– Как дела, Джонни? – спросил Копплстоун.
– Нормально. По-моему, кое-что начинает проясняться. Наметилась одна интересная версия. Прочтешь о ней в моем сегодняшнем донесении. Когда выяснишь что-нибудь об Уильяме Прингле?
– Если повезет, завтра к вечеру. Но раз ты не хочешь, чтобы мы показывались ему на глаза, времени, возможно, потребуется больше.
– Скажи, когда ты разговаривал с Диллингом, особенно по телефону, не придумал ли он для сделки кодовое название или еще чего-нибудь в этом духе?
– Зачем это тебе?
– Не повредит. Но если не хочешь говорить – не надо.
– Думаю, что не выдам особой тайны, если скажу. Ничего особенного мы не придумали. Пароль был, но только для телефонных разговоров. Хотя звонил Диллинг не часто. «Королек» – вот как он называл сделку.
После завтрака Гримстер сказал Лили, что хочет провести новый опыт, – надо бы дать ей время унять беспокойство, если оно еще осталось. И сейчас, сидя подле девушки, Гримстер искал на ее лице хотя бы тень нервозности и волнения. Ведь знала же она, в конце концов, чего он от нее добивается, и, по мнению Гримстера, старалась этому содействовать. Отсюда и могло возникнуть перевозбуждение. Но, насколько он видел, Лили была расслаблена и спокойна, уже решив, со свойственной ей практичностью, что надо помочь Гримстеру повторить успех.
– О чем вы сейчас хотите меня спросить, Джонни? – осведомилась она. – О той пятнице?
– Может быть. Не знаю, – ответил он. – По-моему, нам нужно привыкнуть… – Гримстер оборвал себя на полуслове, почувствовав, что едва не произнес: «играть в эту салонную игру», но чутье подсказало: Лили расценивает гипноз совсем не так, поэтому он закончил: -… к нашим экспериментам.
Она улыбнулась, кивнула и откинулась на спинку кресла, вытянув ноги в нейлоновых чулках так, что солнечный свет из окна украсил их длинными сверкающими полумесяцами. Потом улыбка девушки стала еще шире, потому что на миг Гримстер замешкался.
– Джонни, вы что, волнуетесь? – спросила Лили и расхохоталась. – Успокойтесь. Я готова. Говоря вашими же словами, полностью полагаюсь на вас.
– Спасибо, Лили.
Она была права. Гримстер нервничал, хотя знал, что его волнение может все испортить.
– Возьмите себя в руки, Джонни. Во второй раз с Гарри было то же самое. Он не верил, что сможет повторить опыт. Но сумел. Давайте попробуем.
Лили еще больше откинулась назад, напрягла и расслабила плечевые мышцы, закрыла глаза, вздохнула, наслаждаясь удобной позой, открыла глаза и стала ждать. Ее уверенность передалась и Гримстеру, он вдруг почувствовал себя легко. Протянул к ней ладонь тыльной стороной, чтобы перстень было видно. Лили бросила на него взгляд, но тут же отвела, потом снова посмотрела на перстень – и уже не спускала с него глаз. Этот процесс Вольгиези называл сигнальным раздражением – он означал, что между Лили и Гримстером установилась связь. В конце концов, можно будет гипнотизировать Лили, просто приказывая ей спать. «Дошел ли Диллинг до этой стадии, пытался ли дойти до нее?» – подумал Гримстер. И не успела эта мысль промелькнуть в голове, как он увидел, что, не дожидаясь его манипуляций с перстнем, Лили явственно изменилась: изменилось выражение ее лица – лицевые мускулы расслабились, глаза полузакрылись; она ушла в транс. Лили заранее была готова снова воспринимать внушение Джона, сознательно привела себя в нужное ему состояние.
Гримстер начал:
– Лили, вы засыпаете, глубоко засыпаете, но все равно можете слышать меня и отвечать мне. Вы ведь не боитесь этого?
– Нет, Джонни, не боюсь. – Она отвечала медленно, бесцветным – не своим – голосом. – Хорошо. Тогда для начала поговорим немного о пустяках. Вы помните, как познакомились с Гарри? – Он хотел вести разговор плавно, не задавать каверзные вопросы, пока не представится подходящий случай. Лучше двигаться медленно, но верно. Поспешишь – людей насмешишь.
– Конечно, помню. Когда он пришел в магазин.
– Что на нем было надето, Лили?
– Голубой свитер и рубашка с открытым воротом. Белая. Серые брюки и бело-голубые матерчатые туфли. – И ни удивления от вопроса, ни теплоты от воспоминания.
– Каково было ваше первое впечатление о нем?
– Он говорил и подмигивал.
– Пожалуйста, объясните, Лили.
– У него был красивый голос, глубокий. И Гарри здорово подмигнул, когда я отсчитывала ему сдачу. Притронулся к моим пальцам и подмигнул. Мы потом с девушками долго над этим смеялись.
– Как вы считаете, Лили, на что у вас хорошая память?
– Не знаю, – вздохнула она. – На людей, иногда на разговоры. На места. Те, где я бывала.
– Вы хотите сказать, что, побывав где-нибудь однажды, вы запомните место на всю жизнь? – спросил Гримстер.
– Чаще всего, да.
– А то, что делали в какой-нибудь день, если этот день был необычный, ваш последний день рождения, скажем, вы тоже вспомните?
– Думаю, да.
– Так где же вы были и как провели свой последний день рождения, Лили?
– Я была во Флоренции, жила в отеле «Эксельсиор», и миссис Харроуэй пригласила меня в Пизу посмотреть падающую башню. После мы пообедали в ресторане с видом на море, ели каких-то улиток в винном соусе и не очень вкусную рыбу. Страшно костлявую.
– Миссис Харроуэй подарила вам что-нибудь?
– Да.
– Что?
– Комбинацию из зеленого шелка с черными лентами на плечах, груди и подоле.
Плавно, помня, что Вольгиези советовал без заминок, избегая острых углов, переходить от одной мысли к другой, Гримстер подвел Лили к той единственной области ее памяти, которая его интересовала:
– Вы помните день, когда умер Гарри, правда, Лили?
– Да, Джонни.
– Вы не против, если я задам несколько вопросов, касающихся того периода вашей жизни?
– Нет.
– В тот день вы улетели в Италию, верно?
– Да.
– Насколько мне известно, вы долго готовились к поездке, паковали чемоданы и прочее.
– Порядочно.
– И занимались этим за день до отъезда?
– По большей части, да.
– И точно помните, когда? Утром, днем или вечером?
Ни секунды не колеблясь, Лили ответила:
– Я упаковывалась весь день. Немного утром, немного вечером.
– А почему не сложили все сразу?
– Потому что были другие дела: я еще гладила и шила.
Сдерживая возбуждение, стараясь сохранить бесстрастный голос, Гримстер спросил:
– Вы хорошо помните тот день, Лили?
– Да, Джонни.
– Ладно. Тогда опишите его. Не все до мелочей, конечно, а основное. Начните с утра.
– Попробую. Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, а я прибиралась. Посуду, знаете ли, мыла, постель заправляла…
Гримстер сидел почти так же, как тогда, когда впервые, не прибегая к гипнозу, спрашивал, что Лили делала в тот день. И рассказывала она сегодня почти то же самое: о ленче с бутылкой вина, о том, как после него они пошли заниматься любовью и как потом Гарри прилег отдохнуть… Все совпадало до мелочей, до супа и жареной камбалы на обеде, до чтения и телевизора. Между тем Гримстер знал: ничего этого не было, но Лили, которую он время от времени направлял вопросами, продолжала рассказ неспешно, жутковатым монотонным голосом.
Когда она остановилась, Гримстер произнес:
– Понятно. Ну, хватит пока говорить о той пятнице. Скажите, Гарри вас часто гипнотизировал? Вернее, регулярно?
– Нет, не регулярно. Когда только научился – часто. А в последнее время лишь изредка.
– Изредка, но зачем? Для собственного удовольствия?
Что– то в слове «удовольствие» задело Лили, она немного пошевелилась, и Гримстер заметил, как по ее векам пробежала слабая дрожь.
– По-моему, он делал это просто чтобы не разучиться. Или если хотел заставить меня что-нибудь запомнить… стихи, например. И потом еще, когда у меня голова болела.
– Вы имеете в виду мигрень?
– Да, чаще всего. Тогда он гипнотизировал меня и говорил, что через пять минут я очнусь уже без мигрени.
– И помогало?
– Всегда.
– Наверное, приятно так быстро излечиваться от головной боли?
– Да. Он меня и от месячных болей лечил. А они у меня сильные.
– Как вы думаете, если бы Гарри внушил вам что-нибудь на первый взгляд разумное, оно закрепилось бы?
– Думаю, да.
– Теперь слушайте внимательно, Лили. Та пятница, о которой мы беседуем… – Вы понимаете, какой день я имею в виду?
– Да, Джонни.
– Скажем так: вы с Гарри делали совсем не то, что вы рассказываете, и, предположим, он хотел заставить вас забыть, как вы по-настоящему провели тот день, забыть настолько, чтобы можно было заменить его в вашем сознании другим, выдуманным, – мог ли Гарри приказать вам вычеркнуть из памяти настоящий день и помнить только придуманный?
– По-моему, мог. – Она ответила так же бесстрастно-равнодушно.
– Хорошо, Лили. А сейчас я вам вот что скажу. Мне известно, что Гарри так и сделал. Он заменил реальный день вымышленным. Вы мне верите?
