— До тех пор, пока не проверит баланс своего счета.
— Правильно. Но это неизбежно.
— Так что когда он поймет, что платеж не прошел, мы скажем, что, вероятно, он был перехвачен по дороге. Но к тому времени уже будет известно, что мы попали в беду.
— Именно.
— Может, и сработает, — сказал я. — На этот момент это все, что мы имеем.
Райан Фечер, сын управляющего, подполз ко мне поближе.
— Я узнал двух этих типов, — сказал он тихо.
— Где вы их видели?
— Здесь. На прошлой неделе у нас не было корпоративных групп, только частные вечеринки. Вот этот, вожак. И тот, что сторожит нас, ходит туда-сюда. Я думаю, они братья.
— Что они здесь делали?
— Они держались особняком, на рыбалку не ходили, в основном слонялись вокруг дома и фотографировали. Они назвались архитекторами, хотели знать, много ли здесь обслуживающего персонала. И какие у нас телефоны: кабельные или спутниковые. Есть ли Интернет. Как нам доставляют еду и прочее. Я сначала отвечал на все их вопросы, но мне нужно было работать, и я сказал им, чтобы сами смотрели.
— Они вам не показались подозрительными?
— Ну, это ведь действительно памятник архитектуры, один из самых старых охотничьих домов в Канаде.
Если они приезжали сюда на разведку, значит, кто-то дал им наводку.
— Они знали, что высшее руководство «Хаммонд аэроспейс» прибудет сюда, — сказал я управляющему. — У них был источник информации. Возможно, это кто-то из ваших сотрудников.
— Ерунда, — возмутился он. — Предварительным бронированием занимаемся только мы с сыном.
— А кто заказывает провизию?
— Я заказываю. Раз в три дня самолет доставляет продукты.
— Когда следующий самолет?
— В субботу.
Я кивнул. Интересно, знает ли об этом Рассел, учел ли он это в своем раскладе времени?
— Как вы думаете, как они сюда добирались? Лесом?
Он покачал головой:
— В лесу все дороги заросли. Скорее на лодке.
— Но должны же быть какие-то старые охотничьи тропы?
— Тоже заросли. Здесь уже много лет никто не охотится.
— С тех пор как здесь устроили заповедник?
— Даже еще раньше. Да и не на кого охотиться. Оленей мало. Давным-давно охотились на гризли. Но это было сто лет назад.
— А где ближайший охотничий дом?
— В бухте Килбелла. Это через залив.
— Так что они взяли лодку или гидроплан.
— Должно быть, так. Но в этот раз я не слышал звука мотора.
— Может, они шли на веслах?
— Может быть. Или сначала на моторной лодке, а потом выключили двигатель и остаток пути гребли.
— Значит, они, скорее всего, оставили лодку на берегу?
Он пожал плечами. И, помолчав с минуту, сказал:
— Я слышал выстрел.
— Мы все слышали.
— В связи с этим — я давно не видел Хосе, мексиканца. Я велел ему вымыть две лодки, но…
Я начал отползать, но он меня остановил.
— Понимаете, этот охотничий дом для меня — вся жизнь.
Я кивнул, стал слушать. Хочет говорить — пусть говорит.
— Сто лет назад какой-то богач оказался в этих краях, и здесь не было ничего, ну разве что пара рыбзаводов. И он решил построить этот прекрасный коттедж. — Он печально улыбнулся. — Я даже не владелец. Владелец в Австралии, приезжает сюда, только когда мы принимаем кинозвезд. — Он закрыл глаза. — Жена меня бросила. Не выдержала уединенности. А теперь и сын тоже хочет уехать отсюда.
— Неправда, папа, — вмешался Райан.
— Сейчас не время хитрить, — ответил Пол сыну и продолжал, обращаясь ко мне: — Когда он получит выкуп… Нас ведь не выпустят отсюда живыми, да?
Я не ответил.
Он закрыл глаза:
— Боже милосердный.
— Но это не значит, что мы не попытаемся что-нибудь сделать.
Мне пришла в голову одна мысль, и я подвинулся к Данцигеру.
— Если у нас есть страховка на случай похищения и выкупа, может, есть и договор с какой-нибудь фирмой, которая специализируется на освобождении заложников?
— Это только в кино. В реальной жизни почти нет компаний по риск-менеджменту, которые занимались бы освобождением. Они ведут переговоры, добиваются соглашения о выплатах. Но наша ситуация — это не выкуп. Похоже, Рассел слишком много знает о том, как все это делается.
— Вы тоже.
— Это моя обязанность. В «Хаммонде» ревизор одновременно и риск-менеджер. Это значит, что я вместе с Роном Слеттери и Джеффом Латимером разрабатываю специальные страховки для всех возможных рисков. Я же сказал, что вы уснете, если начну подробно рассказывать, чем занимаюсь. — Он обратился к Грогану: — Откуда он знает про «К» и «Р» страховки, как думаешь?
— Меня это тоже удивляет, — ответил Гроган. — Помнишь, Латимер говорил про одну охранную фирму в Калифорнии, с которой мы могли бы заключить договор? Которую основал какой-то его соученик по юридической школе?
— Точно! — сказал Данцигер. — Которая как раз занималась не только переговорами о выкупе, но и возвращением заложников. Одного из их сотрудников арестовали в Южной Америке, когда он работал по одному такому делу о возвращении ребенка, и привлекли за похищение — в соответствии с международными соглашениями. Он отсидел два года в американской тюрьме. Это меня сильно охладило насчет той фирмы.
— Вы думаете, этот тип и есть Рассел? — спросил я.
— Как еще объяснить, почему Рассел так много знает?
— О чем я так много знаю? — Голос с наждачным скрипом.
Я отвел взгляд, уставился в бревенчатую стену.
— Я действительно много знаю, — сказал Рассел. — Например, что раньше вы находились вон там. Думаю, Джейк, нам с вами нужно поговорить. Не откладывая.
Когда я отсидел в Гленвью несколько месяцев, маме разрешили меня посетить. Она словно постарела лет на двадцать. Я сказал, что она хорошо выглядит. Мы сидели на пластмассовых стульях в комнате для посетителей, глядя на экран телевизора. Она плакала. Я был спокоен.
— Мам, — сказал я, когда она уходила, — я не хочу, чтобы ты сюда приезжала.
— Почему? — удрученно спросила она.
— Не хочу, чтобы ты видела меня здесь. Пройдет год, и я вернусь домой.
Она сказала, что понимает. Через месяц она умерла от инсульта.
На застекленной террасе было свежо и прохладно. В окна лился серебристый лунный свет.
— Прошу в мой кабинет, — сказал Рассел. Он снял камуфляжную куртку и надел грязную белую бейсболку с надписью «Дайтона-500 чемпион 2004».
Он показал на мягкое удобное кресло, я сел. Он сел рядом в такое же. Нас можно было принять за двух друзей, коротающих вечер за пивом. Если бы не его оловянно-серые глаза: была в них какая-то жуткая отрешенность. Такие глаза я видел и раньше — в Гленвью. Он из тех, кто способен на все.
— Рассказывай, что ты там делал? — заговорил он.
— Я пошел по просьбе генеральной директорши. Сказать этим ребятам, чтобы не нарывались. Чтобы точно исполняли все, что вы скажете, и тогда мы все уйдем отсюда живыми.
— Она приказала тебе пойти туда, чтобы сказать им это?
— Она бы предпочла электронную почту, но здесь ее нет.
— Почему она послала именно тебя?
— Остальные не столь безумны.
— И если я спрошу Данцигера и Грогана, о чем вы говорили, они ответят мне то же самое?
— Как вы хорошо запоминаете имена, а?
— Я подготовился.
— Впечатляет. Как долго вы это планировали?
Я уловил какой-то сдвиг в языке его тела, как бы внезапный перепад температуры.
— С тобой будут проблемы? — спросил он.
— Я хочу просто вернуться домой.
— Тогда не строй из себя героя.
— Для этих? — Я скривил губы. — Они мне совсем не нравятся.
Он засмеялся, вытянул ноги, зевнул.
Я показал на его кепку:
— Я смотрел эти гонки.
— А? — Он несколько секунд вспоминал, что на нем кепка с надписью «Дайтона».
— Дейл Эрнхардт-младший, — продолжал я. — Он пересек финишную черту на долю секунды раньше, чем Тони Стюарт. Семь или восемь машин — всмятку.
Он искоса взглянул на меня.
— Я там был, парень, — сказал он.
Я покачал головой:
— Безумный спорт. И мне кажется, многих в нем привлекают именно аварии. Типа, повезет увидеть, как кто-нибудь погибнет.
Он долго смотрел на меня, похоже, не понимая, что со мной делать. Может, я один из сопливых богатеньких боссов и интересуюсь гонками НАСКАР?
— Не то что в старые добрые времена, — сказал он. — НАСКАР — это были гонки столкновений.
— Это мне напоминает слова из одного фильма, — подхватил я. — «Гонки — значит всмятку».
— «Дни грома»! — Внезапно он расцвел почти ребяческой улыбкой. — Мой любимый фильм. Как там, еще раз? «Он в тебя не врезался, не ударил, не толкнул — он разбил тебя всмятку. Разбить всмятку, сынок, — это и есть настоящие гонки». Вот так, парень.
