— Улыбочку! — сказал Келли, и я быстро отошел. Я уставился на сад позади дома и на дождь, думая о собственной сестре.
— Думаешь, они трахались?
— Возможно. — Я положил чулок обратно и закрыл бельевой ящик.
— Вот твари.
Я повел его в комнату Грэма, взял с полки книгу и открыл ее.
— Постарайся, чтобы вот это хорошо получилось, — сказал я, показывая на наклейку с совой и словесную угрозу.
— ЭТА КНИГА ПРИНАДЛЕЖИТ ГРЭМУ И МЭРИ ГОЛДТОРПАМ. ЕСЛИ ВЫ ЕЕ УКРАДЕТЕ, ВАС ВЫСЛЕДЯТ И УБЬЮТ, — прочитал Келли. — Твою мать.
— Сфотографируй еще всю полку.
— Прямо бестселлеры, — засмеялся Келли.
Я прошел через маленькую темную прихожую и открыл дверь в переднюю.
Первое, что я увидел, был камин.
Келли встал за моей спиной, вспышки его фотоаппарата взорвали полумрак комнаты.
— Он, значит, здесь все сотворил?
— Да.
Обнаженная и задушенная.
— В камине, да?
— Да.
Повешенная в камине.
— Таких несколько сделать, да?
— Да.
Дробовик у него во рту.
— У меня аж мурашки по коже, честное слово.
— Да, — сказал я в пустое пространство над очагом.
Палец на курке.
— А зачем он это сделал?
— Хер его знает.
Келли фыркнул:
— Ну какие-то у тебя должны быть соображения, черт возьми. Ты же этой историей живешь уже бог знает сколько.
— Следователи говорят, что он ненавидел шум. Хотел тишины.
— Да уж, тишины-то ему теперь достаточно.
— Ага.
Я смотрел, как Келли щелкал фотоаппаратом. По комнате прыгали белые звездочки.
Муж Полы тоже застрелился.
— Непонятно, зачем люди возятся с этими каминами в наше время, — сказал Келли, не переставая щелкать.
— В них есть свой смысл.
— Ну, если ты — Санта-Клаус, то да.
— Стиль? — предположил я.
— Да уж, стиль в них, конечно, есть. Помнишь ажиотаж вокруг них?
— Вокруг чего?
— Вокруг этих бунгало.
— Нет.
Келли принялся менять пленку.
— Ой, что тут творилось! Я-то помню, мы бабушку с дедушкой хотели в такое поселить.
— Не понял.
— Предполагалось, что это будут дома престарелых, поэтому они и построены как бунгало. Но эти сволочи в горсовете взяли и распродали их. Я тебе вот что скажу, у этих Голдторпов, должно быть, деньжата водились.
— А почем они шли?
— Не помню. Но недешево, это уж точно. Спроектированы Джоном, мать его, Доусоном. Спроси эту бабу, соседку их. Готов поспорить, что она тебе точно скажет, сколько они стоят.
— Эти бунгало сделаны по проекту Джона Доусона?
— Ага, приятеля нашего Барри. Мой отец считает, что это и навело горсовет на мысль толкнуть их — вся эта суета вокруг его произведений.
— Черт.
— Барри, в частности, именно об этом и говорил все время. Это же было незаконно, и в то время все об этом знали.
— Я не знал.
— Ну здесь-то это была не новость, а на юге, думаю, об этом вообще не говорили.
— Да, кажется, не говорили. А когда их построили?
— Пять-шесть лет тому — назад. Примерно в то же время… — Келли замолчал. Я знал, что он собирался сказать.
Мы стояли в темной холодной комнате среди резких вспышек света и не говорили ни слова, пока он не закончил.
— Ну вот, заказ готов, если, конечно, у тебя больше нет никаких пожеланий, — сказал Келли, роясь в сумке из-под фотоаппарата.
— Может, снаружи парочку, как ты считаешь? — сказал я, глядя в окно на дождь.
В тупик заворачивала машина.
Келли выглянул в окно, выходящее на улицу.
— Возможно, придется приехать еще раз, в погожий день, но я попробую.
Машина остановилась перед домом.
— Черт, — сказал я.
— Твою мать, — сказал Келли.
— Ага, — сказал я, глядя, как из сине-белой машины вышли двое полицейских.
Когда мы вышли из дома, полицейские уже шагали по дорожке. Один был высокий, с бородой, другой — коротенький, с большим носом. Они могли бы сойти за дуэт комиков, но только никто не смеялся, и рожи у них были злые-презлые.
В соседнем доме Гамлет зашелся лаем, низкорослый выматерился. Келли закрыл за собой дверь. Энид Шеард и след простыл. Шел дождь, и деваться нам было некуда.
— В чем дело, мужики? — спросил длинный бородатый.
— Мы из «Пост», — сказал я, глядя на Келли. Короткий ухмыльнулся:
— Ну и что, е-мое?
Я начал рыться в карманах в поисках удостоверения.
— Мы делаем материал.
— Да пошли вы на хер, — снова выступил короткий, доставая блокнот и глядя на небо.
— Это правда, — сказал Келли, первым вытаскивая свою журналистскую карточку.
Длинный взял удостоверения и держал их, пока короткий списывал данные.
— А как вы в дом попали?
Короткий не дал мне ответить.
— Слушай, открой дверь, — сказал он. — Я не собираюсь стоять тут под этой мочой.
Он вырвал из блокнота насквозь промокший листок, на котором пытался что-то написать, и скомкал его.
— Я не могу, — сказал я.
Длинный перестал улыбаться.
— Сможешь, мать твою, и откроешь.
— Замок захлопнулся, а у нас нет ключа.
— Ты что, Дедушка Мороз, что ли? Как ты, мать твою, туда вошел?
Я рискнул:
— Нас впустили.
— Ты перестань жопой-то вертеть. Кто вас туда впустил?
— Адвокат семьи Голдторп, — сказал Келли.
— Какой еще адвокат?
Я старался выглядеть раздраженным:
— Эдвард Клэй и Сын, Таунгейт, Понтефракт.
— Умник гребаный. — Длинный сплюнул.
— Эй, ты случайно не родственник Джонни Келли, а? — спросил короткий, возвращая удостоверения.
— Он мой троюродный брат.
— Вы, ирландцы гребаные, плодитесь как кролики, мать вашу.
— Я слышал, он смылся? Сделал ноги?
— Не знаю, — просто сказал Келли.
Длинный кивнул в сторону дороги:
— Давай вали к чертям собачьим и смотри, чтоб он нашелся к следующему воскресенью.
— А ты стой тут, Санта, — сказал короткий, ткнув меня в грудь.
Келли обернулся. Я бросил ему ключи от «вивы». Он втянул голову в плечи в побежал трусцой к машине, оставив нас троих стоять у задней двери под проливным дождем. С крыши бунгало потоком лилась вода. Мы слушали лай Гамлета и ждали, кто первый заговорит.
Короткий не торопясь убрал свой блокнот. Длинный снял перчатки, размял пальцы, щелкнул костяшками и надел перчатки снова. Я покачивался на каблуках, держа руки в карманах. Капли дождя стекали у меня с носа.
Прошла еще пара таких дерьмовых минут, и я сказал:
— Ну так в чем дело-то?
Внезапно длинный выкинул руки вперед и толкнул меня к двери. Одной рукой в перчатке он схватил меня за горло, другой вмял мое лицо в краску. Ноги мои не доставали до земли.
— Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться, — прошептал он мне в ухо.
— Это невежливо, — зашипел короткий, стоя на цыпочках в дюйме от моего лица.
Я ждал, напрягши живот и приготовившись к удару.
Чья-то рука накрыла мои яйца, нежно их поглаживая.
— Тебе надо бы найти себе какое-нибудь хобби.
Короткий сжал руку на моих яйцах.
— Можно, например, за птицами наблюдать. А что — хорошее, тихое занятие.
Палец надавил через ткань моих брюк и воткнулся в задний проход.
Мне захотелось блевануть.
— Или увлечься фотографией. — Он отпустил мои яйца, поцеловал меня в щеку и пошел прочь, насвистывая рождественскую песенку.
Гамлет снова принялся лаять. Длинный еще сильнее придавил мое лицо к двери.
— И помни: Большой Брат наблюдает за тобой.
Машина посигналила. Он уронил меня на землю.
— Всегда.
Еще один гудок. Я, стоя на коленях под дождем и кашляя, смотрел, как ботинки со стальными носами спустились по дорожке и забрались в полицейскую машину.
Покрышки повернулись, затем и ботинки и машина скрылись из виду.
Я услышал, как открылась дверь, и лай Гамлета стал громче.
Я поднялся на ноги и побежал через Клоуз, держась за яйца и растирая шею.
— Мистер Данфорд, мистер Данфорд! — закричала Энид Шеард.
Келли уже завел двигатель «вивы». Я открыл пассажирскую дверь и прыгнул внутрь.
— Е-мое, — сказал Келли, нажимая на газ.
Я обернулся — шея и яйца все еще горели — и увидел Энид Шеард, вопящую, как черт, на весь Уилман Клоуз.
— «Не беспокой тех, кто не желает беспокоиться».
Келли смотрел на шоссе.
— Знаешь, а это не такой плохой совет.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, зная, что он имел в виду.
— Я вчера вечером с Полой разговаривал. Она, знаешь ли, не очень хорошо себя чувствует.
— Я знаю. Мне очень жаль, — сказал я, держа взгляд на машине, едущей впереди, думая, почему он ждал до сих пор.
— Мог бы меня сначала спросить.
