Нет, скорее, как здесь говорят, – и на старуху бывает проруха. Ни у одного народа нет, наверное, столько пословиц в оправдание неудачи, как у русских. И вот результат – на второе яйцо придется искать другого подрядчика. А Пасха, считай, уже на носу…
– Я сам хотел вам сказать, что нужно в другую мастерскую, – кивнул Перхин. – Я знаю, кто может сделать за два месяца. Как надо. В Москве.
– В Москве? – повторил Фаберже, словно эхо. Тамошнее отделение фирмы выпускало в основном украшения попроще, в купеческом вкусе, да столовое серебро: рабочие руки во второй столице были дешевле, а клиентура не такая взыскательная, как в Петербурге. Англичанин, а вернее южноафриканец Аллан Боу, которого Фаберже десять лет назад назначил руководить московским филиалом, быстро понял московский рынок и развернул под него большое производство, не вызывавшее у Карла профессиональной гордости, но приносившее завидную прибыль. Фаберже не ждал от москвичей ничего особенного – уж точно не царских подарков.
– Я не знаю в Москве достаточно хороших мастеров, – сказал он Перхину.
– Их там почти и нет, – согласился мастер. – Но вот недавно мне принесли в починку одну вещицу…
Перхин подошел к своему рабочему месту – у него было такое же, как у подмастерьев, с выемкой в столешнице и аккуратно разложенными инструментами, просто он проводил на нем все меньше времени по мере того, как дело расширялось. Со стола мастер взял резную, инкрустированную перламутром шкатулку и открыл ее перед Фаберже. На черном бархате обивки маленький золотой слоник, украшенный рубинами и брильянтами, выглядел особенно изысканно. Карл взял игрушку в руки и сразу оценил тонкость работы, изящество, с которым были выполнены крепления для камешков и складочки слоновьей кожи. У зверюшки был свернут на сторону хобот и вывалились глазки, которые, видимо, тоже были сделаны из драгоценных камней – я бы сделал из сапфиров, подумал Фаберже.
– Ребенок игрался, бросил оземь, испортил, – объяснил Перхин. – Но какова работа? На брюшке клеймо, взгляните-ка, Карл Густавыч.
В сильную лупу, которую протянул ему Перхин, Фаберже рассмотрел мелкие, как бисеринки, буквы: Stark.
– Я поспрошал, кто таков, – продолжал Перхин. – Антон Иваныч Штарк, молодой мастер, немец, в Москве недавно. Работает на Кузнецком Мосту – видать, объяснили ему, что нельзя больше нигде в Москве-то, если нужна приличная клиентура. Но мастерская у него совсем маленькая и в подвале.
Перхин знал, что эта деталь заинтересует Фаберже: семейная фирма тоже начиналась с подвала на «правильной» улице, только в Петербурге.
– Почему вы считаете, что он справится? – спросил Карл. Ехать в Москву ему совершенно не хотелось.
– Вижу, – сказал Перхин веско. – И молодой он, голодный. Ради такого заказа будет день и ночь работать.
«Не то что вы», – захотелось сказать Фаберже, но он сдержался. Перхин все же был предан фирме: вот и сейчас сам создавал себе опасного конкурента, только бы не сорвалось выполнение важного заказа. Карл Густавович кивнул.
– Что же, придется ехать в Москву. Я вашей рекомендации доверяю, Михаил Евлампиевич.
– Мы отработаем, – в густом басе Перхина впервые прозвучала виноватая нотка.
– Знаю, – Фаберже похлопал Перхина по плечу. – Не сомневаюсь.
На следующее утро Карл вошел в магазин фирмы на Кузнецком Мосту, отдал засуетившемуся приказчику саквояж и прошел в кабинет Боу.
– Я слышал, у вас в Москве завелся настоящий художник, – сказал он после обычных приветствий. – Где-то здесь недалеко, в подвале. Антон Штарк.
– Да, – не удивился южноафриканец. – Я уже полгода к нему присматриваюсь. Вот только позавчера он был у нас с Эммой в гостях. Робкий молодой человек, даже заикается немного. С виду никогда и не скажешь, что… Вы уже видели его работу?
Фаберже кивнул.
– Я все хочу ему что-нибудь поручить, но нет достаточно сложного заказа, – длинные пшеничные усы Боу презрительно опустились. – Вкус у здешней публики весьма… традиционный.
– У меня, возможно, есть заказ. Пойдемте, Аллан Андреевич, поговорим с этим Штарком вместе. Вам придется присматривать за ним и регулярно мне телеграфировать. Не нравится мне так рисковать, но уж придется, выбора нет.
Фаберже, хоть и выстроил свой ювелирный дом в России, где, кажется, все верили в сильную власть одного человека, сам не был сторонником такого устройства. Что бывает, когда кто-то один принимает все главные решения, царский поставщик знал по опыту общения с канцелярией двора. Ежели не поступало туда указание от самого императора – оставить ювелира в покое и дать ему творить, дворцовые крысы норовили контролировать каждый шаг, да еще поправки предлагать, доводившие болезненного Агафона до нервных припадков, а Карла принуждавшие доказывать, что с ними не может быть соблюдена смета. Слишком много страха и слишком мало ответственности.
Будь Фаберже царем, а не ювелиром, он правил бы иначе; конечно, вслух он не говорил этого никому. Но важно ведь не что говоришь, а как действуешь. Ювелир предпочитал не нанимать лучших мастеров в свою фирму, а помогать им создавать собственные, а потом обеспечивать их заказами. Владелец собственного дела всегда отвечал за качество лучше, чем работник по найму. Фаберже не нужны были даже паи в фирмах, созданных мастерами, – пусть делают что хотят, хоть на Болина работают, если сам Карл не сможет их загрузить. А уж если мастер начинал выполнять работу хуже, чем требует Фаберже, – Карлу тем более не хотелось иметь с ним ничего общего. И он просто переносил заказы в другую мастерскую. Не только с мастерами, но и с прирожденными торговцами, вроде Аллана Боу, Фаберже действовал по тому же принципу: принимал их в компаньоны, а не платил жалованье.
Вот, однако, парадокс: почти все мастера, с которыми работала фирма, были немцы, шведы, финны – русские вроде Перхина составляли исключение из общего правила, – но вели себя в своих мастерских, как маленькие царьки – самодержцы. Интересно, и этот Антон Штарк таков – или он, как Перхин, старается не ставить себя выше своих работников? Фаберже хотелось увидеть в молодом немце хоть какое-то сходство с Михаилом Евлампиевичем: так ему было бы спокойнее за судьбу самого важного заказа.
Подвальная мастерская Штарка – в задней комнате крошечного магазинчика – оказалась совсем маленькой: Карл насчитал всего пять подмастерьев. Но о них здесь явно заботились: стулья и столы показались Фаберже удобными, и комнату заливал яркий электрический свет. Хозяин оказался долговязым юнцом с огненно – рыжей шевелюрой и глубоко сидящими, умными серыми глазами. Он узнал Боу, поднялся из-за стола, за которым только что сосредоточенно работал надфилем, и отчего-то покраснел.
– Вы уж простите, Антон Иванович, что я без предупреждения, – сказал Боу по-русски, – но у меня важный гость. Мой компаньон, Карл Густавович Фаберже, собственной персоной. По вашу душу.
Штарк совсем залился девичьим румянцем.
– Ваш визит для меня большая честь, – сказал он тоже по-русски, с заметным акцентом. И добавил с неожиданной самоуверенностью: – Хотя я ждал, что вы захотите мне что-нибудь заказать.
Фаберже улыбнулся.
– Почему же вы ждали в Москве, а не в Петербурге? – Он не стал переходить на немецкий, зная, что Боу плохо его понимает.
– Я не могу позволить себе держать там магазин и нанимать людей. Здесь намного дешевле, – развел руками немец. – Я переехал сюда из Ревеля, там мне было совсем нечего делать – никто не ценит красивые вещи.
Фаберже кивнул: его предки и сами поселились в тех местах, когда бежали из Франции, и тоже в конце концов решили переехать повосточнее.
– Вас не затруднит показать мне ваши работы? То, что у вас в магазине, честно говоря, показалось довольно обычным.
– Конечно, это ведь только то, что мы продаем в готовом виде. Наши лучшие работы делаются на заказ. Вот, посмотрите, – он взял со своего стола не вполне еще законченную фигурку медведя, поднявшегося на задние лапы. Косматый зверь выполнен был из золота четырех оттенков, и во взгляде его рубиновых глазок Фаберже даже померещилась угроза – хотя это были всего лишь камни. Фаберже повертел косолапого в руках: этот зверь был, пожалуй, совершенен не только как изделие, но и как скульптура. Художник уловил мощь и жестокость грозного хищника.
– Это подарок одному фабриканту к юбилею, – пояснил Штарк. – От конкурента.
– Эскиз был ваш? – спросил Фаберже.
– Да, я сам себе художник, – отвечал немец. – У нас совсем небольшое предприятие.
Карл отметил, что Штарку не чуждо перхинское «мы».
– Вы слышали о Михаиле Евлампиевиче Перхине? – спросил он.
– О да, мне кажется, о нем слышали все в нашем деле, – ответил Штарк с уважением. – Но я не имею чести быть с ним лично зна – комым.
– Он рекомендовал мне вас, – объяснил Фаберже. – И показал одну вашу работу. Слоника.
