— Она была первой женщиной, которую убил Кристи. Жила в доме сорок один.
Микс рассказал о Реджи, когда они после секса лежали в постели. Рут Фуэрст, Мюриэль Эди, возможно, Берилл Эванс и ее дочь Джеральдина, кто-то еще и сама Этель Кристи. Все они были задушены и похоронены в доме или в саду.
— Будь я Реджи, а ты — одной из жертв, я бы убил тебя и трахнул.
— Ты издеваешься?
— Нет, конечно. Он так и делал. Можешь сходить посмотреть, где она жила, если хочешь. Это недалеко, но там все изменилось. — Микс не предложил проводить ее. — Старуха, у которой я снимаю квартиру, знала его, они были хорошо знакомы, он собирался делать ей аборт, но она сбежала.
— Микс, у меня уже мурашки по коже.
— Сейчас открою вторую бутылку, — рассмеялся он, — не вставай.
За пятнадцать минут до полуночи, будто Золушка в мужском обличье, он оделся и собрался домой. Комната была похожа на свалку — не то чтобы грязная, но неубранная и ни одного приличного предмета мебели. Короткие занавески выглядели так, будто их сшили из простыней.
— Приходи ко мне в следующий раз, — сказал он, решив, что в Сент-Блейз-хаус безопасно и намного уютнее. Кроме того, его забавляла мысль о том, что Данила будет в восторге. — В пятницу, часов в восемь.
— Правда? — Она посмотрела на него сияющими глазами.
Вот черт, подумалось ему. Девушка не нравилась ему. Нет, даже не так. Он ненавидел ее и понимал почему. Она напоминала его мать. Те же слабость и безволие, та же неадекватность — стоит взглянуть на бардак в комнате. Как и мать, она не была ни красивой, ни умной, ни успешной, в ней не было ни капли гордости, и она отдавалась каждому мужчине, который хотел ее. Данила отдалась ему в первую встречу, А женщину нужно завоевывать. Колетт он не завоевывал, конечно, но та — просто нимфоманка. Злость на мать перенеслась на Данилу. Она вызывала в нем те же чувства — ее хотелось ударить.
К счастью, он не встретил никого из соседей Данилы и велел себе не волноваться, когда вышел в ночную прохладу. Он не Реджи, не убийца, который боится, что его поймают на месте преступления. Какая разница, видел ли его кто-нибудь? В любом случае о нем забудут через пять минут. Он в задумчивости потрогал крестик, лежавший в кармане, и отметил, что в последние дни делает это все чаще, особенно когда видит дом номер тринадцать, шагая по Оксфорд-гарденс или приходя к Шошане.
Гораздо больше его волновало, что он никак не встретится с Нериссой. Он не продвинулся ни на шаг. Наверное, все-таки стоит записаться в тренажерный зал. Достаточно попросить Данилу, чтобы она поставила его во главе очереди. А может, запишет и без очереди. И тогда он будет приходить в тренажерку, когда захочет. И это хорошо. Он признался себе, что по-прежнему не ходит пешком и ест всякую дрянь. Всего полчаса назад, уходя от Колетт, он купил пакет чипсов и орешков, которые загадочным образом испарились, пока он сидел в машине и размышлял.
Он попросит Данилу в пятницу. Стоп, он скажет ей об этом в пятницу. Скажет, чего хочет, и прикажет сделать это. Если он будет ходить в тренажерку ежедневно, то встретится с Нериссой, и тогда… С женщинами Микс чувствовал себя уверенно и понимал, что именно эта уверенность помогает ему заполучать тех, кого он хочет. Как правило. Но, если быть честным до конца, как только дело коснулось той, кого он хотел больше всех на свете, удача ему не благоволила. Почему? Он должен помнить, что с Нериссой надо действовать медленно и осторожно. Без сомнений, он хотел ее, как никого в жизни. Ее саму и славу, которую она ему принесет.
Эти размышления утомили его, и он, выехав по очередному вызову, отдался фантазиям. Вот он сопровождает Нериссу на какую-нибудь блистательную церемонию, они выходят из машины, перед ними расстилают красный ковер, как для всех звезд. Она будет в великолепном прозрачном платье и бриллиантах, а он — в смокинге, прекрасно подчеркивающем его новую стройную фигуру. Микс никогда особо не думал о браке, кроме того, что не хотел жениться. По крайней мере, не сейчас. Может, годам к сорока. Но теперь… Если он правильно сыграет, почему бы ему не жениться на Нериссе? Кто подойдет ему лучше ее?
Решено было писать письмо. Правда, Гвендолин уже много лет не писала и не получала писем. Но была уверена, что пишет хорошо. Любую прозу, вышедшую из-под ее пера, будет приятно читать — получателя охватит ностальгия об ушедших днях, когда люди писали на хорошем английском, без ошибок, и правильно составляли предложения. Официальное уведомление из газовой компании состояло из одной фразы: «Вы продолжаете получать наши услуги». Конечно, она язвительно ответила, что не сомневается, но отказывается от услуг компании, которая нанимает безграмотных работников. Ответа она так и не получила.
А теперь она взялась за письмо Стивену Ривзу, и это оказалось трудно. Впервые в жизни она пожалела, что в доме нет телевизора — можно было посмотреть его передачу о сельских врачах. Вот она удивилась бы, увидев его имя на экране! Если бы знать, когда передают сериал, она бы сходила в магазин на Вестбурн-гроув и посмотрела телевизор через витрину. А так, увы, она не может написать ему, что видела его передачу и получила удовольствие. Я смотрела ваши истории, воплощенные на экране, и это вдохновило меня — или побудило? — заставило написать вам столько лет спустя. Чтобы не ошибиться, я заглянула на ваш сайт в Интернете — это даст ему понять, что она шагает в ногу со временем, раз уж упомянула сайт. А потом Гвендолин вспомнила, что не смотрела сериал, что у нее нет телевизора и что надо начинать заново.
Услышав, что по вашей книге поставлен сериал, я была тронута. Она действительно услышала об этом от мальчика в интернет-кафе. Начинать письмо со лжи не стоит. Мне захотелось возобновить старую дружбу. Не слишком ли прямолинейно? Пятьдесят лет — долгий перерыв. Мне захотелось написать вам. Придется сказать почему. Придется написать, что она хочет встретиться с ним. Гвендолин смяла уже пятое письмо и приуныла. Сначала нужно сосредоточиться, без ручки и бумаги, сформулировать все мысленно.
Серьезный молодой человек Дарел Джонс собирался переехать в отдельную квартиру в Докленде. Он переживал, как воспримут это родители. Дарел жил с ними во время учебы в университете, но теперь, в двадцать восемь лет, имея хорошо оплачиваемую работу, он понимал, что пора жить отдельно. Желая переехать до того, как ему исполнится тридцать, он готовился к этому — сам стирал себе и гладил, четыре раза в неделю ел вне дома, ходил к девушкам домой, а не приводил их к себе и в основном жил самостоятельно. Так он подчеркивал свою независимость, ведь мама с радостью делала бы все за него, принимала бы его девушек, старалась избавиться от двойных стандартов — когда в глубине души одобряешь выбор сына, но осуждаешь девушку за то, что та не хранит целомудрие. Как минимум два вечера в неделю Дарел проводил с родителями: гулял с ними, ходил в кино, вежливо общался с их друзьями и всегда благодарил мать за все, что она для него делала. А теперь он уезжал на другой конец Лондона.
Ни отец, ни мать не возражали, но когда мебель уже перевезли, а два чемодана вещей ждали, пока их перенесут в машину, Дарел увидел, как по маминой щеке ползет слеза.
— Ну, мама, — сказал он, — улыбнись. Я же не переезжаю в Австралию, как сын твоей подруги, как ее там.
— Я ничего не говорю, — сказала Шейла Джонс.
— Слезы говорят сами за себя.
— А что ты скажешь, когда он женится?
Муж передал ей платок, что проделывал как минимум раз в неделю на протяжении тридцати лет их брака.
— Надеюсь, он женится. Я полюблю его жену.
Дарел не был так уверен.
— Ну, — сказал он, — до этого еще далеко. Слушайте, приезжайте ко мне на ужин в субботу. Я как раз наведу порядок.
Шейла улыбнулась.
— Том и Хейзел хотели, чтобы мы все зашли к ним выпить на прощание. Я сказала, что мы сходим. Там будет Нерисса.
— Идите, — поразмыслив, сказал Дарел, — попрощайтесь за меня.
— Мы не пойдем без тебя, это бессмысленно, — возразила Шейла. — Кроме того, мы потерям несколько драгоценных часов, которые можем провести с тобой.
Если бы она не упомянула, что там будет эта модель, Дарел согласился бы. Нерисса Нэш — почему, интересно, она не взяла фамилию отца? — была очень красивой, и любой мужчина сразу обращал на это внимание. Даже его отец считал ее симпатичной. Но Дарел недолюбливал мир знаменитостей. Он знал о нем только из газет. А поскольку он предпочитал читать «Файнэншл Таймс», то знал об этом мире не слишком много. Тем не менее отголоски, доносившиеся до него, вызывали неприязнь: клубы, мода, звезды, публичность, дизайнеры и, конечно же, знаменитости. Те, кто принадлежал к этой «элите», казались невежественными, тупыми и примитивными. Такие люди жили пустой несчастной жизнью, с дурацкими отношениями, рушащимися браками, враждебно настроенными детьми и страхом перед старостью.
