– Ты бы никогда так не поступила.
– Что?
Хелена отвела взгляд:
– Ничего.
– О чем ты там бормочешь, Хелена?
– Я лишь думаю, – объяснила миссис Вэйн, – что Мари следует делать только то, чего она сама хочет. И в том, чтобы на время уехать из Парижа, определенно есть здравый смысл. Любая подруга поддержала бы ее в этом решении.
– Я – ее подруга.
– Да, – скептически покачала головой Хелена, – ну конечно!
– А ты хочешь сказать, что это не так?
– Я ничего подобного не говорила.
– Что ты все время бурчишь себе под нос, Хелена? Ну, в самом деле, это так меня раздражает! Неужели тебе трудно быть открытой и прямо называть вещи своими именами?
– О, пожалуйста! – простонала Мари.
Стук в дверь неожиданно прервал начавшуюся было ссору. В палату вошел сын Нины Энтони, как обычно одетый в полном соответствии со своим оригинальным вкусом – в рубашку цвета электрик и кожаный пиджак.
– Ты готова ехать, мама? – обратился он к Нине.
Раздраженная Нина тут же вскочила со стула.
– Более чем готова, – фыркнула она и проследовала с сыном к двери. Остановившись у порога, она одарила Мари прощальным взглядом. – Я просто рассуждаю как твоя подруга, – объяснила она. – И лично мне кажется, что вам стоит остаться дома, в Париже.
Взяв Энтони за руку, Нина вышла из палаты.
– Ради всего святого, Мари! – пробормотала Хелена после небольшой паузы. – Почему ты терпишь эту женщину?
Мари, казавшаяся сейчас такой маленькой в своей огромной пышной кровати, еле заметно пожала плечами. «Они так похожи», – подумала Берил, невольно сравнивая Мари Сен-Пьер и Хелену. Ни одну из них природа не одарила красотой, обе женщины находились в свойственном зрелым годам увядании, и обе попали в ловушку брачного союза с мужчинами, которые уже не питали к ним нежных чувств.
– Я всегда думала, что ты святая, раз позволяешь этой стерве приближаться к своей двери! – раздосадованно бросила Хелена. – Если бы я была на твоем месте…
– В любой ситуации нужно сохранять мир, – только и ответила Мари.
Они все, вчетвером, пытались продолжить беседу, но разговор явно не клеился. Во время мрачного обсуждения взрыва и его последствий в виде разрушенной мебели, утраченных произведений искусства и пострадавших семейных реликвий не покидало ощущение какой-то недосказанности. Все эти утраты казались не такими страшными по сравнению с более серьезной потерей. Достаточно было взглянуть в глаза Мари Сен-Пьер, чтобы осознать: эта женщина переживала прежде всего из-за своей разрушенной жизни.
Мари не воспрянула духом, даже когда в палату вошел ее муж Филипп. Скорее наоборот: показалось, что она отклонилась от поцелуя супруга. Вместо нежного приветствия она отвернулась и посмотрела на дверь, которая снова распахнулась. На этот раз в палате оказался Клод Домье. Заметив Берил, он в изумлении замер на месте.
– Так вы здесь?
– Мы с нетерпением вас ждали, – отозвалась Берил.
Домье бросил всполошенный взгляд на Ричарда, потом снова посмотрел на Берил:
– Я пытался найти вас обоих.
– Что случилось? – всполошился Ричард.
– Это вопрос… деликатный. – Домье жестом пригласил их следовать за ним. – Будет лучше обсудить это с глазу на глаз.
Ричард и Берил вышли за ним в коридор, миновали пост дежурной сестры. В тихом уголке Домье остановился и обернулся к Вулфу:
– Мне только что звонили из полиции. Колетт нашли застреленной в своем автомобиле. Около Вандомской площади.
– Колетт? – в ужасе переспросила Берил. – Та девушка-агент, которая присматривала за Джорданом?
Домье мрачно кивнул.
– О боже, – одними губами прошептала Берил, – Джорди…
– Он в безопасности, – поспешил заверить Домье. – Уверяю вас, его жизни ничего не угрожает.
– Но если убили ее, могли убить и…
– Он взят под стражу, – пояснил Домье. Его взгляд, полный сочувствия, сосредоточился на потрясенном лице Берил. – Задержан по подозрению в убийстве.
* * *
После того как все посетители наконец-то покинули больничную палату, у кровати Мари осталась только верная Хелена. Некоторое время они почти не обменивались репликами – в конце концов, хорошие друзья могут и помолчать, не испытывая чувства неловкости. Но вскоре Хелена не выдержала: держать в себе накопившееся возмущение было просто невозможно.
– Это невыносимо! – воскликнула она. – И как ты можешь все это терпеть, Мари?
Мадам Сен-Пьер вздохнула:
– А что еще мне остается делать? У нее так много друзей, вокруг нее вертится немало людей, которых она вполне может настроить против меня. Против Филиппа.
– Но ты просто обязана что-то предпринять! Хоть что-нибудь. Например, отказаться с ней разговаривать!
– У меня нет доказательств. Я не могу так поступить, не имея никаких доказательств.
– Тебе и не нужны доказательства. Просто раскрой глаза пошире! Посмотри, как они ведут себя, оказываясь где-нибудь вместе. Обрати внимание, как она все время вьется вокруг него, как улыбается ему. Может быть, Филипп и заверил тебя, что все в прошлом, но ты сама можешь убедиться, что это не так. Как бы то ни было, где его носит? Ты находишься в больнице, а он едва тебя навещает. А если и приходит, то лишь для того, чтобы чмокнуть тебя в щечку и тут же унестись прочь.
– Он так занят, так озабочен своими мыслями. Экономический саммит…
– О да! – презрительно фыркнула Хелена. – Мужские дела всегда так чертовски важны!
Мари начала плакать – это были не рыдания, а бесшумные, вызывавшие жалость слезы. Молчаливое страдание давно стало образом ее жизни. Никаких жалоб, никаких недовольств – лишь тихо плачущее разбитое сердце. «Какую же боль мы выносим из-за любви к мужчинам!» – с горечью мелькнуло в голове Хелены.
Мари доверительно прошептала:
– На самом деле все еще хуже, чем ты думаешь.
– Еще хуже? Как это вообще может быть?
Мари не ответила, лишь снова посмотрела на свои покрытые ссадинами руки. Это были лишь незначительные царапины, последствия пореза об осколки вылетевшего окна, но она уставилась на них с чем-то вроде тихого отчаяния.
«Так вот в чем дело! – Хелена застыла, пораженная ужасной мыслью. – Мари думает, что они пытаются ее убить. Почему же не наносит ответный удар? Почему не борется за свою жизнь?»
Но у Мари, очевидно, не было ни малейшего желания вступать в нелегкую схватку – это было заметно уже по одному тому, как обессиленно, безвольно упали ее плечи.
«Моя бедная дорогая подруга, – думала Хелена, с сочувствием глядя на Мари, – как же мы с тобой похожи! И какие же мы все-таки разные…»
* * *
На скамейке напротив сидел мужчина, который молча разглядывал Джордана – его одежду, ботинки, часы. От этого типа исходило столь сильное алкогольное амбре, что Джордана передернуло от отвращения. Или это «восхитительное благоухание», этот «прекрасный аромат» дешевого вина и немытых подмышек исходил от другого обитателя тюремной камеры? Джордан бросил взгляд на человека, мирно храпящего в дальнем углу. Да, судя по всему, именно он был источником неприятного запаха.
Между тем сидящий на скамейке тип все еще продолжал пристально смотреть на него. Джордан пробовал не обращать внимания на сокамерника, но взгляд был таким назойливым, что он не выдержал и резко бросил:
– На что это вы так смотрите?
– Это золото? – осведомился мужчина по-французски.
– Что, простите?
– Часы. Они золотые? – снова на французском уточнил сокамерник, показав на наручные часы Джордана.
– Да, конечно, они золотые! – с раздражением ответил тот.
Мужчина усмехнулся, обнажив полный рот гнилых зубов. Поднявшись, он прошаркал по полу камеры и сел рядом с Джорданом. Прямо возле него. Задумчивый взгляд сокамерника переместился на ботинки Джордана:
– Они итальянские?
Джордан нетерпеливо вздохнул:
– Да, они итальянские.
Надоедливый малый протянул руку и бесцеремонно потрогал рукав льняного пиджака Джордана.
– Эй, парень, а ну-ка, прекрати! Убери от меня свои руки! – возмутился Джордан и добавил по-французски: – Оставь меня в покое!
Но сокамерник лишь усмехнулся еще шире и показал на свою пару обуви – вернее, ее убогое подобие из картона и пластмассы:
– Нравится?
– Очень славные, – грубо бросил Джордан.
В этот момент послышались звук приближающихся шагов и бряцание ключей. Спавший в углу человек тут же проснулся и принялся вопить по-французски:
– Я невиновен! Я невиновен!
– Месье Тэвисток? – окликнул охранник.
Джордан моментально вскочил на ноги:
– Да?
– Вы должны пройти со мной.
– Куда?
– К вам посетители.
Охранник повел его по коридору, мимо камер, битком набитых заключенными. «Ничего себе! – пронеслось в голове Джордана. – А я-то думал, что мне досталась плохая камера!» Охранник отпер дверь и проводил его в комнату для встреч с посетителями. Стоило туда войти, как на Джордана обрушилась какофония звуков.
