День выдался на редкость погожим. Солнце грело почти по-летнему, разомлевшие воробьи подняли гвалт. Здесь, в центре города, их нахальные голоса перекрывали даже шум машин.
У вокзала гудела толпа. Двигалась хаотично, непонятно, без всякой видимой логики. Жевали пирожки, чебуреки и беляши, курили, пили пиво, читали газеты. Кто побережливее — тащили, не жалея спины, тюки, чемоданы и сумки. Кто побогаче — нанимали носильщиков. Но таких было мало. Два вокзала, Ярославский и Ленинградский, стоящие в двадцати метрах друг от друга, словно огромное сито, процеживали толпу, деля людей на отъезжающих и остающихся.
На путях сонными змеями застыли поезда и электрички. Бормотала мило репродукторная барышня. Вдоль платформ лениво фланировали патрули из местного отделения.
Белая «Волга» с казенными номерами прокатилась по узкому проходу между вокзалами и остановилась неподалеку от выхода на платформы.
Сидящий за рулем фасонистый парень в кожаном пальто, отутюженном костюме и при галстуке повернулся к двоим попутчикам, устроившимся на заднем сиденье: таким же молодым, но покрепче, пошире в плечах, с мощными шеями, одетым в свободные спортивные костюмы.
— Стас, во сколько прибывает поезд? — напряженно спросил «кожаный».
— Через семь минут, — ответил один из «спортсменов» и посмотрел на часы. — Точнее, уже через шесть.
— А он не мог сойти, не доезжая до Москвы? — поинтересовался прежним тоном «кожаный».
— Нет, Паша, — покачал головой второй «спортсмен». по-восточному чернявый, смуглый, неулыбчивый. — Не мог. Его наши ребята «пасут». А до этого питерцы вели. Никуда он не денется.
— Ну что, — подал голос Стас, — пора?
«Спортсмены» дружно, как по команде, достали из-под курток «ПМ», буднично дослали патроны в стволы и поставили оружие на предохранители. Затем вернули пистолеты в кобуры.
— Нормально, — сообщил. Стас. — Можем идти.
В это время вдалеке, где серебристые рельсы сливались с землей, образуя одно сплошное стальное полотно, показался поезд. Он полз медленно, как бы нехотя.
— О-о… — сосредоточенно возвестил Стас. — А вот и наш составчик. Как думаешь, Амирчик, — обратился он к «восточному», — второй вагон в голове или в хвосте?
— С хвоста, — спокойно ответил Амир.
— Под хвостом, — мгновенно откликнулся собеседник и засмеялся.
— Стас, ты — трепло, Стас, — привычно заметил Амир.
— Отставить шуточки, — серьезно приказал «кожаный» Паша. — Пошли.
— Отставить так отставить, — пробормотал Стас.
Все трое выбрались из машины и зашагали к платформе. «Кожаный» Паша впереди, Стас с Амиром чуть поодаль. Все трое старательно делали вид, что незнакомы друг с другом.
Состав уже «подплывал» к перрону. Отсчет вагонов действительно начинался с хвоста, и троица прибавила шаг. Толпа встречающих волновалась, бурлила, разбиваясь о неприступное безразличие проводниц.
— Машенька, я здесь! Машенька! — вопил счастливо кто-то.
— Это какой вагон? Десятый? А седьмой где? — вторили ему.
— Ты их видел? Видел?
— Вон они.
— Где?
— Да вон, в третьем окне.
Не обращая внимания на реплики встречающих-прибывающих, троица шагала к хвосту поезда. «Кожаный» Паша, с непроницаемо-каменным лицом, гибко лавировал в толпе.
«Спортсмены» же просто разрезали людской поток широкими плечами.
Своего «клиента» они увидели сразу. Худощавый, осунувшийся парень устало брел, увлекаемый толпой, глубоко засунув руки в карманы дорогого импортного пальто. Воротник был поднят, и от этого казалось, что парень старательно втягивает голову в плечи. На лице огромный синяк, переносица заклеена пластырем. Волосы всклокочены.
За спиной парня шли две казенные личности. «Кожаный» жестко поджал губы и шагнул навстречу парню. Тот остановился, словно наткнулся на стену, удивленно взглянул на заступившего ему путь незнакомца и сделал шаг в сторону, намереваясь идти дальше.
— Андрей Данилович! — негромко окликнул Паша.
Парень вздрогнул, поднял взгляд. На лице его отчетливо читалось изумление. Он открыл было рот, чтобы что-то спросить, но в следующую секунду «спортсмены» и «казенные» дружно и жестко навалились, опрокинули его на заплеванный, грязный асфальт, выворачивая руки за спину и защелкивая на запястьях наручники. Народ останавливался, оборачивался, привлеченный необычным зрелищем.
— Проходите, товарищи, проходите, — строго командовал Паша. — Не задерживайтесь.
Стас и Амир подхватили парня под руки, вздернули, словно куклу.
— В чем дело? — непонимающе выдохнул тот, морщась от боли в запястьях.
— Андрей Данилович Скобцов, — негромко сказал Паша. — Вы арестованы.
Слова мгновенно утонули в гуле толпы, но Скобцов расслышал. Он напрягся. Взгляд его стал быстрым и рваным, на щеках вспыхнул лихорадочный румянец. Скобцов огляделся, словно оценивая количество противников и свои шансы. Шансов не было.
— Ты вот что, деловой, — предупредил на всякий случай Стас, — давай без глупостей, понял? Пристрелю и не задумаюсь.
— Черт! — зло выругался Скобцов. — Черт!
— Сейчас мы доставим вас в отделение, там вам все объяснят, — ледяным тоном сообщил Паша и повернулся к «казенным». — Ребята, вам придется прокатиться с нами, составить рапорты. Сами понимаете, порядок есть порядок.
— О чем речь, — вздохнул один из «безликих». — Поехали, чего там.
24 Октября. Утро. Волин— Пап, это тебя!
«Папа». Волин вздрогнул и повернулся к двери. Катька стояла в полумраке коридора, сонно кутаясь в плотный махровый халат.
— Тебя, пап, — повторила она, указывая на телефонный аппарат.
Это же надо, подумал Волин. Для следователя не слышать телефонный звонок — патология. Значит, пора на отдых. Он протянул руку к аппарату и, взглянув на часы, спросил между делом:
— Тебе к какому уроку?
— К первому. — Катька широко зевнула и направилась в ванную.
— А сейчас, между прочим, уже десять минут девятого. И тебе еще нужно позавтракать. Так что придется без «красоты» идти.
— Лучше без завтрака, — заметила Катька, прикрывая за собой дверь ванной.
— Желудок испортишь, — отечески-назидательно возвестил Волин и снял трубку: — Волин, слушаю.
— Аркадий Николаевич, дежурный беспокоит.
— Да. Что случилось, Костя?
— Аркадий Николаевич, тут звонили с Петровки, вас искали. Похоже, срочно. Потом звонили из МВД. Я подумал, случилось чего. Решил на всякий случай сообщить.
— Спасибо, Костя. А что произошло, они не сказали?
— Нет. Сперва вас требовали, потом попросили домашний телефон Главного.
— Странно, — пробормотал Волин.
Неприятности ему были сейчас совсем ни к чему. То есть неприятности, они всегда ни к чему, но сегодня особенно.
А все потому, что с завтрашнего дня Волин уходил в отпуск. Вон и чемоданы уже собраны.
— Я машину выслал.
— Хорошо, Костя. Спасибо.
— Не за что, Аркадий Николаевич.
Волин повесил трубку, отпил крепкого кофе. Кофе-то он имеет право допить? Лучше бы это был труп, отстраненно подумал он. Нет, ничего хорошего в трупах, конечно, нет. Лучше бы их было поменьше, но от трупа можно открутиться. Скажем, поплакаться Главному на перегруженность и отфутболить свалившееся на голову дело кому-нибудь из менее занятых следователей. А когда вот так… Что за странные такие звонки? Не к добру это. Ох, не к добру.
Все-таки жрала Волина жаба субординации. Кофе он допил быстро, в три здоровенных глотка, и сразу же принялся натягивать пиджак. Из ванной выпорхнула Катька, в который раз поразив Волина невероятной способностью к мимикрии. Накрашенная, цветущая, глазки подведены, ресницы — специалисты «Макс Фактора» обзавидуются, кожа — персик. Прав был поэт. Есть все-таки в женщинах загадка, подумал Волин. И формулируется она так: каким образом им удается так быстро менять внешность?
— Эй, эй, эй… А завтрак-то, завтрак? — спросил он на ходу, понимая, что благородный порыв отеческой заботы останется незамеченным.
— Не хочется чего-то, пап, — рассеянно отмахнулась Катька, беря параллельный курс.
— Смотри, пронехочешься до гастрита, — предупредил Волин. — Бутерброды хоть возьми.
— Пап, нас кормят в школе, — отозвалась дочь.
— Знаю я, как вас там кормят. В тюрьме небось кормят лучше.
— Пап, я тебя умоляю.
— Ладно, ладно…
Пока он шнуровал туфли, Катька нацепила длинное черное пальто, туфли на умопомрачительно толстой подошве, собрала волосы в пучок, натянула темный берет. И сразу стала казаться гораздо взрослее своих лет. Не то чтобы Волина это сильно изумляло. Скорее его беспокоили перемены, происходящие с дочерью. За последний год Катька как-то сразу и очень резко повзрослела. Ее общение с родителями носило оттенок усталой обреченности. Она, похоже, уже чувствовала себя очень взрослой и очень самостоятельной, не понимая, что для них — Волина и Люси — осталась ребенком. Хотя… Эта банальная истина не постигается умом. До этого надо дорасти. Пока же Волин с замиранием в груди ждал момента, когда Катька заявит с порога: «Папа, мама, я выхожу замуж за… Мы решили жить отдельно. Его родители в курсе».
