И вот он сделал это — как те, кто сидел в камерах номер четыре и восемь, как все остальные, кого он презирал.
Он соврал самому себе.
Не осталось больше ничего, что было им, что могло бы ему нравиться.
Софья выключила воду. Она закончила с посудой, вытерла мойку и уселась Питу на колени. Пит обнял ее, поцеловал в щеку, два раза, как она любила, чтобы он целовал, уткнулся носом в ямку между шеей и ключицей, туда, где такая нежная кожа.
После встречи с агентом Эрик Вильсон сел за компьютер, на котором работал только он один, и открыл новый документ.
М вытаскивает пистолет
(польского производства, 9 мм, «радом»)
из заплечной кобуры.
М снимает его с предохранителя и приставляет к голове покупателя.
Он вспоминал и записывал то, что Паула рассказал на встрече в «пятерке».
Чтобы защитить его. Чтобы защитить себя самого.
Но в первую очередь — на случай, если кто-нибудь поинтересуется, куда идут деньги, которые полиция платит информаторам, и за что вообще их платят. Без секретных донесений, без учрежденной Управлением кассы, откуда шли деньги агентам, ни Паула, ни его коллеги не смогут получать плату за свою работу, сохраняя при этом анонимность и не попадая в официальные бухгалтерские ведомости.
П приказывает М успокоиться.
М опускает оружие, делает шаг
назад, ставит пистолет на предохранитель.
Вильсон закрыл документ с секретным донесением; когда оно через интенданта Йоранссона отправилось к начальнику уголовной полиции лена, Вильсон удалил его с жесткого диска компьютера, активировал кодовый замок и выключил машину, которую из соображений безопасности никогда не подключали к интернету.
Внезапно покупатель кричит:
«Я из полиции».
Эрик Вильсон написал это, Йоранссон прочитал, а шеф уголовной полиции лена сохранил.
Если бы прочитал кто-то другой, если бы кто-то другой узнал… они рисковали жизнью агента; попади сведения о его личности и о задании не в те руки — и агенту, Пауле, будет вынесен смертный приговор.
М снова приставляет пистолет
к виску покупателя.
Шведская полиция не раскроет дело об убийстве на Вестманнагатан, никого не задержит, ничего не конфискует. Вестманнагатан, семьдесят девять была операцией с одной-единственной целью — укрепить положение Паулы в «Войтеке», будни которого — продажа наркотиков.
П пытается вмешаться,
а покупатель снова кричит: «Полиция».
М крепче прижимает пистолет
к его виску и спускает курок.
Единственный спутник любого работающего под прикрытием полиции агента — это еще не объявленный ему смертный приговор.
Эрик Вильсон несколько раз перечитал последние строки.
Это мог быть Паула.
Покупатель падает на бок,
заваливается вправо со стула, на пол.
Это не мог быть Паула.
Тот или те, кто готовил легенду датского агента, сделали свою работу из рук вон плохо. Эрик Вильсон создал Паулу сам. Шаг за шагом, регистр за регистром, база за базой.
Он знал, что такие вещи у него отлично получаются.
И он знал, что у Пита Хоффманна отлично получается выживать.
Эверт Гренс сидел в пропахшем пивом баре Каструпа и пил из бурого картонного стаканчика датскую минеральную воду.
Вот эти люди, которые скоро окажутся где-то далеко с шоколадками «Тоблерон» и какао-ликером в запечатанных пакетах… Гренс никогда не понимал, зачем работать одиннадцать месяцев в году и копить деньги, чтобы в двенадцатый куда-нибудь поехать.
Он вздохнул.
Расследование не особенно продвинулось, он знал теперь не намного больше, чем когда несколько часов назад покидал Стокгольм.
Знал, что убитый — датский информатор. Что его звали Йенс Кристиан Тофт. Что он работал на датскую полицию и провоцировал мафию на проведение сделок.
Об убийце — ничего.
О том, кто позвонил по телефону доверия, — ничего.
Еще Гренс узнал, что в квартире, вероятно, находился шведский связной и польские представители восточноевропейской мафиозной организации под названием «Войтек».
И это все.
Ни лиц, ни имен.
— Нильс? — Звонок Гренса застал Кранца в одном из кабинетов технического отдела.
— Да?
— Я хочу, чтобы ты расширил район поисков.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Насколько?
— Насколько тебе нужно. Прилегающий квартал. Каждый задний двор, каждая лестничная клетка, каждый мусорный бак.
— Ты вообще где? У тебя там, похоже, дым коромыслом.
— Я в баре. Датчане пытаются залить пивом страх полета.
— И что ты делаешь…
— Нильс!
— А?
— Если там есть что-нибудь, что поможет нам двинуться дальше… найди это.
Гренс допил тепловатую минералку, взял из тарелочки на стойке горсть арахиса и направился к выходу на посадку.
* * *
Секретное донесение о событиях в доме семьдесят девять по Вестманнагатан представляло собой пять плотно исписанных листов формата А4, втиснутых в прозрачный файл. Меньше чем за час интендант Йоранссон успел прочитать их четыре раза. Закончив читать, он снял очки и посмотрел на Вильсона.
— Кто?
Вильсон взглянул в лицо, которое, хотя и было лицом начальника, часто казалось растерянным, почти застенчивым.
Теперь, после каждого перечитывания донесения, оно становилось все краснее, все напряженнее.
Вот-вот лопнет.
— Кто убитый?
— Вероятно, агент, работавший под прикрытием.
— Агент под прикрытием?
— Другой агент. Мы полагаем, что он работал на наших датских коллег. Он не знал, кто такой Паула. А Паула ничего не знал про него.
Глава следственного отдела держал в руках пять тонких листов формата А4, которые были весомее всех отчетов о предварительных следствиях, вместе взятых. Он положил документ на стол рядом с другой версией того же убийства, — то же время, тот же адрес. Рапорт, полученный от Огестама, прокурора, о том, насколько далеко продвинулись Гренс, Сундквист и Херманссон в своем официальном расследовании.
— Мне нужны гарантии того, что возможное соучастие Паулы в убийстве на Вестманнагатан останется здесь. В моем донесении.
Йоранссон посмотрел на две стопки бумаг. Секретное донесение Вильсона о том, что произошло на самом деле. И доклад руководителя следствия Гренса, рапорты которого содержат и впредь будут содержать только то, что двое сидящих сейчас в этом кабинете полицейских позволят Гренсу узнать.
— Эрик, так не работают.
— Если Гренс узнает… нельзя. Паула уже близок к решающему шагу. Мы сможем обрезать шведскую ветвь мафиозной группировки уже на предварительной стадии. Такая возможность нам выпадает в первый раз. Йоранссон, ты это знаешь не хуже меня; этим городом управляем не мы — этим городом управляют они.
— Я не даю гарантий источнику высокого риска.
Вильсон стукнул кулаком по столу. В первый раз в кабинете шефа.
— Ты знаешь, что это не так. Ты девять лет получал донесения о его работе. Ты знаешь, что он никогда не попадал под подозрение.
— Он был и остается уголовником.
— Так именно поэтому агент и может работать в банде!
— Соучастие в убийстве. Если он не источник высокого риска… то кто он тогда?
Больше Вильсон не стучал по столу.
Он потянулся за прозрачным файлом, перелистал пять страниц, крепко сжал их в пальцах.
— Фредрик, послушай. Если Паулы не будет, мы упустим шанс, а такие шансы не выпадают дважды. Упустим «Войтека» сейчас — упустим навсегда. И получим то, что наблюдаем в тюрьмах Финляндии, Норвегии, Дании. Сколько еще мы будем просто стоять и смотреть?
Йоранссон поднял руку. Ему нужно подумать. Он услышал слова Вильсона и хочет понять, что они означают на самом деле.
— Ты хочешь, чтобы опять вышло, как с Марией?
— Я хочу, чтобы Паула продолжал работу Хотя бы пару месяцев. Два месяца он нам еще будет нужен.
Глава следственного отдела принял решение:
— Я буду просить о встрече. В Русенбаде.
Выйдя из кабинета Йоранссона, Вильсон медленно пошел по коридору, ненадолго остановился перед открытой дверью Эверта Гренса. В кабинете никого не было — комиссар, которому не суждено закончить расследование, куда-то ушел.
Стена из людей.
Он и забыл, как в восемь утра бежал с перрона подземки по лестнице, ведущей наверх, к Васагатан.
Машина осталась стоять на ведущей к гаражу дорожке, рядом с пожарным автомобильчиком из красной пластмассы — вдруг детям станет хуже и Софье придется ехать в поликлинику или в аптеку. Хоффманн, зевая, лавировал между людьми, которые приехали на работу из пригорода на электричке и еле ползли; он так и не отдохнул — ночью пришлось вставать каждый час, жар у детей усиливался. В первый раз у в начале первого ночи, когда он открыл все окна в обеих детских, откинул одеяла с горячих тел и сидел то на одной кроватке, то на другой, пока мальчишки не заснули. В последний — где-то около пяти, когда ему пришлось еще раз дать им по порции альведона, им нужен был покой, сон, чтобы выздороветь. А на рассвете оба родителя в халатах, пошептавшись, поделили время, как делали всегда, когда кто-то болел или детский сад закрывали на санитарный день или планерку. Пит работал в первой половине дня, возвращался домой, а после обеда принимал домашнюю эстафету у Софьи, которая отправлялась на работу.
