— Давай, назови мне свои но, — ровным голосом псказал мистер Рикер. — Я больше всего на свете люблю поговорить о хорошей книге с человеком, который может аргументированно доказать свою точку зрения. Ты, похоже, уже опоздал на свой автобус, но я с удовольствием тебя подброшу домой. — Он постучал пальцем по обложке работы Пита, на которой Джонни Р. и Эрни Г., эти титаны американской литературы, поднимали для тоста непомерные бокалы мартини. — Если не принимать во внимание недоказанный вывод (а это из-за трогательного желания увидеть свет в конце очень темного последнего романа), это выдающаяся работа. Просто выдающаяся. Поэтому давай, названия свои но.
— Наверное, нет никаких но, — ответил Пит. — Вы правы.
Только мистер Рикер был не прав. Любые сомнения относительно того, способен ли Джимми Голд продаться, которые остались в конце «Беглец направляется на запад», были развеяны самым длинным из романов — «Беглец поднимает флаг». Это была лучшая книга, которую читал Пит. И самая печальная.
— Ты в своей работе не говоришь о том, как Ротстайн умер.
— Нет.
— Могу я узнать, почему?
— Наверное, потому что тема была другая. Да, если бы я еще об этом написал, работа получилась бы слишком длинная. Ну и … Это такой облом был для него. Что его убили обычные грабители.
— Ему не стоило держать в доме деньги, — с сочувствием произнес мистер Рикер. — Но он держал их дома, и об этом знали многие. Не суди его за это слишком строго. Многие писатели не умели обращаться с деньгами и делали всякие глупости. Чарльз Диккенс, например, удерживал целую семью дармоедов, включая собственного отца. Сэмюэл Клеменс почти обанкротился на махинациях с недвижимостью. Артур Конан Дойл потерял тысячи долларов за фальшивых медиумов и потратил еще несколько тысяч на фальшивые фотографии фей. Ротстайн, по крайней мере, свою основную работу закончил. Если, конечно, ты не считаешь, как некоторые, что …
Пит посмотрел на часы.
— Мистер Рикер? Наверное, я еще успею на автобус, если поспешу.
Мистер Рикер своим забавным набожным жестом помахал руками.
— Беги, конечно же. Я просто хотел поблагодарить тебя за такую хорошую работу … И дать дружеский совет: когда в следующем году будешь готовить другие — а затем и в колледже — не позволяй доброму сердцу омрачать свой критический взгляд. Критический взгляд всегда должен быть холодным и чистым.
— Не позволю, — пообещал Пит и выбежал из кабинета.
Менее всего ему хотелось обсуждать с мистером Рикером вероятность того, что воры, которые убили Джона Ротстайна, могли вместе с деньгами забрать-опубликованные рукописи и уничтожить их, решив, что они ничего не стоят. Несколько раз Пит подумывал сдать рукописи в полицию, но это почти наверняка означало, что родители таки узнают об источнике загадочной наличности. Записные книжки были не только литературным сокровищем, но еще и вещественным доказательством преступления. Но это был старое преступление, древняя история, которую лучше не ворошить.
Не так ли?
На автобус он, конечно же, не успел, и это означало, что придется две мили идти домой пешком. Пит был не против. Он все еще сиял от похвалы мистера Рикера, и ему о многом надо было подумать. Преимущественно о неопубликованных работах Ротстайна. Эти рассказы, думал он, очень разнородны, и только некоторые из них можно назвать действительно хорошими, а поэтические попытки, по мнению Пита, были, мягко говоря, и совсем слабыми. Но эти два последних романы о Джимми Голде были … золотыми. Опираясь на некоторые факты, разбросаны по романам, Пит пришел к выводу, что последний из них, тот, где Джимми поднимает горящий флаг во время вашингтонского мирного митинга, был закончен где-то в 1973 года, поскольку события романа заканчиваются, когда Никсон еще был президентом. То, что Ротстайн так и не опубликовал последние книги о Голде (плюс еще один роман о Гражданской войне), поражало Пита. Они были такими красивыми!
Пит брал с чердака только один блокнот в молескиновом переплете и читал его у себя в комнате за закрытой дверью, прислушиваясь, не приближается кто-то из семьи. Он всегда держал наготове еще какую-то книгу, которую, услышав за дверью шаги, тотчас раскрывал, пряча рукопись под матрас. Однажды он таки попал. Это была Тина, которая, к несчастью, имела привычку ходить домом в носках, спросила, открыв дверь:
— Что это?
— Не твое дело, — ответил он, пряча блокнот под подушку. — И, если пикнешь маме или папе, получишь у меня.
— Порнуха?
— Нет — Хотя у мистера Ротстайна кое случались слишком яркие сцены, особенно если учесть, что они были написаны пожилой человек.
— Круто! А о чем?
— О том, как женщины занимаются сексом.
Она захихикала.
— Ты же сказал, что это не порнуха. Можно мне почитать, когда закончишь?
— Посмотрим. Только не болтай, хорошо?
Она согласилась, а о Тине можно было сказать одно: она почти никогда не нарушала обещаний. С тех пор прошло два года, и Пит не сомневался, что она давно забыла о том случае.
На сияющем десятискоростном велосипеде подкатил Билли Уэббер.
— Здорово, Сауберс! — Как почти все остальные (за исключением мистера Рикера), Билли произносил его фамилию как Со-бберс, а не САУ-берс, но какая разница — все равно дерьмо, а не фамилия, как ни крути. — Что делаешь летом?
— Работаю в библиотеке на Гарнер-стрит.
— До сих пор?
— Уговорил их на двадцать часов в неделю.
— Черт, чувак, ты еще слишком молод, чтобы на зарплату горбатиться.
— Я сам хочу, — сказал Пит, и это было правдой. Библиотека, кроме разных приятных привилегий, оказывала еще и бесплатное компьютерное время, когда можно было играть, не волнуясь, что кто-то начнет заглядывать тебе через плечо. — А ты?
— Собираюсь ехать в Мейн на наше летнее место. Озеро Чайная. Много симпатичных девушек в бикини, и те, что с Массачусетса, знают, что делать.
«Тогда, может, они чего-то научат тебя», — язвительно подумал Пит, но, когда Билли выставил ладонь, хлопнул ее своей и проводил его взглядом, не без зависти. Десятискоростной велосипед, дорогие кроссовки «Найк», летний отдых в Мейн — похоже, кое-кто уже оправился после кризиса. А может, их кризис и вовсе не коснулся. Чего не скажешь о семье Сауберсов. Они, конечно, не были нищими, но …
Нужны деньги, шептал дом в рассказе Лоуренса. Нужны деньги.
Возможно превратить записные книжки в деньги? Питу не нравилось даже думать о том, чтобы расстаться с ними, но в то же время он понимал, что прятать их от всех на чердаке неправильно. Работы Ротстайна, особенно последние две книги, заслуживают, чтобы мир о них знал. Они бы возродили репутацию Ротстайна, Пит в этом не сомневался, однако, не это было главное. Читателю они бы понравились — вот что было главным. Читатель бы их полюбил, если бы был таким, как Пит.
Но рукописи — не безликая двадцати и пьятдесятидолларовые банкноты, происхождение которых невозможно отследить. Пита могли схватить и отправить за решетку. Он плохо представлял, в каком именно преступлении его могли обвинить, — понятно, что отнюдь не в сокрытии краденого имущества, ведь он его не получил на хранение, а только нашел, — но был уверен, что попытка продать то, что не принадлежит тебе, точно есть каким-то нарушением закона. Можно было бы пожертвовать дневники альма-матер Ротстайна, но это пришлось бы делать анонимно, иначе все всплывет, и родители узнают, что их сын поддерживал их деньгами, похищенными у убитого. Более того, за анонимные пожертвования ничего не получишь.
Пит в своей работе ни слова не сказал об убийстве Ротстайна. Он читал об этом, преимущественно в компьютерном зале библиотеки. Он знал, что Ротстайна застрелили неким способом, похожим на казнь. Он знал, что оставленные во дворе следы позволили детективам сделатьвывод, что в преступлении участвовали двое, трое или даже четверо мужчин, судя по размеру отпечатков ног. Считали также, что вскоре после этого двое из них были убиты в одной из придорожных зон отдыха в Нью-Йорке.
Через некоторое время после убийства, в Париже Маргарет Бреннан, жена писателя, дала интервью. «В этом провинциальном городке все только о нем и говорили, — сказала она. — О чем еще им было говорить? О коровах? О каком-то новом навозораспылителе? Для провинциалов Джон был важным человеком. Они почему-то думают, что писатели зарабатывают столько же, сколько директора банковских корпораций, поэтому считали, что на своей ферме он хранил сотни тысяч долларов. Какой-то заезжий проходимец услышал эти разговоры, вот и все. Такие вот неразговорчивые янки! Клянусь своей ирландской задницей, тамошние местные жители не менее бандиты, чем те, кто это совершили».
Когда ее спросили, возможно ли такое, чтобы Ротстайн мог хранить у себя не только деньги, но и рукописи, Пегги Бреннан, как написал интервьюер, «рассмеялась сигаретно-хрипловатым голосом».
