бокал в вертикальное положение. – Думаю, тебе пора баиньки.
Она помогла матери подняться и, поддерживая, сопроводила до спальни.
Повалившись на кровать, Марен облегченно вздохнула. Может, стоит почаще прикладываться к бутылке? Похоже, выпивка и вправду облегчает взаимопонимание между ней и Винни. Годами, годами она клялась себе, что настанет день, и она выпутается из гнусной паутины, сплетенной вокруг нее Алисией. Но этот день еще не настал. Надо подождать, когда Винни окончит университет. А впрочем, чего она разнылась? Она такого хлебнула на своем веку, что деспотизм и произвол жестокой, зарвавшейся, бесчувственной, стареющей женщины – просто плюнуть да растереть. И, кстати, если Стэнфорд наводнен такими вот Алисиями и Брук – людьми, ни во что не ставящими чужие жизни, – может, Винни и не следует искать там своего счастья?
Приемный покой Мемориальной больницы
СУББОТА, 30 ОКТЯБРЯ, 00:30
«Ваша дочь попала в аварию и серьезно пострадала».
Нет, не может этого быть. Доведенная до исступления отсутствием информации о состоянии Винни, Марен сидела в приемном покое больницы и, не сводя глаз с дверной таблички «Посторонним вход воспрещен», раз за разом прокручивала в голове разговор с полицейским, пытаясь понять, не упустила ли она что-нибудь важное. Вдруг сержант скрыл от нее какие-то сведения? Что там случилось: колесо попало в выбоину или Винни резко свернула, чтобы не сбить неожиданно выпрыгнувшее на дорогу животное? Марен беспокойно вертела в руках айфон, который полицейский (Как его? Джонсон? Труман? Фамилия определенно президентская – вот и все, что она помнила) отдал ей на пороге дома.
Как-то в библиотеке ей попалась книга о магическом мышлении, вере в то, что некими символическими поступками можно повлиять на действительность. Подобное мышление, узнала Марен, часто встречалось у детей и у людей, переживавших душевную травму. И сейчас, находясь на грани помешательства, она поймала себя на мысли, что выдумывает магические ритуалы, точь-в-точь как было описано в книге. Если не класть телефон, то Винни поправится. Если каждую минуту задерживать дыхание на двадцать секунд, то Винни выкарабкается. Она попыталась разглядеть время на треснувшем экране дочкиного смартфона, но, ничего не разобрав, посмотрела на часы, тикавшие на противоположной стене. Неужели сержант полиции возник на пороге ее дома и перевернул всю жизнь с ног на голову всего час назад? Разве она не сидит здесь уже целую вечность? Марен задержала дыхание и досчитала до двадцати, чтобы все обошлось.
Открыв дверь и увидев полицейского, а не Винни, Марен – будто и не было двух десятков лет – снова очутилась в прошлом, из цепких объятий которого рвалась все эти годы. И снова пробирающее до костей безысходное отчаяние сдавило ей горло. Разговаривая с девушкой из регистратуры, она физически чувствовала, как застревают в ее глотке слова и, с усилием пробираясь по гортани, вырываются изо рта глухими, шершавыми звуками. Убеждая себя в реальности происходящего, она гладила пальцами искореженное стекло дочкиного смартфона, и лишь зудящие от боли, исколотые пальцы доказывали ей, что это не сон.
Послышались чьи-то шаги. Марен вскинула голову, заметила приближавшегося к ней широкоплечего мужчину и поднялась.
– Миссис Прессли? – громогласно прогудел он, нарушая печальную тишину приемного покоя. – Здравствуйте. Разрешите представиться, детектив Дэвис. Расследую дело вашей дочери.
– Здравствуйте, я Марен. – Она страдальчески моргнула, когда ее исцарапанные стеклом пальцы утонули в его здоровенной ладони. – Пожалуйста, скажите мне хоть что-нибудь! От меня всё скрывают! Как она? Насколько серьезно она пострадала?
Марен залихорадило: возможно, лучше еще немного побыть в неведении, чем узнать наконец всю правду?
– Прошу прощения, мэм, но о состоянии вашей дочери мне ровным счетом ничего не известно. Об этом вам надо спрашивать не меня. Я лишь могу проинформировать вас о том, что с ней произошло. Хотя и здесь, к сожалению, у меня больше вопросов, чем ответов.
Он пригладил рукой коротко стриженный ежик.
– Я слушаю…
– Ваша дочь, э-э… Ровина, верно? – детектив Дэвис сверился с записями в блокноте на пружине.
– Да, но для всех она просто Винни.
– Ясно, – кивнул он, помечая это в блокноте. – Итак, насколько можно судить, Винни ехала на электроскутере мимо загородного клуба на озере Вашингтон. Об этом сообщила свидетельница, которая и позвонила в службу спасения. Неотложка примчалась через несколько минут. Свидетельница, все это время остававшаяся рядом с Винни, рассказала бригаде скорой обо всем, что она видела. Боюсь, видела она немного. Дорога была слабо освещена, и обзор ей загораживал темный внедорожник, который, по ее утверждению, почти впритык следовал за вашей дочерью. Свидетельница заметила, как из-под колес внедорожника на дорогу вылетел человек. То есть ваша дочь. Водитель внедорожника не остановился. Свидетельница оттащила вашу дочь на обочину, и прибывшие медики обнаружили ее без сознания с разбитой в кровь головой.
Разбитая в кровь голова? У Марен сперло дыхание.
– Только не это! – вскричала она. – Умоляю, скажите: на ней ведь был шлем?
Подобно другим матерям Сиэтла, Марен крайне подозрительно относилась к сверкающим, выдаваемым на прокат электроскутерам, которые уже без малого год как заполонили город, словно саранча. Однако, поверив пламенным заверениям Винни, обещавшей, что она всегда-всегда будет надевать шлем, если ей вздумается арендовать один из них, она не поскупилась и купила ей самую дорогую и разрекламированную мотоциклетную защиту. Пробившую зияющую дыру в их семейном бюджете. Она попыталась вспомнить, болтался ли шлем, как обычно, на ремешке дочкиного рюкзачка, когда та уходила утром из дома, но не смогла.
– Очень сожалею, но шлема мы не нашли, – покачал головой детектив, заглядывая в блокнот. Затем он поднял глаза и зорко уставился на Марен. – Простите, но я обязан задать вам этот вопрос: у вашей дочери были враги? Ей кто-нибудь угрожал? Свидетельница говорит, Винни шептала в бреду, что ее кто-то преследует.
– Господи, вы полагаете, ее сбили нарочно? – окаменела Марен.
Последние несколько недель, прошедшие в бешеной гонке за место под солнцем в Стэнфорде, словно кадры спортивной хроники, разноцветными пятнами запрыгали у нее перед глазами. Это было сплошное безумие даже для такого сумасшедшего дома, как Эллиот-Бэй. Марен мысленно вернулась к той ночи, когда Винни, прочитав письмо Алисии, согласилась не подавать заявление в Стэнфорд. Если бы Марен могла повернуть время вспять, дочери не пришлось бы нарушать данного ею слова и принимать решение, которое, очевидно, и привело ее в Мемориальную больницу под острый скальпель хирурга.
Но неужели в привилегированной школе Винни нашелся человек, рискнувший поставить на карту все ради единственного места в Стэнфорде? Невероятно. Однако невероятное не значит невозможное. Уж Марен ли не знать, что самые нормальные люди порой способны на самые отвратительные гнусности. А уж назвать «нормальной» Алисию Стоун у нее даже язык не поворачивался.
Укрывшись в кабинете, Келли просматривала заметки о прошедшем в пятницу бейсбольном матче, на котором команда Эллиот-Бэй разгромила своего непримиримого соперника – частную школу «Олимпик». Она с удовлетворением отметила, что продажа товаров, подготовленных родительским комитетом: еды и особенно насаженных на палки надувных ладоней с фотографиями защитников и нападающих, призванных повысить боевой дух учеников-болельщиков, – превзошла все мыслимые ожидания. Единственное, что омрачало ее радость и мешало сосредоточиться, – это до сих пор звеневшие в ушах слова мисс Барстоу о единственном месте в Стэнфорде.
Потягивая остывший кофе, она оглядела со вкусом обставленный и художественно оформленный «приют родительского отдохновения», где за последние семь лет провела несметное количество часов (и где, без сомнения, продолжит тянуть лямку еще пять лет, пока ее младшенький не закончит школу), наивно полагая, что ей сполна воздастся за тяжкий и упорный труд. Она припомнила, как впервые очутилась в этой комнате: Крисси пошла в шестой класс, и родителей новичков пригласили для знакомства на дружеские, за чашечкой кофе, посиделки. Председатель родительского комитета застенчиво мялась и говорила намеками, но Келли уяснила главное: женщины (а на встрече присутствовали исключительно женщины) в ее положении (то есть мамочки-домохозяйки, у которых есть время, чтобы распивать кофе на дружеских посиделках, и средства, чтобы послать детей в академию, но нет возможности одаривать школу внушительными денежными суммами) должны (хотя и не обязаны) активно участвовать в волонтерской
