– Простите, но… Как я узнаю, что яйцо еще в ней?
– Тебе придется мне поверить, кладоискатель. Мне кажется, очевидно, что я никуда не спрячусь. Я Виктор Мануэль Контрерас, скульптор.
Господи, теперь я в фильме Родригеса про гордых мексиканцев, подумал Штарк. Впрочем, Контрерас был прав: его возраст и известность служили неплохой гарантией, что он не исчезнет вместе с яйцом. Да и денег он хотел не для себя.
– Я постараюсь все устроить, – сказал Штарк.
– Я знал, что ты не будешь торговаться, – улыбнулся Контрерас. – Деньги не твои, верно?
– Я не сказал, что сумма принята, – оговорился Иван. – Мне нужно кое с кем посоветоваться. Но я понял условия и постараюсь их выполнить.
– Я не буду торговаться, Штарк, – сказал мексиканец, продолжая играть свою роль из фильма. – Бери или уходи.
– Мне нужно немного времени, чтобы все обсудить. И еще потребуется какое-то время, чтобы организовать перевод денег Ксении. Это будет не так-то просто – очень большая сумма, к тому же непонятно за что. Власти обратят внимание на такой перевод.
– Я подожду. Я в Париже еще неделю. Пойду, положу яйцо на место. Позвони, когда у тебя будет ответ. Мой телефон ты знаешь.
Он повернулся, чтобы идти. Иван вскочил, положил руку ему на плечо.
– Спасибо, Виктор. Простите, если я обидел вас своим вопросом. Я… признателен вам за то, что вы показали. Мне теперь нужно многое обдумать.
– Не часто встречаешь человека, которому всю жизнь было все равно, кто он и откуда, – проворчал мексиканец. – В Мексике, когда я был еще мальчишкой, мне пришлось подкупить одного бродягу, чтобы он назвался моим отцом и записал меня в художественную школу. Но даже я знаю про свою семью, от которой сбежал в четырнадцать лет, больше, чем ты про свою. Это, друг кладоискатель, просто позор. Говорю тебе как наследник древнего рода Юсуповых.
И мексиканец отправился в подвал прятать наследство, которого он стеснялся. А Штарк вышел на авеню Опера и направился к театру. Физической усталости после долгой прогулки не было, но виски сдавливала боль – слишком много информации, слишком много эмоций. Помимо всего прочего, они с Молинари, возможно, только что стали миллионерами. Оставалось рассказать Виннику о находке и надеяться, что сделка не сорвется, а синее яйцо с шестью портретами императора удастся вывезти в Москву.
Интересно, что Винник узнал о ворах, а теперь и убийцах, параллельно ведущих ту же охоту?
Санкт – Петербург, 1896 год– Когда вы будете готовы, Михаил Евлампиевич? – Карл Фаберже обычно не задавал этот вопрос своему лучшему золотых дел мастеру, теперь уже и не подчиненному, а компаньону, второй гильдии купцу, а с прошлого года и почетному гражданину. Но, навестив мастерскую Перхина – неподалеку от главной конторы фирмы Фаберже, тоже на Большой Морской, – Карл понял, что спросить на этот раз придется. На дворе январь, до Пасхи чуть больше двух месяцев, а у Перхина еще не готово ни одно из двух яиц, заказанных ему для императора.
Первое, положим, готово почти. Вот богато изукрашенная, усыпанная бриллиантами золотая подставка на прозрачной основе из горного хрусталя, вот увенчанный изумрудом в 26 карат золотой стержень, на который нанизаны двенадцать рамок с миниатюрами Иоганна Зенграфа: это изображения любимых дворцов недавней принцессы Аликс, а ныне государыни императрицы – правда, пока формально не коронованной. Все точь-в – точь по рисунку молодого главного художника фирмы, Франца Бирбаума: лучше Перхина этот заказ не смог бы выполнить никто в Петербурге. Пока нет только тончайшей скорлупки из горного хрусталя – ее переделывают уже в третий раз, и когда, наконец, добьются совершенства, мастерской Перхина предстоит соединить две вертикальные половинки скорлупы золотым поясом, выложенным по всей длине бриллиантами.
– С этим яйцом скоро закончим, – хмуро сказал Перхин. – Четыре раза, поверите, отправлял основание на переплавку. И ведь вроде все понятно, как делать, – нет, где-то да испакостим.
Перхин всегда говорил о себе и своих подмастерьях «мы», но если что шло не так, виноват был только он сам. И платил этот бывший крестьянин из Олонецкой губернии лучше, чем остальные мастера, работавшие на фирму Фаберже. В его мастерскую было труднее всего устроиться, хоть росла она, как на дрожжах, и сам Перхин к своим 35 годам заработал уже на хороший дом в Царском Селе.
– Опять же, скорлупы так и нет, – продолжал Перхин. – Вот доставят, и за неделю закончим.
– А что же со вторым-то яйцом, Михаил Евлампиевич? Для вдовствующей императрицы?
Второй год подряд император заказывал фирме два яйца. Прежде, в течение десяти лет, царь Александр III дарил царице Марии Федоровне на Пасху яичко от Фаберже. И всякий раз главный художник фирмы, Агафон Фаберже, находил, как порадовать императрицу, напомнить о ее безмятежной датской юности или просто повеселить забавной игрушкой.
Но нет больше Агафона, лучшего главного художника, о каком только мог мечтать его брат Карл Фаберже. Умер и оплакан. А на новичка Франца Бирбаума легла двойная нагрузка, потому что молодой царь решил, во-первых, не прерывать традицию и каждый год преподносить яйцо от Фаберже матушке, а во-вторых, и супругу не обижать. Как и его отец, Николай II давал придворному ювелиру полную свободу – какими будут пасхальные яйца в этом году, он узнавал, лишь получив их. Новый царь вообще, кажется, настроен был держаться традиций – то ли верил в постоянство, то ли был слишком робок, чтобы выйти за установленные не им рамки.
О вкусах царицы Александры придворные знакомые Карла были пока плохо осведомлены, и в дворцовой канцелярии одобрили идею, уже однажды опробованную. Шесть лет назад Мария Федоровна получила в подарок от мужа яйцо с миниатюрами, изображавшими дворцы, в которых бывала принцесса Дагмар на родине, в Дании. До сведения Фаберже довели тогда, что бывшая Дагмар, а ныне императрица, растрогалась до слез. Может быть, и Александра Федоровна теперь обрадуется миниатюрам с немецкими замками, английскими и русскими дворцами, где ей довелось пожить.
Бирбаум, конечно, и живописец хороший, и рисовальщик педантичный, и в ювелирном деле отлично разбирается, но Карл еще не до конца доверял ему и попросил второе яйцо сделать в содружестве с датчанином Зенграфом, написавшим дворцы для первого подарка. Тот предложил идею с портретами покойного императора в разной военной форме. Александр III был настоящий воин, богатырь, способный согнуть и разогнуть руками кочергу, но избегавший, как говорили, показывать свою силищу при жене. Ей не хотелось видеть его мужланом и солдафоном, и он умел быть с ней нежным. На смертном одре, передавали, сказал ей: «А мне посчастливилось увидеть ангела еще при жизни». Фаберже сомневался, что портреты царя в форме – то, что хотелось бы получить вдовствующей императрице в подарок от сына. Но в канцелярии предложение Зенграфа понравилось, и датчанин быстро исполнил миниатюры для золотого барабана – многогранника, который виделся Бирбауму внутри яйца. Это был единственный элемент второго царского подарка, который Карлу Фаберже показали до сего дня.
– Ко второму не приступали, – выговорил Перхин угрюмо в ответ на вопрос Карла. Лгать было ниже его достоинства.
– Да как же, Михаил Евлампиевич, – режете меня без ножа! – сказал Фаберже укоризненно. – Ведь вы никогда раньше не срывали сроков. А что это за заказ, знаете не хуже меня. Ведь мы не ради денег делаем эти яйца, а ради будущего фирмы!
– Знаю, – Перхин пожал плечами. – С первым яйцом вышло не гладко. Не можем же мы сдать с изъянами. Вы бы, Карл Густавыч, сами никогда этого не допустили. – Перхин слышал, что Карл Фаберже в своей мастерской, увидев менее чем совершенную работу, разбивал ее молотком, а провинившемуся мастеру говорил ласково, не повышая голоса: «А ведь вы, друг мой, можете лучше!» Правда, сам такого никогда не видел: он не имел обыкновения показывать кому-либо менее чем совершенную работу.
– Вы не успеете исполнить заказ за два месяца, – покачал головой Карл.
– Если со вторым пойдет, как с первым, не успеем, – проворчал в густую черную бороду Перхин.
– Я заберу у вас этот заказ, Михаил Евлампиевич, – сказал Фаберже без гнева. Он никогда не кричал на людей, даже если они обманывали его ожидания. А Перхин много сделал для фирмы. Хотя сейчас у Фаберже мелькнуло-таки подозрение. Перхин был женат на дочери известного петербургского ювелира Финикова, выполнявшего граверные работы для фирмы «Болин» – главных конкурентов Фаберже, тоже поставщиков двора. Недавно выходила замуж великая княжна Ксения Александровна, – так для ее приданого купили работы и Фаберже, и братьев Болин, причем последних – больше: известно было предпочтение, которое оказывал той фирме жених, великий князь Александр Михайлович. Уж не помогал ли известный своей справедливостью Перхин конкурентам, чтобы ни одна из фирм не вырвалась вперед? Впрочем, Карл знал, что, будь даже у Михаила Евлампиевича такие мысли, он все равно не сорвал бы нарочно царский заказ: это значило бы совершенно обесчестить дом Фаберже.
