Кристофер Фаулер - Темный аншлаг

– Я заметил, что многие члены труппы носят специальные туфли для сцены на такой же резиновой подошве, – добавил Мэй.

– В таком случае куда нам направиться с этими отпечатками?

– Они остались на линолеуме и бетоне, так что я попытаюсь получить более детальное изображение с помощью электростатики.

Мэй знал, что можно пропустить электрический заряд сквозь лист фольги, прослойки между двумя кусками ацетата, сфотографировать тот под определенным углом к поверхности, и тогда проступят те детали, которые иначе не видны.

– Нет необходимости. Мне сообщили, что подобные туфли продают в специализированном магазине на Сент-Мартинз-лейн. Разобраться с этим – твоя работа до конца рабочего дня, Сидней. Перерой квитанции. – (Бидл выглядел смущенным.) – В чем дело?

– Мы должны искать ее врагов.

Брайант помрачнел:

– Мистер Бидл, что означает для вас число «сорок восемь»?

– Первые сорок восемь часов – самое важное время при расследовании любого убийства, – промямлил он.

– А вас не затруднит поведать нам – почему?

– Улики начинают разрушаться.

– Точно. Вещественные доказательства имеют тенденцию разрушаться. Эти едва видимые следы исчезнут, а люди, знавшие несчастную молодую особу, никуда не денутся.

– Мне кажется, мистер Брайант пытается отметить, – сказал Мэй, – что, независимо от того, как тщательно мы стараемся сохранять место преступления, картина исподволь меняется. Город, в котором мы живем сейчас, уже не тот, что пять минут назад.

– Да нет, Джон, тот самый, – вскинулся Брайант. – Все дело в циклах роста.

– Я не уверен, что понял. Циклы роста?

– В определенных местах силы природы восстанавливают порядок из хаоса, и ничего с этим не поделаешь.

– Мне кажется, сейчас не время для семантических дискуссий, – отозвался Мэй.

– Это не семантика, а психогеография. Назови самую пресную и тоскливую центральную улицу в Лондоне. Первой в твоем списке окажется Нью-Оксфорд-стрит. Почему? Потому что это искусственное творение девятнадцатого века; она была мертвой, когда ее построили, и так будет всегда. В месте, которое было искусственным по самой природе своей, естественный рост невозможен.

– Не могу с этим не согласиться, – сказал Бидл и тут же заткнулся.

– Прекрасно, – капитулировал Мэй. – Не желаете, чтобы я проверил число убийц на Кембридж-Серкус в девятнадцатом веке? Или мы вернемся в глубь веков – скажем, во времена Черной Смерти?

– Куда нам следует вернуться, так это назад в театр, – возразил Брайант. – Мы с тобой пройдемся по зданию с мисс Уинтер. Проникнемся ощущениями, витающими в воздухе. Зрительный зал театра – вот где разыгрывается драма. – Он махнул указательным пальцем в сторону Бидла. – А ты – ни слова Давенпорту, а то я проколю булавкой твой противогаз.

Элспет Уинтер повесила трубку и внесла пометки в книгу регистрации заказов. Многие из гостей, приглашенных на вечернюю премьеру «Орфея», не смогут присутствовать в силу обязанностей, обусловленных военными действиями. Но даже с учетом всех этих обстоятельств изустная реклама спровоцировала повышенный интерес, и практически все билеты на декабрьские спектакли были распроданы. Зрители предвкушали удовольствие. Что-то узнавали из газет, слышали сообщения по радио, запоминали имена, исподволь собирали факты. На сенсацию срабатывало то, что у режиссера была дурная репутация, в состав исполнителей входили выходцы из лучших мировых трупп, включая лионских знатоков Оффенбаха, и от спектакля ощутимо веяло скандалом. Новый полупристойный сценарий оперетты навлек на себя подозрения лорда-гофмейстера; поговаривали, что он может ее запретить.

Элспет подозревала, что Елена Пароль сознательно стремится спровоцировать скандал. Она понимала, что произойдет, когда до кабинета цензора дойдет слух о том, что в спектакле имеют место недвусмысленно обнаженная натура, имитация секса и ненормативная лексика. Разумеется, его потребуют снять с репертуара. Но, судя по всему, у владельца театра были свои планы на случай непредвиденных обстоятельств, в которые, впрочем, он никого не потрудился посвятить.

Элспет слезла с табурета и принялась изучать цифры. Глазам зрителей должно предстать самое грандиозное на театральной сцене всех времен воплощение преисподней. Декорации Гадеса и Олимпа безусловно вызовут возмущение и породят желанные столбцы в колонке светской хроники. В то же время часть основного состава исполнителей оказалась откомандирована в Ассоциацию зрелищных мероприятий для военнослужащих, большинство хористок – неопытны и не достигли восемнадцатилетнего возраста, а хорошие актеры и вовсе наперечет.

Как раз напротив билетной кассы, внизу зрительного зала, в преддверии репетиций разминался оркестр. Это были особые звуки, по-своему уникальные для театральных стен. Эти пробные аккорды свидетельствовали, что новой постановке наконец-то дан старт и скоро сюда нагрянет публика.

В фойе было холодно. В последние несколько дней на смену осенней влажности пришли алмазные небеса и частые утренние морозы. Это означало, что могут начаться дневные налеты, и отдельные бомбардировщики отваживались углубиться до центра города. В небе все чаще видели «Мессершмидты-109» – истребители с легкими зажигательными бомбами на внешней подвеске. Теперь все отличали самолеты по их очертаниям и гудению двигателей. На «хейнкелях», сопровождаемых «юнкерсами», летали по ночам немецкие летчики. «Харрикейны» и «спитфайры» были наши, и их приветствовали радостными криками. Иногда прямо на дорогу падали обломки самолетов. Оксфорд-стрит превратилась в безжизненную пустыню, как и весь район Степни.

В первую ночь лондонского Блица улицы Ист-Энда полыхали столь яростно, что на Шафтсбери-авеню можно было читать газету. По всему городу были установлены будки с табличкой «Как пройти к дому», где специально набранный персонал объяснял обходные пути. Пригородные поезда бомбили и расстреливали из пулеметов. В подземном переходе на Марбл-Арч прямым попаданием было убито двадцать человек. Группа девушек-подростков была заживо погребена в столовой для водителей автобусов. Сброшенные с парашютом бомбы дрейфовали в дымном небе, как смертоносные медузы, вселяя ужас в прохожих. Бомбой разрушило лондонскую парфюмерную фабрику, наполнив воздух запахом тропических цветов. Перед судом предстал шестнадцатилетний юноша по обвинению в том, что жег костры, направляя курс немецких самолетов; в его спальне обнаружили фашистскую атрибутику. Это были смутные времена.

Элспет почувствовала, как по ногам потянуло сквозняком, и посмотрела наверх, решив, что кто-то открыл одну из дверей, но холл перед входом был пуст. Она ждала возвращения детективов, чтобы провести их по театру. Элспет инстинктивно чувствовала, когда в фойе «Паласа» находится кто-то еще (оно стало для нее более привычным местом, нежели собственная спальня), но сейчас в нем ощущалось нечто иное, отдававшее запахом гибели.

Возле двери, ведущей на сцену, Стэн Лоу отложил в сторону газету и прислушался. Молоденькая продавщица из кондитерской на Мэзон-Берто клялась, что видела тело, которое вносили в машину «скорой помощи», припаркованную на Грик-стрит. Сейчас Стэну сообщили, что исчезла Таня, – не надо обладать шестым чувством, чтобы вычислить: с ней случилось нечто страшное. У балерин бывали такие травмы, когда одно неверное движение могло привести к концу сценической карьеры, но тот факт, что ее забрали без всяких комментариев, означал, что девушка мертва.

Несмотря на то, что они были едва знакомы, сама мысль о том, что на кого-то в театре обрушилось несчастье, вселяла в него беспокойство. Сцены предательства и мести многократно разыгрывались среди кулис, но приезд полиции с врачами, вынос закрытого тела – все это не сулило совсем ничего хорошего.

Едва затихли звуки оркестра, выцветшие бархатные шторы у выхода на лестницу чуть шевельнулись, словно их только что задело проникшее в театр привидение. Неужели кто-то вошел и незаметно проскользнул в окно? Звонок по внутреннему телефону заставил Стэна вздрогнуть, но он был благодарен и этому: теперь он мог отвлечь свое воображение на что-то другое.

– Театр открылся под названием Английского Королевского оперного театра тридцать первого января тысяча восемьсот девяносто первого года, за пять лет до первых киносеансов в Лондоне. – Элспет Уинтер толкнула заднюю дверь в партер и повела детективов вниз по центральному проходу. – Так воплотилась заветная мечта сэра Ричарда Д'Ойли Карта, но ей суждено было просуществовать лишь год. Большая опера Салливана «Айвенго» не оправдала всеобщих надежд на грандиозный успех, и, поскольку никто другой так и не создал английской оперы, это великолепное здание стало Английским Королевским театром-варьете, потом его переименовали в «Варьете-Палас», а позже просто в «Палас».