Я посмотрел в окно: город расползся в сторону аэропорта. Вместо прежних бамбуковых хижин и лавчонок виднелись оштукатуренные строения. Я заметил повсюду линии электропередачи, множество телевизионных антенн и даже несколько спутниковых тарелок. А по дороге вместо запряженных быками повозок шныряли крохотные грузовички и мотоскутеры. Попадалось много велосипедистов. И еще новинка – на обочинах стояли пластиковые и бумажные мешки для мусора.
Я, естественно, не рассчитывал увидеть прежний Вьетнам, который во многих отношениях казался мне живописным и первозданным, но ревущие гудки и телеантенны немного поразили.
Я вспомнил полковника Манга и решил, что весь инцидент – чистая случайность. К сожалению, так уж вышло, что мое столкновение с властью ставило под угрозу задание. Надо было выбирать: продолжать дальше или все прекращать.
– В какую гостиницу? – спросил шофер.
– "Рекс".
– Отель американских генералов.
– В самом деле?
– Вы ведь воевали во Вьетнаме?
– Да.
– Я сразу понял. Я много возил солдат.
– И всех задерживали и допрашивали?
– Немногих. Они выходили... не знаю, как это по-вашему... они выходили...
– Одни? Последними?
– Да. Последними. Коммунисты едят дерьмо! – Шофер громко рассмеялся. – Собачье дерьмо!
– Представляю себе картину.
– Скажите, мистер, почему военный нес ваш чемодан?
– Не знаю. А что он вам сказал?
– Что вы важный американец и империалистическая собака.
– Как невежливо!
– Вы в самом деле важная шишка?
– Я лидер американской коммунистической партии.
Таксист притих и бросил на меня взгляд в зеркало заднего вида.
– Шутите? Да?
– Шучу.
– В Америке нет коммунистов.
Разговор меня немного развлек, но я валился с ног и чувствовал раздражение. Я снова посмотрел в окно. Мы въехали в старый Сайгон и повернули на бульвар, где таблички гласили, что он назывался Фандинфунг. Я вспомнил, что здесь где-то был католический собор, и тут же увидел шпиль над низкими, во французском стиле, домами.
– Мой отец был солдатом, – заявил мой новый приятель. – У него был американский ami[20]. Понимаете?
– Бьет, – ответил я одним из немногих оставшихся в голове вьетнамских слов.
Таксист снова посмотрел на меня, и мы встретились с ним взглядами. А затем кивнул и вернулся к управлению машиной.
– Пленный. Никогда его больше не видел.
– Жаль.
– Долбаные коммунисты. Да?
Я не ответил. Только сейчас понял, как невыносимо устал. Вернулся – спасибо тебе, Карл.
Мы оказались на главной магистрали Сайгона – улице Лелой и подъехали к отелю "Рекс".
Когда я служил пехотинцем, то вообще не видел Сайгона: в город разрешалось выходить только по торговым делам. А какие торговые дела могут быть у рядового? Но немного познакомился с ним во время недолгого пребывания в роли военного полицейского. Живое было местечко, но как ни крути – осажденная столица: огни постоянно притушены, транспорт по большей части военный. В стратегических пунктах укрепления из мешков с песком, откуда вьетнамские полицейские и солдаты приглядывали за порядком. На окнах ресторанов и кафе – мелкие решетки, чтобы местные вьетконговцы не бросали с мотоциклов в расплачивающихся посетителей взрывпакеты и гранаты. Но, несмотря на войну, была в этом городе неистовая энергия, joie de vivre[21], и по иронии судьбы расцветала она в тот момент, когда за стенами правила смерть и близился конец.
Нынешний Сайгон, нынешний Хошимин тоже выглядел энергичным, но без военной истерии, которая охватывала город каждый вечер. Я заметил на удивление много рекламы: "Сони", "Мицубиси", "Кока-Кола", "Пежо", "Хонда" – в основном японские, корейские, американские и французские товары. Коммунисты сколько влезет могут объедаться дерьмом, но пьют они колу.
Мы остановились перед входом в отель "Рекс". Мой приятель щелкнул замком багажника и вышел из машины. Привратник открыл мне дверцу, а посыльный выхватил из багажника вещи.
– Добро пожаловать в "Рекс", сэр, – произнес привратник на хорошем английском.
А таксист подал визитную карточку.
– Я мистер Иен. Позвоните мне, и я покажу вам город. Запомните – мистер Иен. Я очень хороший гид.
Поездка до гостиницы стоила четыре доллара, и я дал мистеру Иену лишний доллар на чай.
Иен оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и быстро сказал:
– Тот человек, он из полиции безопасности. Сказал, что еще встретится с вами. – Иен прыгнул в машину и тут же укатил.
А я направился в отель "Рекс".
Меня встретил мраморный вестибюль смутно французской архитектуры. С потолка свисали хрустальные люстры, по стенам стояли горшки с растениями. Работали кондиционеры. Одним словом, здесь было намного приятнее, чем в кабинете полковника Манга.
И еще я заметил, что вестибюль украшен к празднику Тет: наблюдать его здесь мне довелось и в 68-м, и в 72-м. В больших вазах стояли цветущие ветви фруктовых деревьев, а в середине зала – огромное кумкватовое дерево[22].
В вестибюле было малолюдно и довольно тихо – уже перевалило за полночь.
Я подошел к конторке, и со мной поздоровалась миловидная молодая вьетнамка, которую, судя по ее нагрудному значку, звали Лан. Она приняла ваучер и попросила паспорт. Я подал ей визу. Она улыбнулась и снова попросила паспорт.
– Паспорт задержан полицией, – сообщил я.
Ее приветливая улыбка померкла.
– Извините, но, чтобы вас поселить, нам требуется паспорт.
– Но если вы меня не поселите, откуда полиция узнает, где я нахожусь? Я дал им ваш адрес.
Моя логика произвела на нее впечатление. Девушка отошла к телефону, немного поболтала и повернулась ко мне.
– До вашего отъезда мы оставим вашу визу у себя.
– Прекрасно. Только не потеряйте.
Лан пробежалась пальцами по клавиатуре японского компьютера.
– Горячее время, – объяснила она. – Много людей съезжается на праздник Тет. И погода хорошая.
– Жаркая и липкая.
– Просто вы приехали из холодного климата. Привыкнете. Вы у нас уже останавливались?
– Много раз проходил мимо в семьдесят втором.
Лан вскинула на меня глаза, но ничего не сказала. И за мои полтораста баксов в сутки предоставила люкс. Отдавая ключ рассыльному, она пожелала:
– Приятного времяпрепровождения, мистер Бреннер. Сообщите консьержке, если вам что-нибудь потребуется.
Мне требовался паспорт и чтобы проверили, как у меня с головой. Но ей я ответил:
– Спасибо. – Я не собирался никому сообщать о своем благополучном прибытии. Наоборот, ждал звонка от связного. Не исключено, что он уже звонил и удивлялся, почему я еще не в номере.
– Чак мунг нам мой, – сказала Лан. – Счастливого Нового года.
Вьетнамский я почти забыл, но когда-то славился неплохим произношением и сумел спопугайничать:
– Чак мунг нам мой.
– Очень хорошо, – улыбнулась Лан.
Я последовал за рассыльным к лифтам. Вьетнамцы в основном приятные люди – вежливые, добродушные, доброжелательные. Но под безмятежной улыбчивой буддийской наружностью таится взрывчатое вещество.
Мы поднялись на шестой этаж и прошли по коридору к массивной двери. Рассыльный ввел меня в просторный номер с гостиной, с видом на улицу Лелой и, слава Богу, баром в комнате. Я дал ему доллар, и он удалился.
Первым делом я бросился к бару и смешал себе "Шивас"[23] с содовой и бросил в стакан льда. Все выглядело как отпуск, если бы не кутерьма в аэропорту и не вероятность, что меня в любой момент могли арестовать без всякой причины. Или без всякой веской причины.
Номер был отделан в духе, я бы сказал, французского борделя, но отличался размером, и в ванной я заметил душевую кабинку. Я поставил чемодан на подставку для багажа и заглянул внутрь. Внутри царил полный беспорядок. И в сумке тоже.
К тому же мерзавцы забрали ксерокопии моего паспорта и визы. Судя по всему, у них не было своего копировального аппарата. Но больше ничего не тронули. И я уверовал в честность полковника Манга и его команды, несмотря на то что Пихала пытался нагреть меня на двадцать долларов. Честно говоря, мне было бы гораздо спокойнее, если бы Манг был обычным полицейским и начал вымогать у меня деньги. Но он был кем-то иным. И это меня немного тревожило.
Я развесил одежду, сложил вещи, разделся и встал под душ. В измученной ревом реактивных движков голове неотвязно звучали мотивы из "Джеймса Бонда".
Я выключил воду и вытерся. И хотя планировал пройтись по городу, почувствовал, что теряю сознание. Лег в постель и провалился в сон, прежде чем успел выключить лампу.
