Сама не знала почему. Не из-за Гектора — малыш, «стриженный ежиком», кажется, хорошо реагировал на антибиотики. Просто неудержимо хотелось двигаться.
Вылезла из-за заваленного бумагами стола, побрела по пустым коридорам, погрузившись в раздумья, гадая, что дальше делать. Ждать Джека или просить другого? Уже известно, кого именно. Стоит ли...
Она остановилась. Что-то послышалось... похоже на всхлип. Напряглась — по телу побежали мурашки, — застыла, прислушалась.
Вот, опять тот же звук, только тише. Потом шепот... откуда-то из-за угла...
Радуясь, что на ней тапочки, Алисия прокралась на цыпочках, выглянула из-за угла и увидела...
Пустой холл.
Решила было, что ослышалась, но шепот опять долетел... из подсобки в холле в нескольких шагах. Дверь слегка приоткрыта, голос определенно мужской...
— Видишь? Я же тебе говорил, что не больно. Ну... Приятно ведь, правда?
Сглатывая чуть не задушивший ее комок желчи, Алисия потянулась к двери. Приблизившись к дверной ручке, пальцы задрожали, как листья на ветру, с усилием схватили, дернули.
Перед глазами мелькнул быстрый кадр: белый мужчина средних лет — доброволец, в последнее время нередко встречавшийся, которого она пока не знает по имени, — сощурился на внезапном свету, сунув руку в трусики чернокожей девочки лет четырех, не больше — Канессы Джексон.
Окружающий мир в тот же миг засветился, словно на передержанной видеопленке, в ослепительном свете Алисия услыхала свой собственный бешеный вопль, круто развернулась на сто восемьдесят градусов, остановилась перед стенной нишей с пожарным гидрантом и химическим огнетушителем. Руки рванули стеклянную дверцу, схватили баллон, размахнулись, метя в мужчину. Тот присел, но все-таки не успел. Она шарахнула его сбоку в висок, он, шатаясь, пытался бежать в одну сторону, Канесса бежала в другую, Алисия его догнала, ударила по голове, по спине, сшибла с ног, колотила и колотила, пока...
— Алисия! Алисия, боже мой, вы убьете его!
Чьи-то руки схватили ее, стараясь удержать, но она отступать не желала. Хотела убить. Хотела увидеть его мертвым.
— Алисия, прошу вас!
Реймонд. Она прекратила сопротивление. Взглянула на окровавленного мужчину, который со стонами ползал у нее под ногами. Вдруг почувствовала тошноту и попятилась, не выпуская из рук огнетушителя, выдохнула из последних сил:
— Звоните 911.
— Зачем? — спросил Реймонд. — Что случилось?
В глазах ошеломление и тревога. Он никогда ее такой не видел. Конечно. Никто не видел. Такой она никогда не была. Причем дело вовсе не кончено. Кровь по-прежнему стучит в ушах боевым барабаном. Неизвестно, кто больше напуган — подонок на полу, Реймонд или сама Алисия.
— Вызывайте полицию! Пусть заберут мерзавца и запрут в камере! Сейчас же!
— Хорошо, — сказал Реймонд, поворачивая назад, — только успокойтесь, Алисия, ладно? Возьмите себя в руки.
— И отыщите Канессу Джексон. Пусть сестра ее осмотрит. Надо убедиться, все ли с ней в порядке.
Когда он ушел, она повернулась к подонку. Гнев улегся, тошнота прошла.
— Эй, ты, — процедила сквозь зубы Алисия, изо всех сил удерживаясь, чтоб еще пару раз не ударить его. — Оставайся на этом самом месте, или, помилуй бог, я убью тебя.
Расставшись с Хорхе — обсудив, как подобраться к Рамиресу, и обговорив причитающуюся Джеку долю выручки, — последний направился на восток через Пятую авеню к Марри-Хилл.
Район немного напоминал его собственный — городские особняки, редкие деревья. Хотя Марри-Хилл гораздо старше. Во времена революции здесь стояла ферма Роберта Марри. Когда район Джека еще оставался «деревней», эти места между Парком и Пятой уже обживали известнейшие представители нью-йоркского высшего общества.
Кажется, Марри-Хилл меняется. На многих величественных старых зданиях заметны скромные гравированные таблички с названиями всевозможных «инкорпорейтед». За окнами просматриваются суетливые архитектурные, дизайнерские конторы, бутики, рекламные агентства.
Джек с другой стороны улицы нашел указанный Алисией адрес. Трехэтажный кирпичный фасад, угнездившийся среди рядовой однотипной застройки Тридцать восьмой улицы, все равно выделялся бы, даже без листов фанеры, привинченных к окнам болтами. Потому что перед ним был двор.
Ну, не настоящий двор, даже не маленький дворик перед крошечным домиком родителей Джека в Джерси. Тем не менее, дом Клейтона отступает от тротуара на пару десятков футов, а из плотно утоптанной грязи за низкой кованой железной оградой торчат несколько бледных стеблей травы.
У бровки тротуара перед домом стоит серый «бьюик» с седоками, с выгоревшей наклейкой на бампере:
«Клинтон и Гор, выборы-96». Две темные фигуры горбятся на передних сиденьях. Видно, давно сидят, судя по усеянному окурками кусочку асфальта под водительским окном.
Джек, не останавливаясь, доплелся до угла, перешел улицу, возвращаясь по другой стороне.
Приметил мимоходом окружавшую дом с востока дорожку под шпалерой, где некогда, должно быть, вились розы, а теперь остались лишь спутанные клубки коричневых веток.
На ходу украдкой заглянул в «бьюик». Спереди развалилась парочка крепких с виду бычков, один бородатый, другой усатый. Несомненно, представители упомянутой Алисией «частной охранной фирмы».
Завершив круговой обход улицы, он остановился в восточном конце квартала, оглянулся назад. Представил охваченный огнем дом Клейтона, видя, как пламя скачет от здания к зданию...
Интересно, подумала ли об этом Алисия? Пускай даже настолько свихнулась, чтоб уничтожить дом, но ведь не захочет сгубить весь квартал.
Надо, пожалуй, предупредить ее на этот счет. Наткнувшись на соседнем углу на телефон-автомат, звякнул в Центр. Узнал голос Тиффани и услышал в ответ, что в данный момент «у нас кое-какие проблемы», может быть, доктор Клейтон сама ему перезвонит.
Заинтригованный, Джек попросил, если можно, пригласить к телефону миссис Ди Лауро. Та оказалась на месте.
— Я сама ничего не видела, — тараторила Джиа, — только как этого типа «скорая» забирала. Сплошная каша.
— Неужели огнетушителем? — улыбнулся он. — Одобряю. Думаю, вполне заслуженно.
— Что творится с людьми, Джек? — с отчаянием воскликнула Джиа. — Есть какой-нибудь предел низости? Существует граница, ниже которой нельзя опускаться?
— Если и существует, по-моему, до сих пор не отмечена. — Он тряхнул головой, неохотно припоминая паскудников, с которыми сам сталкивался за годы жизни. — Каждый раз, как подумаешь, что очутился на самом дне, к сожалению, хочется выяснить, не постучит ли кто снизу.
Трубка молчала. Наконец Джек спросил:
— Как Алисия себя чувствует?
— Немножечко дергается. Естественно, я бы тоже тряслась. Хотя странно... Такого я меньше всего от нее ожидала... То есть чтобы она на кого-то набросилась... била огнетушителем. Всегда хладнокровная, сдержанная...
Попробуй как-нибудь расспросить ее о родне, мысленно предложил Джек, однако ничего не сказал. Он считал заведение Хулио светской исповедальней. Что там сказано, там и останется.
Чувствовалось нараставшее в душе Алисии напряжение. Он сидел напротив нее у Хулио с ощущением, будто беседует с бруском пластиковой взрывчатки или с обозленной приемщицей на почте. Возможно, происшествие даже полезно. Может быть, вдоволь выпустив пар, она согласится на уговоры не поджигать старый отцовский дом.
— Кстати, — как можно беспечнее обронил Джек, — я тут думаю подскочить, перемолвиться с нею словечком.
— Насчет того самого «личного дела», которое она собиралась с тобой обсудить?
— Возможно, — поддразнил он, зная, что Джиа умирает от любопытства, желая узнать, чего надо доктору Клейтон от Наладчика Джека, но никогда не спросит.
— Конечно, — согласилась она, — приезжай. Тут сейчас как раз детектив из полиции берет у нее показания. А как только закончит...
— Ладно. — Джек быстро пошел на попятный. — Пожалуй, в другой раз.
— Так я и знала, — расхохоталась Джиа.
— Очень смешно, — ухмыльнулся он. — Попозже позвоню.
Повесил трубку, вернулся на угол Тридцать восьмой, еще раз взглянул на дом Клейтона и на его ближайших соседей.
Нет. Пожар здесь определенно ни к чему хорошему не приведет.
Кемаль Мухаляль поднялся после вечерних молитв, старательно свернул молитвенный коврик, уложил назад в шкаф. По пути к дверям гостиной на глаза попался каталог, лежавший вниз обложкой на кофейном столике. Он отвернулся. Не сейчас. Не сразу после молитвы.
Подошел к фасадному окну, потянулся, глядя на Западную Семьдесят седьмую улицу пятью этажами ниже. Всегда приятно сбросить тесную западную одежду, переодеться в тобе. Вздернул узкие плечи, стройный, худощавый, в просторном белом одеянии до полу, наблюдая за ползущими по дороге машинами. В этом городе все совершается со страшной скоростью — ходьба, разговоры, дела, — повседневная жизнь летит сломя голову... а транспортные потоки продвигаются дюймами.
