Уоррен увидел ее под утро, спящую рядом с ним, ее каштановые волосы рассыпались по подушке. Он внимательно рассмотрел ее лицо. Он любил это лицо долгие годы и знал его все вплоть до крохотного шрама в уголке рта, оставленного веткой терновника, когда Чарм было тринадцать.
Уоррен понял, что вначале все мы любим иллюзию совершенства. Затем мы начинаем любить недостатки, потому что они являются знаками ранимости: а то, что мы любим, мы стремимся защищать.
Ему хотелось поговорить с нею. Присяга в конфиденциальности, считал он, не распространяется на мужа и жену. И к тому же Чарм всегда помогала ему увидеть вещи более ясно. Она выглядела бледной. Веки ее казались припухшими. Но Чарм очень дорожила своим утренним сном, и Уоррен не стал ее будить.
Пробежавшись вместе с Уби вдоль речного канала и стоически потопав пятками по бетону тротуара, Уоррен пришел к решению. Работа со Скутом над делом Отта означала переход в высшую лигу, и он получил такой шанс, даже не осознавая этого. Он утратил уважение к себе, трудился на полях Закона, как скромный крестьянин, и, в конце концов, это принесло свои плоды. Ему предстояло делать отличную работу. Ему предстояло победить.
Но Уоррен не мог жить двойной жизнью. Два дела, связанных с убийством, это было слишком много для одного. Уоррен пришел к выводу, что дело “Куинтана” ему необходимо закончить. Быть разумным адвокатом и взглянуть фактам в лицо. Перестать жалеть этого несчастного мерзавца. Он виновен. Следовало заставить его признаться в этом и как можно быстрее.
На следующий день в суде Дуайта Бингема Уоррен был зарегистрирован в качестве соадвоката защиты по делу “Штат Техас против Джонни Фей Баудро”. Он за руку поздоровался с одетым в строгий костюм Бобом Альтшулером, чье рукопожатие напоминало хватку борца-тяжеловеса, пошедшего на “стальный зажим”.
– Мои поздравления, – прогрохотал судебный обвинитель. – Давай присядем куда-нибудь и поговорим. Ты ведь знаешь, что эта психически ненормальная женщина – убийца целой кучи людей, ты знаешь это, не так ли? Она совершенно рехнувшаяся! Как я могу заключить, ты считаешь меня чем-то вроде креста между Понтием Пилатом и гунном Атиллой, но, мальчик мой, я знаю, что говорю. У нее моральные принципы крысы. Она людоедка, маньяк-убийца!
Альтшулер отказывался отпустить руку Уоррена – ему нужны были слушатели поневоле.
– Тот ночной клуб принадлежит ей: корпорация в Луизиане – это все шелуха с каким-то чертовым двоюродным братом Кэдженом, который служит для нее прикрытием. Это не выплывает на суде, но именно она убрала жену Отта и парня, который для нее это сделал, потом другого, который убрал самого парня; к тому же мы считаем, что в 1982 году она отправила на тот свет одного корейского мальчишку, работавшего в ее клубе помощником шеф-повара; он огрызнулся на нее за то, что она не давала ему повышения, говорят, обозвал ее сумасшедшей. Думаешь, я блефую? Я точно это знаю. И одному Богу известно, сколько еще убитых было до того. Для этой девки убийство – способ решения всех проблем и сведения личных счетов. Если ты намерен послужить обществу, то помоги мне ее упрятать хотя бы на такой срок, пока она не станет слишком старой, чтобы и дальше причинять вред. Передай своему напарнику, что я буду настаивать на пятидесяти годах.
Уоррен вздохнул:
– Ты закончил? Мне можно идти?
– Думаешь, я вру?
– Возможно, ты имеешь тенденцию к преувеличению.
– Так ты ничему этому не веришь?
– Это вообще не мое дело – верить или не верить, – сказал Уоррен. – А вот тебе предстоит все это еще доказать. Занимайся своей работой и не отнимай у меня времени попусту.
Ему удалось вырвать свою руку у Альтшулера, однако пальцы его стали ярко-красными и саднили.
Уоррен проворно поднялся по лестнице в суд Лу Паркер. Комната присяжных, как всегда, была полна адвокатов, ожидавших назначений. Три дня назад, подумал Уоррен, и я был среди них.
Он отозвал Нэнси Гудпастер в тихий уголок приемной. Сделки заключались где угодно, иногда даже в судебных туалетах.
– Карты на стол, Нэнси. Что ты предложишь, если Гектор Куинтана сделает признание?
– А он хочет?
– Он говорит, что ни за что этого не сделает. Правда это или нет, но мне тоже нужно что-то, чтобы ему предложить.
– А чего хочешь ты, Уоррен?
Ну, раз уж она решила, что может провести дело сходу, а судья Лу Паркер погладит ее за это по головке, то ко мне можно обратиться и по имени, подумал Уоррен. Он сделал вид, что задумался.
– Замени обвинение на обычное убийство. Двадцать лет. Сними обвинения в вооруженном ограблении и незаконном ношении оружия.
– Вы отнимаете у меня время, адвокат.
Нэнси Гудпастер взглянула на свои наручные золотые часики. Но Уоррен понимал, что более важного дела у него сейчас нет.
– Опознание, сделанное Шивой Сингх, ничего не стоит.
– Я придерживаюсь противоположного мнения.
– На той автомобильной стоянке, у химчистки, было темно. Я это проверял. Ни одного приличного уличного фонаря. В городе тысячи парней, которые имеют черные волосы и носят летними вечерами рубашки с брюками. Я не думаю, что Сингх действительно видела лицо того мужчины.
– Она утверждает, что видела.
– Нэнси, что делает это убийство предумышленным, так это предположение об ограблении. Но тогда ответь мне, куда же дел Куинтана те сто пятьдесят баксов, которые он взял из бумажника Дан Хо Трунга? У него их не было при себе, когда он грабил “Секл-К”. Даже если он и бросил бумажник в какую-нибудь урну, то не мог же он выбросить вместе с ним и деньги, как ты думаешь? Кто же в это поверит? Ты не сможешь доказать бесспорность предумышленного убийства.
Уоррен немного подождал.
– Ты ведь хочешь довести это дело, не правда ли?
– Естественно.
– Тогда уступи немного. Уступи от чистого сердца.
– Пятьдесят лет.
– Мой парень никогда не пойдет на это. У него нет судимостей. У него была работа, он не бродяга. Он обыкновенный мексиканский campesino[21]. Дома у него остались жена и дети. Отец подарил ему ослика на свадьбу. Он не убийца.
– Он убил человека, и это сделало его убийцей.
– Ты же понимаешь, о чем я говорю.
– А это ничего не означает. У убийц бывают и жены и дети. Я знала одного, который освобождал хромых собак из ловушек. А еще помню другого, который выкармливал белок. Короче, теперь, как я вижу, я познакомилась еще с одним – владельцем ослика. Господи, Уоррен… – Она вздохнула. – Просто тебе его жалко, вот и все. Очередной несчастненький мерзавец, вроде того, из дела “Кмарт”. Хотя, может быть, если бы он был моим клиентом, я бы тоже его жалела…
Отлично. Он немножко продвинулся. У Нэнси Гудпастер есть сердце. Этим она ему и нравилась.
– А когда Куинтана встанет перед присяжными, – сказал Уоррен, – они тоже почувствуют к нему жалость. Он не грубый, не злой, он вовсе не плохой человек. У него есть гордость и чувство собственного достоинства, и этого нельзя будет не заметить. Присяжные заседатели никогда не согласятся с “предумышленным”. И они дадут ему значительно меньший срок, чем пожизненное заключение.
– Сорок лет, – сказал Гудпастер. – Мое последнее слово.
– Вы жестокая женщина.
– Нет, просто я делаю свою работу, как вы делаете вашу.
Казалось, Нэнси всерьез была огорчена упреком.
– Ты снимешь обвинение в ограблении?
– Я подумаю над этим, Уоррен. Мне пора идти. Желаю приятно провести уик-энд.
Уоррен вздохнул. Он надеялся, что ему удалось скрыть чувство триумфа. Он спасал человеческую жизнь.
В понедельник в своем офисе под конец рабочего дня Скут Шепард спросил:
– Тебе известен статус закона о самообороне?
Уоррен, нахмурившись, кивнул:
– И я знаю также, что существует поправка, внесенная в уголовный кодекс в 1974 году, которая взывает к “обязанности отступить”.
– Ты попал в десятку.
В одной руке Скут держал сигарету, а в другой – стакан бурбона со льдом. Когда бы солнце ни угрожало поднырнуть под нок-рею, Скут сразу же переключался с “Лоун стар” на “Уайлд теки”[22].
– Сдается мне, – сказал Уоррен, – что один вопрос обвинителя обязательно привлечет к себе внимание присяжных. Если в тот вечер Клайд Отт был пьян и агрессивен, зачем Джонни Фей Баудро вообще согласилась войти в его дом? Зачем она поднялась наверх? И когда она сбежала по лестнице из спальни, почему она не попыталась выскочить за дверь, прежде чем он загородил ей дорогу? А если Клайд уже однажды ломал ей челюсть и Джонни Фей знала, каким жестоким он может быть, – почему она продолжала с ним встречаться? Если верить ее рассказу, то Клайд даже говорил в присутствии двух свидетелей, что готов убить ее. На первый взгляд, это хорошо для нас, но здесь есть и другая сторона. Обвинение заявит, что именно поэтому Джонни Фей и захватила с собою пистолет, идя на тот ужин. Они назовут это обдуманным намерением.
