Тогда он сел на самый край крыши и вытянул ноги вперед, уперевшись в передний вагон. Да, он достал, но это ничего не давало.
Константинов отодвинулся и снова встал на четвереньки. Можно было попытаться поступить так, как обычно это делают герои боевиков – разбежаться и прыгнуть, однако Владимир не был до конца уверен, что уже полностью превратился в героя боевика.
Состав могло тряхнуть в любую секунду, и почему бы вездесущему и обладающему необычайно черным чувством юмора Року не выбрать как раз ту секунду, когда Константинов будет перелезать с одного вагона на другой? Владимир был почти уверен, что так и случится.
Он заметался, то садясь на крышу, то снова становясь на четвереньки.
По железу опять что-то загрохотало. Вагон покачнулся, и Константинов услышал нечто вроде громкого усталого вздоха.
Владимир обернулся. В тусклом освещении тоннеля он увидел: широкий и толстый пласт мокрой грязи лег на вагон.
Надо было решиться.
Константинов встал на ноги и стал осторожно выпрямляться, пока не уперся руками в потолок тоннеля. «Вот за него и надо держаться!» – подумал он и крохотными приставными шагами подошел к краю.
Правую ногу он оставил на месте, а левую, немного поколебавшись, выбросил вперед. Шагнул в пустоту.
Внутри все похолодело и оборвалось. Но в следующее мгновение холод в животе сменился радостным ощущением того, что все получилось. Подошва английского ботинка нащупала под собой твердую опору. Константинов больше не медлил – он перенес на левую ногу всю тяжесть тела и, перебирая ладонями по потолку, подался вперед.
Рифленая, в мелкий рубчик, подошва не скользила по гладкой округлой поверхности. Владимир оттолкнулся от потолка, бросился на крышу и снова пополз вперед.
Это небольшое преодоление себя и собственного страха придало ему уверенности и сил. Он больше не обращал внимания на то, что вагон постоянно двигался. В конце концов, он не мог ничего с этим поделать. Это была данность. Обстоятельства, предлагаемые судьбой. А он, как успешный бизнесмен, умел действовать в предлагаемых обстоятельствах.
Следующие девятнадцать с небольшим метров – именно столько составляет длина вагона – он преодолел довольно быстро. Добравшись до конца, Владимир снова испытал легкий страх. Но на этот раз он быстро с ним справился.
Встал, уперся руками в потолок… Шаг – и он уже полз по следующей крыше.
Потом он проделал этот трюк еще несколько раз, пока не понял, что сбился со счета.
Сколько вагонов осталось позади? И в каком его ждет Ксюша? В этом или в следующем?
Константинов поймал себя на мысли, что он именно так и подумал: «Меня ждет Ксюша», хотя это было слишком приторно и напоминало дешевую мелодраму, рассчитанную на два носовых платка.
Ирина… Ох уж эта Ирина! Не любить такую женщину было невозможно. Константинов уже пытался, но напрасно. У него ничего не получилось. И пусть ему потребовалось одиннадцать лет для того, чтобы это понять.
Константинов ясно помнил их последнюю встречу. Он лежал на широкой кровати – той самой, которую недавно грела матрешка Аля, – заложив руки за голову, и с наслаждением наблюдал, как Ирина одевается.
А она прекрасно это понимала и нарочно не спешила. Наряжалась в свои женские штучки с такой старательностью и тщанием, с какой альпинист, намеревающийся покорить Эверест, прилаживает страховку.
Он разглагольствовал. Строил планы, хотя лучше, чем кто бы то ни было, понимал, чего стоят самые продуманные планы. Все дело в том, что они имеют обыкновение рушиться в самый последний момент из-за какой-нибудь обидной ерунды. Поэтому Константинов ничем не рисковал и свободно рассуждал о том, как Ирина разведется, как они купят новую квартиру, какой сделают ремонт, какую мебель поставят…
Затем он решил не слишком увлекаться областью материального и взять парочку сентиментальных ноток.
– А Ксюша может видеться с отцом, когда захочет. По субботам… Или по воскресеньям.
Он даже улыбнулся и развел руками: мол, я ведь великодушен, не правда ли?
Ирина просунула руку в бретельку лифчика и застыла.
Пауза длилась долго, и чутье подсказывало Владимиру, что не надо ее прерывать. Это была ее пауза.
Наконец Ирина повернулась к нему.
– Не знаю, готов ли ты это услышать… – сказала она, подразумевая «ты должен это услышать». И Константинов сумел точно уловить ее интонацию.
– Да, – ответил он. – Конечно.
– Видишь ли… – Она молчала, словно собираясь с мыслями, и Константинов не мог понять, игра это или она действительно решалась. – Понимаешь, я не уверена, что Гарин ее отец.
Константинов ожидал какого-то стремительного поворота событий, но к этому оказался не готов.
– А… кто же тогда?
Еще одна пауза, звучавшая не хуже самого высокого «си».
– Думаю, что ты.
Константинов опешил. Он медленно сел на кровати и, почему-то почувствовав странный приступ стыдливости, прикрылся скомканной простыней.
– Постой… Зачем ты это сказала?
Ирина пожала плечами.
– Подожди. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю… Тебя и… твою дочь. Просто потому, что она – твоя, мне этого достаточно. Если ты хочешь таким образом как-то… – он внезапно не смог найти нужных слов. – Что это как-то… Ну, изменит мое отношение… Я, в общем…
Он взъерошил волосы в тщетной надежде, что от этого в голове появятся удачные мысли.
– Понимаешь… Это ведь очень серьезно… Мы с тобой уже немолодые… – он вовремя осекся. – Взрослые люди, и ты понимаешь…
«Черт возьми, да я сам не понимаю, что хочу сказать!» – разозлился он.
– Короче, если это правда, то это многое меняет. А если нет… Тогда это тоже многое меняет, – в его голосе прозвучала угроза. Владимир считал, что подобными вещами шутить не стоит.
– Я же сказала, что не знаю, – произнесла Ирина.
Она говорила, не повышая голоса, и Константинова это немного охладило.
– Как это можно не знать? – с подозрением спросил он.
– Очень просто. У женщины созревает фолликул, из него появляется яйцеклетка, чаще всего одна. Если две, то это уже двойня. У меня была одна. Так вот, яйцеклетку оплодотворяет один сперматозоид. Если бы он был подписан, то никаких проблем с определением отцовства не возникало бы…
– Ты хочешь сказать, что спала с обоими сразу?
Он подался вперед. Руки комкали простыню.
– Со мной и… с ним?
Ирина покачала головой. В этом движении было что-то пренебрежительное.
– Ты ушел так неожиданно. Появился Гарин. Молодой, красивый, высокий… Блестящий. Понимаешь? Он помог мне пережить все это. Он меня утешил.
– То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?
– Ты хочешь знать подробности?
– Да, не мешало бы!
– Подробности того, что было одиннадцать лет назад?
– Очень хочу. Поверь мне, очень. – Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.
– Одиннадцать лет назад?
– Да какая разница?
Ирина показала на часы, висевшие на стене.
– Полный круг – это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… – она покачала головой. – Видимо, ты был не готов это услышать.
И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.
– Ты не понял самого главного. Быть может, это – твоя дочь.
– И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?
– Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?
Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.
– Ну… Я бы…
– Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.
Он поворчал, но был вынужден согласиться.
– Ну да… Ты права. И что же теперь делать?
Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», – говорили ее глаза.
Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.
– Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…
– И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?
– Ну, если я – отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!
– Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.
– Хм… Гарин… – Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. – Гарин…
– И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.
– А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.
