Или, может, это была она. Его персональная Химмельштрассе. Но если так, он примет свою судьбу с достоинством, убеждал себя Лео. Это все равно должно было скоро произойти. Он жалел только, что так усердно готовился к следующей игре.
Пока он шел, ему вспоминалось долгое путешествие, приведшее его сюда. У его отца была небольшая юридическая практика в Лодзи, и он всегда с гордостью сопровождал своего сына-вундеркинда на турниры по шахматам. Однажды Лео даже пригласили играть в Варшаву. Но отец погиб под трамваем, когда Лео было одиннадцать. Они с матерью и младшей сестрой переехали жить к дяде. Потом пришли нацисты, и стало совсем плохо, их поселили в гетто. Многообещающему будущему Лео был положен конец.
Приятель его дяди предложил отвезти Лео и еще двоих ребят на юг, через Словакию в Венгрию — тамошнее пронацистское правительство еще не начало преследовать евреев. Все согласились с тем, что ему там будет безопасней. Они ехали на большом грузовике, кузов которого был нагружен запчастями и арматурой. Все шло по плану, пока они не остановились у овощного киоска, в тридцати километрах за словацкой границей. На горизонте было чисто, и Лео, спрыгнув с грузовика, пробежал метров тридцать до киоска, чтобы купить в дорогу слив и фиников на те гроши, что у него оставались. В этот момент мимо проезжала машина с немцами. Зеленщик, оценив ситуацию, схватил мальчика за руку и потянул за киоск: «Быстрее, сынок, прячься тут». Немцы осмотрели грузовик, обнаружили двух прятавшихся в кузове юнцов, по виду евреев. Несмотря на мольбы их сопровождающего, всех вывели в поле. Лео видел, как их расстреляли. После чего немцы вернулись к киоску и с удовольствием угостились финиками и персиками, болтая с продавцом. Все это время Лео, скрючившись, с бешено колотящимся сердцем сидел в двух шагах от них.
Когда немцы наконец уехали, зеленщик дал Лео фруктов и куртку. Две недели мальчик полями пробирался на юг. Однажды утром, проснувшись, он увидел над собой двух полицаев в черной униформе. Его привезли на контрольно-пропускной пункт на границе, а потом отправили в концлагерь Майданек, около польского города Люблин. Жестокость тамошних охранников поразила Лео: он и не представлял, что с людьми можно так обращаться. Но мальчику и здесь повезло — на одной койке с ним оказался дальний родственник, который обучил Лео основам лагерного выживания: усердно работай, не высовывайся, не смотри в глаза. Делай все как можно быстрей. Лео похудел и ослаб настолько, что приходилось подсовывать ему за щеки газету, чтобы он не выглядел доходягой, и охрана не сочла его негодным к работе. Он снова начал играть в шахматы. Восемь месяцев назад он угодил в партию заключенных, которых загнали в теплушки и этапировали в Аушвиц. По прибытии их всех вытолкали на перрон и построили в шеренгу. Набирали сто крепких работников. Родственник Лео вытолкнул его вперед, хотя парень был тощ, как палка, и ему было всего пятнадцать.
— Держись меня, — пробормотал кузен. — Любым способом попади в эту очередь.
Люди начали пробиваться вперед, и в сутолоке они потерялись. Эсэсовец отсчитывал добровольцев, Лео оказался девяносто восьмым. Его кузен стоял через три человека после него. Тех, кто не попал, увели в другую сторону, им сказали, что после дезинсекции их отведут в душ. Но, как потом узнал Лео, не прошло и часа, как все они, включая кузена Лео, были мертвы. Из тысячи с лишним людей, приехавших на поезде вместе с Лео, в живых осталось только сто.
Теперь они с Ланге приближались к черной стене, и юноша подумал о том, что его невероятное путешествие подходит к концу. Он вспомнил, как смотрел на него, прощаясь, кузен — с осознанием конца, но очень спокойно. Лео уводили вместе с добровольцами, а кузен оставался. Он знал, что хорошо подготовил своего подопечного.
— Сюда.
Удивительно, но Ланге направил его к дезинсекционным душам, где Лео побывал по прибытии в лагерь. В душевых никого не было. На секунду сердце Лео снова зашлось от страха. Охранник подтолкнул его под душевой рожок и включил воду.
— Мыться, — рявкнул немец и указал на кусок мыла. — Waschen sie sich sauber. Отмыться до чистоты.
Лео ступил под душ, не соображая, что происходит. Но было приятно стоять под ледяной струей, ощущая, как с тела сходит вся грязь. Ланге курил метрах в трех от душевой. Когда Лео закончил и оделся, охранник подтолкнул его дубинкой к выходу:
— Пошли.
Они двинулись дальше и, к удивлению Лео, вышли за ворота лагеря. Ланге обменялся саркастичными репликами с солдатами, стоявшими на часах. Для роттенфюрера сопровождать тощего заключенного было не бог весть какой великой честью, Лео видел, что это злило эсэсовца.
— Куда мы идем, герр роттенфюрер? — опять спросил Лео. С тех пор как год назад его привезли сюда, он ни разу не выходил за пределы лагеря.
— Не задавай вопросов, — прорычал ефрейтор, теряя терпение. — Здесь налево. Шагай.
Теперь юноша был уверен, что чертов сукин сын помыл его, только для того чтобы вывести в чистое поле, расстрелять и потом мочиться на его безжизненное тело. Лео такое уже видел.
Так вот в чем было дело.
Но они миновали рвы и повернули на неизвестную Лео дорогу. Они подошли к трем стоявшим в ряд кирпичным домам и остановились около второго — с фронтоном и красной крышей, каменными ступеньками и корзиной цветов, украшавшей крыльцо.
— Жди здесь, — велел роттенфюрер.
— Где мы?
— Молчи, за умного сойдешь, жиденок, — нацист пихнул Лео дубинкой под колени, заставив поморщиться. — Никто из заключенных здесь никогда не был. Это дом лагеркомманданта Акерманна.
Акерманн. У Лео по спине пробежали мурашки. Заместитель начальника всего лагеря. Что он такого сделал? Почему он здесь? Может, гадал Лео, они хотят его завербовать в осведомители? Он ни за что не согласится. Даже если это будет стоить ему жизни. Среди заключенных не было более презренной категории, чем те, кто нашептывал на ухо нацистам. А может, они собирались проводить над ним какие-нибудь страшные опыты? Лео оглядел дома, лужайки, фруктовые деревья в саду — пастораль посреди ада, который был тут же, за колючей проволокой. Последний дом был побольше. Должно быть, там жил коммандант Хосс. Или зловещий доктор Менгеле собственной персоной, один его вид повергал всех в ужас. Здесь мерзавцы слушали Моцарта и, набравшись, распевали свои песенки, притворяясь при этом, что преступления, которые они совершали днем, — просто сон.
Да, вот что они собирались с ним делать — опыты…
Ланге поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Через несколько секунд она отворилась, и он заговорил с кем-то, кто стоял внутри.
— Поднимайся. Живо, — позвал эсэсовец Лео.
Лео повиновался.
— Иди, — ефрейтор втолкнул его в дверь.
Лео с опаской переступил через порог. Сердце билось учащенно, как будто ему уже ввели какое-то лекарство. Дверь в прихожую была открыта, и он увидел небольшую комнату, украшенную цветами и портретами. Она вела в обставленную со вкусом гостиную. Диван с цветной обивкой, деревянные консоли с фотографиями в рамках, полированный гардероб, подсвечники на стенах.
Даже пианино.
Все здесь говорило о нормальной жизни. Лео вспомнился дом его дяди в Моравии. Совсем не похоже на жилище человека, который организовывал убийство тысяч ни в чем не повинных людей.
Лео несколько раз видел Акерманна в лагере. У него было бесстрастное, зловеще-красивое лицо. Он присутствовал на проверках, сопровождал визитеров по территории, и когда они шли мимо избиваемых до полусмерти людей, продолжал беседу как ни в чем ни бывало.
К Лео приблизился молодой темноволосый охранник.
— Войди. — Он подтолкнул юношу в гостиную. — Шапку сними, жид. Ничего не трогай, — он жестом указал на столик у окна, занавешенного от солнечных лучей цветными портьерами.
На столике Лео увидел шахматную доску с фигурами, расставленными для игры.
Два кресла стояли друг напротив друга.
Глава 19
В глубине дома послышались шаги. Кто-то спускался по ступенькам. У Лео засосало под ложечкой. Акерманн. Раздались голоса, в прихожей молодой охранник, встав по стойке смирно, доложил о прибытии заключенного.
