Пам покачала головой:
– Нет, спасибо, и так отлично. А про общежитие он что-нибудь говорил, о том, как устроился?
Айрин подумала.
– Он сказал, что парень, с которым они в одной комнате живут, ничего, о'кей. Хоть и черный. Вот, наверное, и все.
– Никаких намеков на то, что он думает сбежать?
– Нет. Нет. Ничего такого.
– А у вас нет никаких мыслей насчет того, куда он мог двинуть?
– Нет, милая, боюсь, что нету.
– Может, домой? В Сандерленд?
– Туда он даже в самом крайнем случае не поедет. Даже в самом крайнем, мне кажется.
– А друзья?..
Айрин достала сигарету и закурила.
– Если б вы его знали как следует, вы б такой вопрос и задавать-то не стали. Он не из тех, кто легко заводит друзей, он не такой, наш Шейн. Было б лучше, если бы они у него были. Конечно, не такие, как тот проклятый ублюдок. Тот, что у них был заводилой.
Пам кивнула и отпила еще глоток чаю, слабо заваренного, с чрезмерным количеством молока.
– Если он как-то с вами свяжется… – начала было она.
– Не свяжется.
– Но если все же позвонит, пожалуйста, скажите ему, чтоб тут же позвонил мне. Я попробую ему помочь. Может, будет еще не слишком поздно все уладить. В ином случае, боюсь, у него будут серьезные неприятности.
Наклонившись вперед, она положила свою визитную карточку на ручку кресла Айрин.
Тут девочка без каких-либо видимых причин вдруг начала хныкать, а потом и заплакала.
– Я ему помогу, – сказала Пам, поднимаясь. – Это моя работа.
– Тара, заткнись, ради Бога! – сказала Айрин. – Только мне этого не хватало, весь день слушать твои сопли-вопли!
Она проводила Пам к выходу – коротенький путь через садик до отсутствующей калитки.
– У него гнусная жизнь была, сами знаете. У Шейна. Все были против него. Рос сам по себе. Последыш. К нему и относились как к обузе, сами знаете, как это бывает… Я бы не удивилась, если б он уже тогда покончил с собой.
Пам кивнула и попрощалась. Когда она разворачивала машину в конце улицы и проезжала мимо их дома, Айрин все еще стояла у входа. Пам помахала ей рукой, но та не ответила.
– Я уж думал, она никогда не уйдет, мать ее! – сказал Шейн Доналд, когда Айрин вернулась в дом. – Думал, что вы весь день тут будете сидеть и трепаться. Сука проклятая, всюду нос сует!
Доналд дождался, когда Невилл с остальными детьми уедет, и постучал. Айрин открыла дверь, удивленно ахнула и втащила его внутрь. Одежда на нем была вся грязная от спанья на земле, лицо и руки – тоже; она приготовила ему ванну, потом завтрак – яичницу с беконом и бобы.
Наголо обритый, в жутко взвинченном состоянии, Доналд вздрагивал от каждого звука. Тридцать лет человеку, а он, если не смотреть ему в глаза, выглядит семнадцатилетним. Младший братик. Сколько лет прошло с тех пор, когда она прижимала его к себе, рыдающего, сломленного? Тихо, Шейн. Ш-ш-ш, мой маленький, все будет хорошо. Она и сейчас протянула к нему руку, но едва успела коснуться пальцами, как он тут же отстранился.
– Насчет того парня в общаге, – сказала она. – Ну, который тебе угрожал. А разве нельзя было кому-нибудь сказать об этом? Ну, понимаешь, кому-нибудь из начальства…
– Шутишь, что ли? Сама представь, что бы со мной стало, если б я кому-то что-то сказал. Целым бы не оставили, точно. Кроме того, это не его задумка, за ним кто-то другой стоит…
– Ну а если бы, знаешь, ты ему заплатил, дал ему денег…
– Каких денег?!
– Ну, как он сказал… Ты б пришел ко мне…
– И что?
– Я бы дала тебе сколько есть.
Доналд засмеялся:
– Выигранные в лото? Десятку? Полсотни? И на какое время, по-твоему, этого хватило бы, чтоб он держал рот на замке? Когда его брату предложили пять траханых штук?
– Ты ведь не знаешь, правда это или нет. Может, он это придумал, чтоб тебя на пушку взять.
Доналд злобно оттолкнул тарелку и кружку.
– Я видел газету, понятно? Там было про ее отца и его угрозы.
Айрин подняла на него глаза и протянула руку за пустой посудой.
– Ладно, сейчас я все это уберу.
Ей очень хотелось уйти от его взгляда, она не желала, чтобы он увидел слезы у нее на глазах и понял, что она плачет вовсе не о нем, а о той, которую никогда в жизни не видела.
Он пошел за ней на второй этаж и сидел рядом, пока она копалась в старых шмотках мужа, отбирая то, что еще хоть как-то может сгодиться и о чем тот едва ли когда-нибудь вспомнит.
– Куда ты поедешь?
– Не знаю. Может, в Уэльс.
– Туда-то зачем, Господи помилуй?
– В тюряге один парень говорил, что там можно прожить на сущие гроши. Просто иногда нанимаясь на разные там работы…
– Напишешь нам?
– Чего?
– Напишешь, где ты устроишься? Открытку пришлешь или чего еще…
– Да, конечно.
Пока что Айрин нашла для него пару джинсов, которые можно будет затянуть ремнем в талии и закатать штанины, две рубашки, три майки, джемпер с испачканным краской рукавом, кое-какое нижнее белье и носки. У Невилла нога огромная, так что Шейну придется довольствоваться теми ботинками, что на нем сейчас.
– Она была твоего возраста, так ведь? Та девушка. Люси.
Шейн смотрел на нее, пока она не отвела глаза. Когда он встал и вышел из комнаты, она сложила отобранные вещи в старую спортивную сумку.
– Еще чашку чаю на дорожку?
– Нет, спасибо.
Визитная карточка инспектора по делам условно освобожденных появилась в руке Айрин.
– Вот, возьми.
– Что это?
– Возьми.
– Зачем?
– Может, тебе следует увидеться с ней.
– Ага. А может, мне лучше просто сдаться полиции?
– Шейн, она сумеет тебе помочь.
– Помочь сесть обратно в тюрягу!
– Нет. Она сказала, что, может быть, ей удастся все уладить.
– Да ну? И как она собирается это сделать?
– Мне она понравилась. Хоть и из полиции. Мне кажется, честная. И ей можно доверять.
– Ты думаешь?
– Это все же лучше, чем ехать в Уэльс или куда-нибудь еще. Ты ж там никого и ничего не знаешь. – Она положила ему руку на плечо, и на этот раз он не отстранился. – Ты должен попробовать. Она ж инспектор по таким, как ты. Дай ей шанс попытаться… – Она еще сильнее сжала его плечо. – Обещай мне, Шейн. Обещаешь? Да?
– Мне пора.
– Вот, возьми. – Она сунула двадцатифунтовый банкнот и пачку сигарет «Силк кат» ему в карман. Потрепала по спине. Он неловко обнял ее. В сумке уже лежали два сандвича с сыром и батончик «Марс». Он забрал из кухонного стола самый острый из небольших ножей; этот ублюдок Клив был с ножом там, в общаге, и поэтому Шейн ничего не мог с ним сделать; но теперь он не собирался попадать в подобную ситуацию.
– Ладно, ступай, – сказала Айрин. – Пора.
И закрыла дверь, чтобы не видеть, как он уходит.
– Мам! – позвала ее изнутри дома Тара. – Мам, я пить хочу!
– Иду.
Когда Невилл вернулся с работы, двое старших детей уже сидели наверху, слушали Эминема, оравшего из их старенького стереомагнитофона, и вовсю подпевали ему. Элис устроилась у телевизора с Тарой на коленях; Брайан прыгал на заднем дворе, стуча мячом в стену дома. Айрин сидела на кушетке с банкой сидра «Стронгбоу» в руке, с сигаретой во рту; по лицу ее текли слезы.
– Черт бы вас всех подрал! – рявкнул Невилл. И, не удосужившись закрыть за собой дверь, рванул прочь, прямиком в паб.
Ранняя утренняя прогулка Пам по вершинам холмов была, казалось, позаимствована из другого времени, другого столетия и даже из другой страны. Ее безрезультатная поездка к сестре Шейна Доналда не в счет, она и без этого большую часть своего времени посвящала розыскам тех своих подопечных, что не явились к ней на очередную беседу, или старалась сохранить хладнокровие с теми, кто все-таки пришел. Плюс к тому шеф только что дал ей нагоняй за то, что он, по всей видимости, считал паршивым бумагомаранием, а когда она уже выходила из его кабинета, обронил еще намек, что ей явно не помешает делать карьеру и дальше – например, получить степень магистра экономики управления. А посреди всего этого еще и раздался телефонный звонок от Гриббенса из общежития: перед внезапным побегом Доналда вроде бы кто-то чем-то запугивал или шантажировал, но Гриббенсу пока не удалось точно выяснить, в чем дело и кто в этом виноват.
В пять минут восьмого она наконец выключила компьютер, сунула пару папок с делами в сумку, где уже лежала одна, с делом Ника Хорнби – чтобы еще раз просмотреть вечером, – выключила свет и пошла к выходу.
Шеф, как она с радостью убедилась, еще торчал на работе, сидел за своим столом, тогда как все остальные уже сбежали с корабля. Ее машина стояла в самом дальнем конце почти опустевшей стоянки, прямо возле стены.
Усевшись за руль, она повернула ключ в замке зажигания и автоматически включила радио, быстро пробежала по всем станциям и, не обнаружив ничего достойного внимания, выключила его. Спина затекла, плечи ныли, поясница побаливала. Хорошо бы сейчас в бассейн – как следует поплавать, потом в сауну, может, еще и приличный массаж не повредит… Но вместо этого она открыла бардачок и полезла за сигаретами. Потом снова включила радио. На этот раз случайно наткнулась на нечто среднее между «соул» и классическим джазом – женский голос под саксофон. Глубоко затянувшись, она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
