Однако костюмные фильмы ушли в прошлое, сметенные финансовыми потрясениями. Сегодня шейх Валентино[38] — это приземистый нефтяной магнат в деловом костюме, солнечных очках и замызганной куфии.[39] Пиратские корабли затонули, на смену танцзалам пришли дискотеки, Армия Конфедерации была унесена ветром.[40] Джинджер и Фред навсегда отставили в сторону свои танцевальные туфли,[41] индейская тропа войны стала пролегать через сенатские слушания, куда краснокожие являются с дипломатами в руках, ковбои сделались похожими на бородатых студентов университета, а большинство ведущих актрис ныне заняты в постельных сценах, и одежда им не нужна. Сегодня, идя на киностудию, не ищите гламурного блеска — ищите место, где можно припарковаться.
Наконец Джан добралась до дальнего конца парковки и бросила взгляд на часы. Без четверти десять; у нее оставалось еще пятнадцать минут. Однако парковка была уже почти забита.
Покружив, она нашла свободное место и стала втискиваться туда, как вдруг дверца машины справа от нее раскрылась и кто-то попытался выйти. Она резко затормозила.
— Эй, осторожнее!.. — воскликнула она, нажав на клаксон.
Человек повернулся, и Джан узнала Роя Эймса.
Он помахал ей и, когда она припарковалась, подошел к ее машине с левой стороны.
— Прости, не заметил тебя.
Он открыл дверцу и взял ее руку, когда она уже собралась выйти из машины.
Джан не стала хмуриться, но не могла не задуматься. Что такое с этим парнем? Несмотря на несколько недель близкого общения, она никак не могла привыкнуть к его манере все время подавать ей руку. Вежливость не характерна для нашего времени. Большинство мужчин не станут помогать женщине выйти из машины, и очень многие будут с иронией наблюдать за тем, как она пытается припарковаться.
А вот с Роем Эймсом ничего не было понятно. Он даже выглядел иначе, чем большинство сценаристов, которых она знала. Прежде всего, он тщательно следил за собой. Не красавец, но и не из тех субъектов, которые отращивают волосы или носят очки в роговой оправе. Он не носил джинсов «ливайс» и явно снимал уличную обувь, перед тем как сесть за пишущую машинку. Она никогда не видела его пьяным или хотя бы навеселе, и вообще, если у него и были какие-то недостатки, он их умело скрывал.
Скрывал. Эти открытые души всегда что-нибудь скрывают. И откуда он такой взялся, с этими своими старомодными манерами и открытой улыбкой?
Откуда ты такой взялся? Джан поймала себя на том, что предается несвойственным ей подозрениям вместо того, чтобы испытывать уважение к Рою. Для подозрений не было никаких причин; наверное, он был таким же открытым человеком, как и она.
Они пересекли парковку и вышли на улицу, на которой было полно агентов и клиентов, спешивших на утренние встречи, рабочих, направлявшихся на площадки, посыльных, бежавших по поручениям, словом, царил обычный хорошо организованный беспорядок.
— Я звонил тебе, — заговорил Рой. — Конни сказала, что ты уже ушла.
— Как она?
— Хреново. Похоже, я ее разбудил.
— Не беспокойся, это потрясение она переживет. Я ведь пережила.
Рой быстро взглянул на нее.
— Значит, ты уже все знаешь?
— Знаю что?
— Разве ты не слушала новости? Норман Бейтс сбежал.
— О господи!
— В сообщениях говорится, что он снова начал убивать. Уже есть пять жертв. Точной информации нет, но, кажется, он еще в бегах.
Джан остановилась.
— Так вот зачем Дрисколл хотел нас видеть! Как ты думаешь, они собираются прикрыть картину?
— Возможно.
— Но они не могут… — Джан взяла Роя под руку. — Мы должны остановить их. Прошу тебя, обещай, что ты поможешь.
Он смотрел на нее. Почему он ничего не говорит?
Глубоко вздохнув, Джан выдала свой самый сильный аргумент:
— Я думаю не только о своей роли. Тебе эта картина тоже нужна, этот сценарий — твое будущее. Не позволяй выбросить его.
Взгляд у Роя был ледяной. Неожиданно его лицо исказилось, и он заговорил громким голосом:
— Да что с тобой, черт побери? Сбегает какой-то маньяк, убивает пятерых ни в чем не повинных людей, а тебя волнует только одно — судьба какого-то чертова фильма!
Он выдернул свою руку столь резко, что Джан на миг показалось, он ее сейчас ударит. Но он повернулся и зашагал прочь. Она стояла и потрясенно смотрела ему вслед.
Значит, она все-таки была права. За этими хорошими манерами и дружеской улыбкой что-то скрывалось, и теперь она знала что.
Злость.
Как ни странно, она его не боялась. Но когда чувство потрясения начало ослабевать, она удивилась тому ощущению, которое испытала. Это было разочарование.
Черт бы его побрал. Рой значил для нее больше, чем она думала. Даже сейчас она не могла окончательно оттолкнуть его. Возможно, она была не такой решительной, какой пыталась казаться, поскольку какая-то часть ее отзывалась на образ Мистера Хороший Парень.
Возможно, его гнев был оправдан; быть может, он искренне переживал из-за этих убийств. И если это…
Джан тряхнула головой. Что он там думает, это его дело, но ей с ним не по пути. Она слишком долго и напряженно работала, чтобы все это бросить.
Когда Джан была еще маленькой девочкой, она, глядя на себя в зеркало и видя свое прыщавое лицо, задумывалась: когда она вырастет, найдется ли человек, который сочтет ее привлекательной и полюбит? Она всю жизнь работала, чтобы стать кем-то заслуживающим внимания, стать похожей на тех, кого она видела по телевизору и на киноэкране.
И вот она выросла, она уже выступала по телевидению, теперь ее ждало кино, и она всем должна была понравиться — не кому-то одному, а всем. Она была обязана достигнуть успеха. И не ради себя самой: это был ее долг перед той прыщавой девочкой в зеркале, маленькой девочкой, которая жила большой мечтой.
Посмотрев вслед Рою, входившему в административное здание, Джан с удвоенной решимостью устремилась вперед. Никакая злость на свете теперь ее не остановит. Ей было жаль погибших, кем бы они ни были, но помочь им она уже ничем не сможет. Они были мертвы, а она жива, а то, что кто-то назвал «чертовым фильмом», было тем, ради чего она работала и чего так ждала.
Что бы ни произошло, Джан не позволит им остановить картину.
Анита Кедзи одинаково свободно владела обеими руками.
Она сидела в приемной офиса Дрисколла. На столе перед ней лежали экземпляры «Вэрайети» и «Голливудского репортера». Анита перелистывала их одновременно в поисках того, что могло бы заинтересовать ее шефа, и обводила нужные материалы красным фломастером.
Джан прежде уже приходилось наблюдать этот ритуал, но она не переставала удивляться тому, как мисс Кедзи удается читать оба издания одновременно. Впрочем, надо помнить, что эта женщина немного странная; всякий, кто берется за работу секретаря продюсера, непременно должен быть странным. Нужно быть кем-то вроде насекомого, вероятно. Есть ведь такие насекомые, у которых глаза функционируют независимо друг от друга и могут смотреть сразу в двух направлениях.
Уточнение: в трех направлениях. Потому как мисс Кедзи, не отрывая глаз от страниц, произнесла:
— Заходите, пожалуйста. Мистер Дрисколл будет с минуты на минуту. Он немного опаздывает.
Джан кивнула и, пройдя мимо ее стола, вошла в кабинет.
Немного опаздывает.
И что в этом необычного? Если верить секретарям, продюсеры всегда немного опаздывают, как дешевые часы. Вообще-то это удачное сравнение: всегда приходится следить за их руками,[42] поскольку некоторые из них определенно не в состоянии делать это сами.
Разумеется, бывают и исключения из общего правила: есть мужчины, чьи таланты и хороший вкус бесспорны и незаменимы. Без них киноиндустрия не выживет.
Однако в наши дни продюсером может назваться каждый. Всего-то и нужно, что раскинуть сети, заявить о приобретении собственности для будущих съемок, снять помещение под офис, повесить на дверь табличку и ждать, когда начнут приходить девочки, чтобы возлечь.
Марти Дрисколл, кажется, был не таким, и слава богу; он никогда не пытался заигрывать с ней, а планы у него, бесспорно, были впечатляющие.
Войдя в кабинет, Джан огляделась и заметила на стенах литографии Домье,[43] непомерно большие диваны перед огромным стеклянным кофейным столиком, массивный письменный стол из плодового дерева, с селекторной связью и портретом последней жены и двух улыбавшихся детей в серебряной рамке.
Все это впечатляло, и еще как, но тем не менее что-то в этом кабинете настораживало ее.
Насколько она знала Дрисколла, тот вряд ли мог отличить французскую литографию от французской открытки. Современный интерьер, каким бы сложным и дорогим он ни был, не предполагает никакого специфического стиля, кроме разве что раннеадминистративного. А что до семейных портретов в дорогих рамках, так это стандартное приложение; все, что здесь находилось, могло быть доставлено из студии по оформлению интерьеров и собрано за ночь. А это означало, что и вывезено все это может быть так же быстро, в случае, если Дрисколл потеряет свое место на парковке. И это ее встревожило. Интерьер не был рассчитан на долгую перспективу — это был всего лишь временный антураж.
