос сзади. Антон обернулся. Здоровенный мужик, лет пятьдесят с небольшим, с круглой красной физиономией, видимо из деревенских, стоял в тамбуре и посасывал беломорину.
– Туда… – ответил он ему не сразу и тут же добавил. – А до Москвы доеду?
– До Москвы, говоришь? – спросил мужик, впрочем спросил безо всякого удивления, табачный дым выходил одновременно из его рта и волосатых ноздрей. – А что ж не доедешь. Доедешь. На электричках и до Киева добраться можно.
– Доедешь, Земля ведь она круглая, – добавил второй мужик, так же с круглой физиономией, только гораздо меньше его размером.
– Спасибо! – Антон схватил с пола свою сумку и медленно двинулся внутрь вагона.
Мужики проводили его тупыми бессмысленными взглядами, такими, как, наверняка, провожали до этого тысячи точно таких же странных типов, которых встречали они на своем трудовом, насчитывавшем уже много десятков лет пути от работы к дому.
– Вишь ты, – сказал через минуту один из них другому, смотря на кроссовки удалявшегося парня, – обувь-то у него какая. Как думаешь, доедет он в такой обуви до Москвы-то?
– Доедет! – отвечал другой.
– А до Киева, думаю, не доедет.
– А до Киева не доедет, – ответил другой. На этом разговор и закончился, и оба снова погрузились в то задумчивое полусонное состояние посасывания Беломора, которое сопровождало их поездку от работы до дома четыре последних десятилетия .
Антон быстро прошелся по вагонам в начало поезда и остановился во втором по ходу движения. Народа там было не много. Почти никто не обращал на него внимания, но в каждом взгляде, пойманном на себе, он видел что-то подозрительное. Этот же вагон он выбрал не потому, что здесь было теплее или удобнее (после такой нервной и физической нагрузки тело его буквально пылало изнутри), а потому что все те пассажиры, которые были в вагоне (а их было человек пять – семь) не обратили на вошедшего в вагон странного пассажира никакого внимания. Они спали, укутавшись в курки, читали или отгадывали кроссворды. Одна баба, полная и румяная, копалась в сумке, как понял он уже потом по запаху, пустившему у него слюну, в поисках жареной курицы.
Он опустился на крайнее сиденье и протянул вперед ноги. Белые и распухшие от сырости пальцы неприлично торчали из кроссовок в разные стороны. То, что нога Витьки была меньше его на несколько размеров, он осознал только сейчас. Удивительно, как он вообще умудрился засунуть свои ноги в такие кроссовки, но он вспомнил свое состояние в ту минуту, когда он поспешно натягивал их на ноги и этот вопрос отпал сам собой. Развязав измазанные грязью шнурки, Антон осторожно скинул кроссовки с ног и поставил их на печку под сиденьем. Скоро воздух вокруг наполнился таким невозможным ароматом, что баба с курицей, которая сидела через несколько сидений от него, повела своими ноздрями, потом бросила на него недовольный взгляд, что-то пробубнила себе под нос и отсела на несколько сидений дальше. Но эстетические вопросы в этот момент Антона не интересовали. Он так же скинул с себя промокшую насквозь куртку и положил ее на печь под сиденьем, только
