видом покинула кабинет, не извинившись.
— Что за невоспитанность? — раздражённо бросил парень в уже закрытую дверь. — Хм… Похоже, надо будет пересмотреть пункт оплаты за её труд… Пока что я насчитываю одни убытки…
Достал из ящика стола коробку с бумажными салфетками и попытался вытереть пролитый чай. Но это только сильнее разозлило его, поэтому через пару секунд он гневно отбросил влажную салфетку от себя, вскочил с кресла и направился в сторону окна, что выходило на центральную улицу Токио.
Окно было слегка приоткрыто, позволяя свежему воздуху проникать в помещение, но этого явно было мало, чтобы успокоить скопившееся раздражение Нару. И всё-таки отчасти он понимал, что причина его злости совершенно иная. Не Май тому виной. Вздохнув, парень наклонил голову вперёд, прислоняясь лбом к охлажденному стеклу. Оставшись один на один с собой, ему можно было сбросить прикрепившиеся маски и просто быть таким, какой он есть. А сейчас он был уставшим и обеспокоенным.
— Не надо было её отпускать… — произнёс парень на чистом английском языке. — Не надо было отпускать… одну.
Неожиданно развернулся и вновь подошёл к своему столу. Стал открывать и проверять каждый выдвижной ящик, пока не открыл самый нижний и не наткнулся на чёрно-зелёный расписной платок. Рука сразу же потянулась к аккуратно сложенной ткани. Нару собирался использовать психометрию и выяснить всё, что недоступно глазам обычного человека, но… в самый последний момент остановился, сжав ладонь в кулак и замерев в полусогнутом положении.
Он сомневался. Хотел узнать и не желал этого. Хотел верить. Просто верить. Доверие — это то, что выстраивается долго и обоюдно. Он должен хотя бы попытаться. Зажмурился, глубоко вздохнув, а после открыл глаза и захлопнул ящик. Должен верить…
Раздался стук в дверь.
— Да, — коротко бросил он, тут же переходя на японский язык и вновь надевая на себя маску безразличия. Как оказалось, это был Лин.
— Нару, я обнаружил ещё один водоём, который подходит под твоё описание. Думаешь, его следует проверить или мне одному съездить туда? — начал китаец, держа в руках некие документы и просматривая их на ходу.
— Нет, — строго произнёс парень, поправляя чёрный пиджак на своих плечах и направляясь к двери. — Поехали. Чем быстрее мы начнём, тем лучше.
— Как скажешь, — кивнул Лин, выходя в коридор. — Тогда я подготовлю машину.
— Хорошо, — согласился Оливер, после чего украдкой через плечо обратился к Май. — Если кто-то будет искать нас, скажи, что мы на выезде и вернёмся через несколько дней. Всю корреспонденцию складывай на мой стол, не вскрывая. Я сам позже с ней разберусь.
— Что?! — удивилась Май, вскакивая со своего рабочего места. — Вы уже уходите? Но, Нару, а что если позвонит Роза-сан?
Тут парень замер.
Прошло несколько секунд, прежде чем он дал ясный ответ.
— Если… нет… Когда Роза позвонит, сообщи ей, чтобы поторапливалась. У меня не вечное терпение, — негромко и с некой ноткой угрозы произнёс Оливер. Но на Май подействовало. Девушка вздрогнула, приняв это за дурной знак, однако любопытство побороть не смогла.
— А куда вы? — Ответом ей был хлопок входной двери за спиной парней. Нару всем видом демонстрировал, что разглашать что-то большее не собирается. На это девушка вновь фыркнула и от обиды показала язык, прекрасно зная, что это глупо и её никто не увидит, но… что ещё остаётся делать?
— А! — вырвалось у меня в момент пробуждения.
Оглянувшись, поняла, что я всё ещё нахожусь в шатре бабули, задремав около её импровизированной кровати. Сама бабушка спала и даже не заметила моего возгласа. Также спал и хорёк, свернувшись клубочком неподалёку от меня. Значит… всё это был сон? Странно… Такой сон мне снится впервые. Он определённо не выглядел как сон. Я словно наблюдала за Нару со стороны. Не могла говорить, действовать или вообще как-то влиять на сон. Просто была немым зрителем.
Возможно ли, что это и не сон вовсе? Сейчас из-за смены полюсов и разницы во времени в Японии день, в то время как у нас глубокая ночь. Естественно, мы с Нару не сможем попасть в общий сон, но, видно, это нашу духовную связь не остановило. Что ж… Я рада, что смогла увидеть его, хотя бы так. С ним всё хорошо, и он не собирается совершать глупостей. Эх, пора бы и мне заняться делом.
Однако… мысли сейчас в смятении. Безумно устала, но спать толком не получается. Мозг словно перегружен. Мысли одолевают сознание, не давая возможности отдохнуть. Слышу тяжёлое и хриплое дыхание бабушки во сне и в груди всё сжимается. Я знаю, что это. Знаю, что таков конец, который никто не может изменить. Мы сотню раз обсуждали это с бабулей, но… Одно дело говорить и… совсем другое видеть собственными глазами.
Она умирает. И единственное, что я могу — это просто стоять в стороне и наблюдать за тем, как жизнь капля по капле исчезает в теле женщины. Такую беспомощность я не чувствовала даже будучи одержимой Урадо. Ничего не могу поделать. Абсолютно ничего. Только… ждать.
Не выдержав, поднялась на ноги и направилась на улицу, подышать свежим ночным воздухом. Необходимо проветрить сознание. Около шатра уже складывали личные вещи бабушки. Цыгане очень своеобразно относятся к похоронам и покойным в целом. Даже самую дорогую и ценную вещь, которая принадлежала умершему человеку, никто не возьмёт, так как она считается осквернённой и запачканной. Если возьмёшь, то можешь стать следующим мертвецом. Поэтому табор уже сейчас подготавливал то, что будет предано огню, как и само тело покойной.
За шатром, в паре десятков метров от самого табора, уже выкладывали дрова и собранные ветки из леса для костра. Смотреть на всё это было ещё больнее, чем на спящую бабулю. Они готовятся к неизбежному. И ведь даже после смерти её минимум три дня будут держать в шатре, чтобы каждый знакомый знаменитой шаманки мог попрощаться с ней в последний раз. Вот-вот должны начать прибывать люди из соседних таборов. Они могут привести с собой еду и выпивку, да и вообще, обычно среди цыган на похоронах не плачут. Все смеются, веселятся, поют и танцуют. И я, как единственная родственница, обязана веселиться дольше, громче и ярче всех. Хотя в то время твою душу и сердце разрывает на части.
— Ох, предки… — взмолилась я, не выдержав и присев на корточки. Слёзы текли по щекам, затрудняя дыхание. Хотелось кричать, разнести всё в пух и прах, ненавидеть каждого встречного, настолько сильно отчаяние поглощало моё сердце.
Я совершенно не знала, что мне делать дальше. Не знала, как вести
