— Не часто вижу тебя, Киид, — сказал дедушка, когда в последний раз побывал у них. Он часто называл его словом «Киид», протягивая «и».
— Я был занят, — сказал Авенжер, и его лицо начало наливаться краской. — Школа, и еще надо было помогать маме, — что было правдой. Авенжер всегда помогал матери. В течение дня он делал разную работу по дому, и напоминания ему для этого были не нужны, ходил за покупками, мыл посуду, окна. Те дни, когда приходил дедушка, он старался как можно меньше бывать дома. Он уходил, если знал, что тот придет, или по возможности не показывался на глаза.
— Ты делаешь так, что мне становится нехорошо, Киид. Куда-то все время исчезаешь, — будучи уже далеко не молодым, он на самом деле чувствовал себя неважно, осознавая, что в те давние дни он выглядел иначе, подтянутым и худым.
— Извини, дедушка, — сказал Авенжер. Он на самом деле сожалел о том, что все сложилось так, что дедушка стал его врагом, который в чем-то все время его подозревает.
— Он такой хороший мальчик, — сказала мать чуть ли не шепотом. — Он так мне помогает…
— Я знаю, Элла, знаю, — голос дедушки был мягким и добрым, но в глазах было нечто противоположное. Когда Авенжер смотрел ему в глаза, то они были живыми и проницательными, в них горели огоньки, они его изучали, сверлили насквозь. И Авенжер старался не встречаться с ним взглядом.
Когда спустя неделю Авенжер подошел к телефону и снял трубку, то дедушкин голос спросил:
— Привет, Киид. Что нового вытворил?
Что он имел в виду под словом «вытворил»?
— Все хорошо, деда, — ответил он ясным голосом, стараясь, чтобы все звучало как можно естественней.
— Слушай, это приглашение пройтись со своим старым дедом. Ты настолько занят все эти дни, что я посчитал правильным сделать тебе формальное приглашение. И как насчет следующей субботы?
Авенжер проглотил твердый комок, почувствовав, как кадык чуть ли не на части разрывает его горло.
— Ладно… — его мозг чуть не раскалился в поисках быстрого оправдания. В то же время он старался взвесить каждое его слово, оценить голос дедушки, найти скрытые секреты в его интонациях.
— Думаю, мы можем сходить в кино, на какой-нибудь хороший полицейский детектив, который выйдет на экран через неделю, — они оба любили фильмы про полицейских, с погонями, с переворачивающимися машинами, которые затем взрываются. — А потом мы заморим червячка, — он имел в виду: «Съедим гамбургер в «Макдональде»». — Что на это скажешь?
Что он мог сказать? Он согласился. Ему не нужно было проводить время со своим дедом, но кино было лучшим местом для них обоих.
Раз так обернулось, то они неплохо провели время в кино. Они хрустели попкорном и печеньем, сосали мятные драже и наслаждались происходящим на экране, в особенности долгими погонями по улицам, переполненных людьми, машинами и полицейскими, и по мостам, высоко подвешенным над водой.
Они оба объелись сладостями и тем, что продавалось в «Макдональде», но вместо того, чтобы распрощаться, они, не спеша, пошли в сторону дедушкиного дома.
— Посидим, поболтаем, — сказал дед, что для Авенжера сделало день облачным, хотя солнце обжигало щеки.
Квартира дедушки была маленькой и тесной. На Авенжера так давили стены, что ему каждый раз начинало не хватать воздуха. Социальное жилье для пожилых, кондоминиум, четырехкомнатная жилплощадь, хотя комнат было три: салон и кухня были объединены в одну комнату. Авенжеру нравился лишь балкон с его кованными чугунными перилами и зеленым плющом, поднимающимся с самой земли через все пять этажей. Оттуда открывался вид на весь город, и можно было видеть маленькие домики на отдаленных холмах. Иногда дедушка мог дать ему свой бинокль, и Авенжер разглядывал людей в окнах соседних домов или играющих на улице детей.
— Хочешь немного «Колы»?
Авенжер закачал головой:
— Нет, спасибо, дедушка.
— Печенье? У меня остался кусок торта.
— Во мне еще весь съеденный нами «Макдональд-с».
Ему почему-то хотелось домой. В глазах была резь, а голова раскалывалась на части.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил дедушка, изучая его глазами.
— Похоже, я перебрал с едой, — сказал Авенжер. Он боялся, что его вырвет. Ему было даже не тепло, а жарко.
— Надо выйти на свежий воздух, — сказал дедушка, и показал на дверь маленького балкона. — Будет лучше, если мы поговорим не здесь. Мы сядем и поговорим.
Но дедушка не сел. Он показал Авенжеру на черный стул с фальшивой пластиковой оковкой, а сам спиной прислонился к перилам. Он был спиною к городу. Его глаза были на Авенжере. И снова начались вопросы: о школе, об отметках, не стал ли лучше его почерк, о том, что он делает после уроков — примерно в таком ключе. Авенжер отвечал охотно, быстро проговаривая слова, углубляясь в детали, оттягивая время, делая все, чтобы вопросов было как можно меньше. Он чувствовал, что дедушка не очень то его слушал, его глаза стали будто стеклянными, сфокусировавшимися на чем-то вдалеке за спиной у Авенжера или он думал о чем-то еще.
Наконец старик отвернулся от Авенжра. Облокотившись на балконные перила, глядя на город сверху.
— Я хочу спросить у тебя нечто важное, Киид, — сказал он, несколько сдержанным голосом.
Он знал, что это будет за вопрос: «Не ты ли убил Вона Мастерсона?»
Вот, почему дедушка перестал смотреть ему в глаза, уподобившись районному прокурору в телевизионном детективе, который, отвернувшись от молчащего на трибуне убийцы, задавал вопросы присяжным, будто в этот момент сам город под ними был трибуной присяжных заседателей, а он — Авенжер, подсудимым.
Авенжеру не хотелось молчать, и он спросил:
— О чем ты хочешь спросить меня, дедушка? — продолжая держать голос под контролем.
И вдруг такой момент настал.
Будто бы это было спланировано заранее.
— Эй. Что это значит? — спросил дедушка, с полным непониманием в голосе. Облокотившись на перила, он разглядывал что-то внизу.
Авенжер привстал со стула, и вдруг все пошло, будто в замедленном кино. Ему самому все это показалось сумасбродным, потому что он перемещался до необычного быстро. Руки и ноги совершали точные, будто заранее рассчитанные движения. Он сам и не заметил, как оказался на ногах и плавно, бесшумно приближался к дедушке. При всем этом, будто бы еще один Авенжер стоял где-то в стороне и наблюдал за тем, как он быстро бежит, выставив руки вперед, и как дедушка оборачивается, будто услышав за спиной сигнал тревоги. И Авенжер, теперь уже ни на что не глядя, врезался в него. Движения были не замедленными, и это было не кино. Голова Авенжера с глухим ударом вонзилась в спину на уровне костей таза. У него нашлись силы и воля, чтобы на такое решиться, потому что, если бы он это не сделал, то был бы конец всему — по крайней мере, для него. Тело дедушки свесилось с перил балкона. Его руки цеплялись за что-то невидимое в воздухе, напоминая лопасти потолочного вентилятора, включенного на полную мощность, затем они стали похожи на крылья самолета или раненной птицы. Он вопил. Страшный звук эхом висел в воздухе. Руки продолжали искать, за что бы можно было уцепиться, разгребая воздух. Затем он начал падать, будто кукла-марионетка, которой перерезали нити, или ветка, оторванная от дерева сильным порывистым ветром. Он летел вниз, мотая руками и ногами.
В последний момент, Авенжер отвел глаза в сторону. Ему не хотелось увидеть, как дедушка ударится о тротуар — будто в кино, когда камера уходит в сторону, фокусируясь на что-нибудь рядом, чтобы не показать сам удар о землю, тело, в момент превращающееся в груду обездвиженной плоти.
Он отошел от перил и сел на стул, ожидая что-нибудь услышать. Но не было ничего. Он не слышал ни криков, ни воя сирены — ничего. Будто бы он оглох. Он досчитал до десяти и затем медленно поднялся со стула, зашел в квартиру и снял трубку с телефона, на момент остановился и вспомнил все, что он изучал в школе на занятьях по гражданской обороне.
Его палец нажал на кнопочку с цифрой «девять», затем на «единичку» и снова на «единичку». Когда на другом конце линии ответили, то он испуганным голосом попросил, чтобы кто-нибудь прислал «скорую». Его бедный дедушка выпал с балкона.
Джейн проснулась от каких-то звуков. Она не сразу поняла, что это было: шаги в гостиной, скрип закрывающейся двери. Она подумала о том, что мог вернуться кто-нибудь из тех, кто разорил их дом. Затем она успокоилась, узнав шаги отца: пройдя через гостиную, он вошел в ванную.
ё Она больше не могла спать. Укутывающее ее одеяло для этой тихой и мягкой ночи показалось слишком тяжелым. Откинув его, она ощутила прохладу, пробившуюся к ее плечам через тонкую нейлоновую ночную рубашку. Она подумала о Керен, лежащей в больнице, которая спала дни и ночи, не зная ни тепла, ни холода. Поняв, наконец, что отец все еще не вышел из ванной, она села на край кровати и взглянула на часы: на них высвечивались красные цифры: «2:57».
