Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката

– Просто не обращай внимания. Он придурок.

– Вы знаете происхождение вашего имени, мистер Макгинли? – спросил судья.

– Нет, сэр.

– А вам интересно узнать?

– Вообще-то нет, сэр. Небось имя какого-то рабовладельца. На хрена мне знать этого ублюдка?

– Прошу прощения, ваша честь, – поспешил вмешаться я. Снова наклонившись к Макгинли, я зашептал: – Дариус, притормози. Держи себя в руках. И следи за речью.

– Он надо мной издевается, – проговорил тот.

– Но он еще не вынес приговор. Ты хочешь запороть дело?

Макгинли отодвинулся от меня и поднял глаза на судью:

– Извините за мой язык, ваша честь. Я вырос на улице.

– Заметно, – сказал Флинн. – Что ж, это позор, что вы так относитесь к своей истории. Но если вас не интересует ваше имя, то меня тем более. Переходим к вынесению приговора и отправке вас в тюрьму, не так ли?

Он произнес последние слова так бодро, словно нас ожидало удовольствие отправить Макгинли прямиком в Диснейленд.

После этого судебная процедура пошла быстро. В докладе по делу перед вынесением приговора не прозвучало ничего нового. Дариус Макгинли владел с одиннадцати лет одной-единственной профессией – наркодилер. Его единственная подлинная семья – банда. У него никогда не было водительских прав, хотя водил «БМВ». Он никогда не состоял в браке, хотя имел троих детей. Играла все та же старая песня и та же заезженная пластинка, прокручиваемая по дюжине раз на дню в залах суда по всему округу. Макгинли относился к сообществу, которое пересекалось с жизнью остальной части Америки только в залах судов. Он служил просто кормом, фуражом для машины правосудия. Машина хотела есть, а на тарелке дымился Макгинли. Флинн приговорил его к заранее согласованным нескольким годам тюрьмы и зачитал все стандартные юридические формулировки, прилагаемые к сделке между сторонами о признании подсудимым своей вины. Для смеха – хотя только его собственные подчиненные откликнулись на сомнительную шутку – он зачитал этот штамп на своем излюбленном местечково-ирландском наречии. После чего представление закончилось.

Я знаю: Макгинли разносил смерть и разрушение в виде кокаина и, вероятно, совершил много других правонарушений и насильственных действий, которые так и остались неизвестными и никогда ему не вменялись. Но все равно после этого дела у меня остался скверный осадок. Я не могу отделаться от вечного ощущения: Макгинли – один из тех, кому изначально не представлялось шанса попробовать что-нибудь другое, кроме жизни уличного хулигана и члена шайки. Он никогда не знал своего отца и бросил школу в шестом классе, чтобы освоить торговлю кокаином. Он умел безошибочно считать деньги своего коммерческого предприятия, но никогда не имел счета в банке. Он никогда не бывал на лос-анджелесском пляже, не говоря уже где-то за пределами округа. И теперь его первым путешествием станет поездка в автобусе с решетками на окнах.

Прежде чем его препроводили обратно в камеру при зале суда, чтобы затем в установленном порядке перебазировать в тюрьму, я пожал ему руку, пристегнутую цепью к поясу, и пожелал удачи. Я редко это делаю по отношению к своим клиентам.

– Все путем, – сказал он мне. – Я вернусь.

И я в этом не сомневался. В каком-то смысле Дариус Макгинли являлся для меня таким же выгодным клиентом, как и Льюис Руле. Только Руле скорее всего одноразовый случай. Зато с течением времени у меня возникло чувство, что Макгинли станет одним из клиентов, которых я называю «пожизненной рентой», и постоянным подарком судьбы – покуда будет плевать на неравенство шансов и продолжать жить.

Я положил досье на Макгинли в свой кейс и через калитку двинулся обратно, в то время как секретарь уже объявлял следующее дело. За пределами зала суда, в наполненном людьми коридоре, меня уже ждал Анхель Левин. Сегодня мы должны были просмотреть и обсудить новую информацию и вновь открывшиеся обстоятельства по делу Руле. Анхелю пришлось подъехать ко мне, в Комптон, потому что в моем графике не нашлось достаточно времени.

– Добрейшего вам утречка, – сказал Левин, гипертрофированно имитируя ирландский акцент.

– Угу. Ты видел?

– Просунул голову на минутку. Этот тип малость страдает расизмом, да?

– Что вполне сойдет ему с рук, ведь с тех пор как суды объединили в один избирательный округ, его имя фигурирует во всех избирательных бюллетенях. Даже если люди в Комптоне встанут стеной, чтобы его прокатить, жители Уэстсайда все равно смогут их перевесить. Это безнадежно.

– Как он вообще пролез на судейскую скамью?

– Хм, ну как? Стань бакалавром права, сделай нужные пожертвования нужным людям – и ты тоже сможешь стать судьей. Он получил назначение от губернатора. Самое трудное, чтобы удержаться – выиграть первые выборы. Он их выиграл. Тебе никогда не доводилось слышать фразу: «Блин, проскочил, как Флинн!»?

– Нет, не слышал.

– Тебе понравится. Примерно шесть лет назад Флинн получил назначение от губернатора. Это случилось еще до слияния судов. Тогда судьи избирались голосованием в том районе, где председательствовали. Инспектирующий судья по округу Лос-Анджелес проверяет его дипломы и рекомендации и очень быстро понимает, что перед ним человек с множеством политических связей, но без всякого таланта и судейского опыта, необходимых для успешного исполнения обязанностей на этой должности. Флинн выполнял скорее административные функции, подготавливая дела к слушанию. Вероятно, не мог найти для себя суд, не говоря уже о деле для рассмотрения. Поэтому главный судья сплавляет его сюда, в комптонский уголовный суд, так как, по правилам, чтобы сохранить за собой назначение, ты должен год после этого проработать судьей. Он решил, что Флинн напортачит, вызовет в народе недовольство и его не переизберут. Через год он вылетит.

– И с плеч долой.

– Вот именно. Но только вышло по-иному. В первый же день и час подачи документов для переизбрания в офис избирательной комиссии бодрым шагом входит Фредерика Браун с намерением состязаться с Флинном. Ты знаешь Фредди Браун из Даунтауна?

– Лично – нет. Слышал о ней.

– Она тут всем даст сто очков. Помимо того, что она чертовски хороший адвокат, она черная, она женщина и она популярна среди здешнего населения. Она бы разгромила Флинна со счетом пять – один, а то и больше.

– Так какого же дьявола Флинн сохранил свое место?

– К чему я и подбираюсь. Когда Фредди внесли в избирательный список, никто больше даже не стал регистрироваться. С какой стати: она являлась бесспорным фаворитом. Хотя казалось несколько странным, что она хочет стать судьей и урезать себе доходы. Ведь в то время на своей адвокатской работе она наверняка имела хорошую шестизначную сумму.

– Так. И что же произошло?

– А произошло то, что пару месяцев спустя, в последний час регистрации кандидатов, Фредди опять входит в офис и вычеркивает свое имя из бюллетеня.

– То есть Флинн оказывается единственным претендентом и сохраняет за собой должность!

– Ты правильно понял. Потом происходит слияние судов, и теперь его уже никакими силами оттуда не выжить.

На лице Левина читалось возмущение.

– Ну мерзость! Что за хреновина? Разве от этого не несет за версту нарушением закона о выборах? Ведь явно имел место сговор.

– Только в том случае, если ты сумеешь его доказать. Фредди утверждала, что никто ее не подкупал и она не участвовала ни в каких махинациях с целью оставить за Флинном судейскую должность. Она просто передумала, вышла из игры, так как поняла: не сможет она на судейское жалованье поддерживать привычный ей уровень жизни. Но скажу тебе одну вещь: похоже, Фредди всегда выигрывает процессы, где судит Флинн.

– И это называется системой правосудия!

– Да, так это называется.

– А что ты думаешь о деле Блейка?

Его трудно было обойти. Только о нем все и толковали в последнее время. Роберта Блейка, теле- и киноактера, днем раньше оправдали в ван-нуйсском Высшем суде[25] по делу об убийстве жены. Окружной прокурор и полиция Лос-Анджелеса проиграли еще одно громкое дело, вызвавшее широкий общественный резонанс, и, куда ни сунься, везде обсуждали эту тему. И СМИ, и большинство людей, далеких от судебной практики, не могли взять этого в толк. Однако на самом деле не имело значения, совершал ли Блейк убийство, – главное состояло в том, представили ли в суде достаточное количество доказательств, чтобы признать его виновным. Это были две совершенно отдельные, не зависящие друг от друга вещи, но общественная дискуссия, развернувшаяся вслед за вердиктом, смешала их воедино.

– Что я думаю? – переспросил я. – Я восхищаюсь присяжными за то, что не дали себя уболтать, сфокусировавшись именно на уликах. Если улик нет – так их там и нет. Меня возмущает, когда окружной прокурор считает, что они могут этак запросто, малой кровью, въехать в обвинительный приговор верхом на здравом смысле. «Если это был не он, то кто же еще?» Довольно, знаете ли! Хватит валять дурака! Вы хотите осудить человека, упечь его до конца дней в клетку, а потом подверстать свои убогие улики? Так не надейтесь, что присяжные станут подыгрывать вам в этой игре!