Впрочем, сделку заключили, и Мойес отмечал событие в своем лимузине с несколькими проститутками, шампанским, полкило кокаина и музыкой. Они ездили по Майами всю ночь до рассвета. Неожиданно заскучав, Мойес решил, что скорость автомобиля не соответствует биению его пульса, и приказал водителю ехать быстрее, потом еще быстрее, пока лимузин не набрал скорость сто миль в час.
Вот тут, на свою беду, им и встретились полицейские Патти Райнхарт и Лео Круз, решившие остановить лимузин. Это решило их судьбу. Мойес, накачанный кокаином и шампанским, раздраженный, что портят праздник, приказал своим головорезам затащить полицейских в лимузин и угнать их автомобиль. Несчастных привезли в складское помещение, где пытали ледорубами, бритвенными лезвиями, прижиганием сигарет и — это был конек Мойеса — скорпионами. Потом при вскрытии в организме убитых обнаружилось присутствие и яда скорпионов, и противоядия. То есть на копов постоянно напускали скорпионов, те их кусали, мучители ждали, когда яд подействует — начнутся жуткие спазмы живота, рвота, диарея, — а при наступлении затрудненного дыхания вводили противоядие, чтобы потом начать все снова. Вот так полицейских пытали целых десять дней, а потом застрелили из табельных револьверов. Трупы облачили в форму, запихнули в багажник патрульной машины, которую пригнали к зданию полицейского управления.
Разумеется, преступников так и не нашли.
Мойес свалил в Венесуэлу, оставив поддерживать связь с Букманом своего доверенного заместителя, Педро де Карвальхо.
Но случилась незадача. Однажды вечером де Карвальхо поссорился с одним человеком в туалете ночного клуба. Ссора переросла в драку, причем де Карвальхо изрядно досталось, пока он не наставил на обидчика пистолет. Откуда ему было знать, что этот человек коп?.. В общем, на выходе из клуба его ожидал полицейский патруль. Де Карвальхо обыскали и обнаружили у него на шее, на цепочке, полицейский жетон Патти Райнхарт. Гангстера арестовали за убийство полицейских.
Ему светил электрический стул, но он принял предложение окружного прокурора: заманить Мойеса в Майами и свидетельствовать против него на открытом суде. В обмен на смягчение приговора до двадцати лет с отбыванием срока в тюрьме общего режима в Новой Англии.
В зал суда людей набилось более сотни. Среди прочих, десятка два репортеров, телевизионных, газетных и радио. Все с оборудованием. Процесс освещали два конкурирующих канала. Было прохладно, работали кондиционеры.
Сегодня был большой день, решающий эпизод процесса. Для дачи показаний на трибуну должен был взойти Педро де Карвальхо.
Телевизионные камеры были наведены на Виктора Мойеса, плотного, приземистого человечка со смуглой обветренной кожей, черными глазами за очками с толстыми линзами, которые он носил во время процесса, и черной с проседью густой бородой. В сшитом на заказ новом двубортном темно-синем костюме с белым платком в нагрудном кармане он мог сойти за какого-нибудь интеллектуала, привлеченного к суду по политическим мотивам.
Опытные журналисты, следившие за процессом, отметили, что Мойес не просто был спокоен, а наслаждался происходящим. Слушая в наушниках перевод выдвигаемых обвинений, он усмехался, иногда даже всхохатывал и всплескивал руками. По обе стороны от него сидели адвокаты Харви Уайнсап и Колман Краббе из знаменитой адвокатской фирмы «Уайнсап, Макинтош, Краббе и Милтон», базирующейся в Нью-Йорке на Парк-авеню. Самые востребованные наркоадвокаты в стране. По слухам, дневная такса у них составляла более двух тысяч долларов. Наверное, поэтому Мойес и выглядел таким странно расслабленным для человека, которому грозила либо смертная казнь, либо пожизненное заключение, скорее всего в самой строгой американской тюрьме.
И действительно, у Мойеса для подобного поведения имелись основания. Через несколько часов он выйдет на свободу, потому что когда Педро де Карвальхо взойдет на трибуну, чтобы исполнить свою песню предателя, он получит шок, от которого не оправится всю последующую жизнь. Двое приспешников Мойеса введут в зал его любимую мать, сестер, жену с маленькой дочкой и усадят в первый ряд, чтобы он их хорошо видел. Мойес приказал похитить близких де Карвальхо и привезти в Майами. Этот предатель прекрасно знал, как с ними обойдутся, если он раскроет свой поганый рот. Так что придется взять все слова обратно, и дело рассыплется. И эти gringos estúpidos[18] останутся ни с чем.
Относительно того, что случилось на этом судебном заседании, разногласий в прессе не возникло. Еще бы, ведь события очень четко зафиксировали телевизионные и фотокамеры. Секретарь суда вызвал Педро де Карвальхо, и сразу же из двери, слева от судьи Лео Давидца, появился невысокий бледный гангстер-латинос с усами, лысоватый, известный по фотографиям в газетах. Лицо круглое, двойной подбородок, неправильный прикус, в общем, не красавец. Немного похож на статую верховного Инки. Такая же сморщенная на затылке кожа. Встретившись глазами с бывшим боссом, он остановился и простоял как вкопанный несколько секунд, подрагивая губами. Если бы ему позволили простоять там дольше, он бы, наверное, вскрикнул или ударился в слезы, но охранники повели его к месту свидетеля.
Камеры переключились на Мойеса. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, улыбался, глядя на бывшего доверенного помощника.
Произнеся слова присяги, де Карвальхо сел, потянулся к стакану с водой и… опрокинул его. Мойес громко рассмеялся. Судья хмуро посмотрел на него. Стакан поднял охранник, стоявший ближе к де Карвальхо, и пошел снова наполнить. Окружной прокурор начал с рутины. Спросил у свидетеля фамилию, возраст, место рождения и в каких отношениях он находится с подсудимым Мойесом.
В этот момент открылась дверь и в зал шагнул чернокожий лысый мужчина. Де Карвальхо мельком взглянул и продолжил отвечать.
Никто особого внимания на вошедшего не обратил. Он был в сером костюме, белой рубашке и галстуке в черную и белую полоску. Долго у двери не задержался, иначе можно было бы присмотреться к его лицу и заметить отсутствие бровей и ресниц. Но люди в зале суда обычно не очень внимательно разглядывают друг друга. Не за этим они сюда пришли.
Он двинулся по проходу.
Первые пять рядов были заполнены, но ему удалось найти место в середине третьего. Мужчина и женщина подвинулись, освободив для него место. Он сел в тот момент, когда окружной прокурор спрашивал де Карвальхо о его работе на Виктора Мойеса.
Должны были появиться родственники де Карвальхо, а вошел чернокожий мужчина. Мойес сердито посмотрел на Колмана Краббе. Тот ободряюще улыбнулся. Мол, они скоро будут. Все идет по плану. Не надо беспокоиться. Тогда Мойес устремил свирепый взгляд на де Карвальхо, который рассказывал окружному прокурору, как они познакомились. Это случилось в городке Кабимас, когда он устраивался на работу на нефтеперерабатывающий завод. Де Карвальхо опять встретился взглядом с боссом, и слова вдруг начали застревать в горле. Затем он покосился на дверь слева и смертельно побледнел. Мойес, напротив, расплылся в улыбке.
Тем временем недавно пришедший человек в сером костюме вдруг встал не торопясь, вроде желая выйти и сознавая, что беспокоит людей, неожиданно вскинул правую руку и выстрелил в затылок Виктору Мойесу из револьвера «смит-и-вессон» калибра 9,1 мм. Лицо Мойеса разорвалось на части, которые упали на наваленные на столе юридические бумаги. И сам он тоже повалился вперед.
В следующие несколько секунд человек в сером костюме выстрелом в висок завалил адвоката Уайнсапа, когда тот повернул голову посмотреть, откуда стреляли, видимо, даже не понимая, что случилось с его клиентом. Колман Краббе оказался сообразительнее. Он успел забраться под стол и скорчился там в утробной позе, прикрыв голову руками, но все равно получил свою пулю. Она свободно прошла через его стиснутые руки и выбила мозги наружу.
В зале началось жуткое столпотворение. Все завопили и попадали на пол. Наконец охранник, ближайший к судье, выстрелил в гангстера четыре раза из положения лежа. Пули попали ему в сердце, легли кучно. Убийца уронил револьвер, качнулся назад и рухнул на людей, сидящих впереди.
Леденец подождал, пока телефон в будке напротив здания суда прозвенит два раза, и снял трубку. Услышал то, что надо было услышать, и вернулся в машину в тот момент, когда воздух вокруг стал оглашаться звуками сирен приближающихся полицейских автомобилей.
— Итак, джентльмены. Как наши дела? — Шеф уголовного розыска Элдон Бернс сурово посмотрел на Макса, на Джо, потом снова на Макса, на котором и зафиксировал взгляд.
Шеф был не в духе. Макс мог судить об этом не только по его напряженному голосу и глазам — обычно прозрачные, серовато-голубые, они теперь потемнели, стали хмурыми, — но и по цвету небольшой бородавки справа на лбу, которая приняла лиловый оттенок. В нормальном состоянии она была практически незаметна, сливалась с его смуглой кожей, но когда он сердился, бородавка становилась цвета перезрелой виноградины. Сегодня на пальце Элдона присутствовало обручальное кольцо. Он был женат тридцать один год, но на работе кольцо никогда не носил с тех времен, когда еще находился в патрульной службе. С женатыми преступники вели себя наглее, полагая, что тем есть что терять. А на встречу с начальством он кольцо надевал, для солидности.
