— А почему?
— Очень просто. Не надо обещать. Народ обещаниями перекормлен, уж сто лет скоро будет. Ты сначала дай, а потом — требуй. Не наоборот. Я так и сделал. И вот итог. Товарищ с дороги в охотничьем домике и так гостит, когда захочет, а я уже четвертый год отгружаюсь по льготному железнодорожному тарифу.
Татьяна еще раз просмотрела записи и задумалась: для чего она делает расшифровки этих разговоров?
Да, она определенно пришлась по душе Столбову. Иначе не было бы долгих бесед, подробных рассказов о том, как он вернулся в родные края, потеряв в Ленинградской области все, что можно потерять. Как начал заново, восстановил два лесхоза и создал свой деревообрабатывающий завод. Как зашел в город, привел в порядок остальные предприятия и дал шанс своим землякам жить без стыда и боязни.
— Какой ваш основной принцип? — спросила я его.
— Высоцкого слышали? Помните, у него песня, как металлурга послали за границу, и ему товарищ из органов дает путевые наставления. «Ты уж их, браток, попробуй хоть немного уважать». Мой принцип прост: лучше человеку с уважением в морду дать, чем жать ему руку и думать: «Ах ты тупое быдло!» Наша власть забыла слово «народ», он для нее электорат. А электорат уважать нельзя. Можно только думать, как его обжулить.
— Надо всегда представлять себя человеком, с которым дело имеешь. И думать: а ты бы сам взял, что ему предлагаешь? Так — честно. И народ всегда на честность тянется.
— Даже спившийся?
— Даже спившийся. А кто хочет протрезветь, для того работает центр «Надежда». Будете писать про него или нет?
Таня ответила, что будет, и не соврала. В конце концов, для этого она в Зимовец и приезжала.
Но будет ли она писать про самого Столбова? Если выйдет большой очерк, типа «Живет такой парень в разэтаком городе», не повредит ли? Не понаедут ли в Зимовец разные профессиональные доброхоты, не навалятся ли на Столбова с вопросами? «В чем суть социальной ответственности вашего бизнеса?» Кстати, «почему вы еще не член „Единой России“? Может, вы поддерживаете какую-нибудь „Другую Россию“?»
И суть этих вопросов — слово из трех букв, глагол в повелительном наклонении: «Дай!» С известной альтернативой: «Дай или сядь!» От областных чиновников Столбов отобьется, но как быть, когда нагрянут столичные опричники? От них, увы, никакие друзья-олигархи не спасут.
А ей остается лишь одно: честно дописать очерк про реабилитацию алкоголиков, не совсем честно оставив без упоминания некоторые важные нюансы. А про удивительный город Зимовец рассказывать друзьям за столом, выслушивая недоверчивые комменты: «Ну, ты и заливаешь, мать!»
Хоть одно хорошо. Именно сейчас, перечитывая эти записи, Таня окончательно поняла, что верит. Верит в город, в котором смогли нормально жить без нефти, газа и других шальных доходов. Недавние подозрения насчет города-прачечной, насчет наркотической фабрики, не то, что увяли, казались смешными до непроизвольной краски на щеках.
Пока же Зимовец требовалось временно забыть. Впереди у Татьяны было новое приключение. Ее внесли в президентский журналистский пул, и до начала визита оставалось менее двенадцати часов.
Все началось с того, что Юля Митрошкина решила спасти своего брата. Брат Димка спасал ее в детстве от злых собак и маминого ремня, однажды спас в карьере, когда купались и Юльку чуть не затянуло в омут. В восьмом классе (сам Димка уже два года как кончил школу), отбил у кузнецовской шпаны считавшей, что своих девок ватагой жарить западло, а вот поселковых…
Потом Димка ушел в армию. Когда срок службы подходил к концу, он выяснил, что ни в райцентре Ефимовский, ни в соседнем селе Кузнецово для него нет работы. Остался еще на два года «контрабасом». Потом разорвал контракт — говорил, платили мало, и вернулся на безработную малую родину.
За это время сестра Юля замуж не вышла, зато выучилась на бухгалтера, нашла работу в собесе. Для района с тридцатипроцентной скрытой безработицей — подвиг.
Она надеялась, что Димка в армии не запил, и надежда оправдалась. Но уже в первую неделю выяснилось, что лучше бы пил. Оказалось, брата поперли из «контрабасов» за то, что он подсел на «говно». Или, приличнее выражаясь, на «герыч». Или, совсем культурно выражаясь, на героин. Не важно, как сказать. Главное, Димка стал завсегдатаем Колонты.
Колонта — поселковый квартал, где когда-то давным-давно располагался заброшенный ДК им. Коллонтай. Квартал этот был одной из загадок… нет, даже не поселка Ефимовский с соседствующим селом Кузнецово, но и всей современной России. Работы нет, зарплат почти нет, поступают лишь пенсии и пособия от федеральных и областных щедрот. А вот на пять магазинов, семь ночных пьяных углов и на проклятый «герыч» деньги находились всегда.
Возьмем Диму. Он отнес в Колонту свое армейское выходное пособие. Затем выпросил тысячу рублей у мамы. Затем взял деньги у сестры, до первой зарплаты. Затем продал часы и мотоцикл. Затем провел грамотный обыск квартиры и нашел мамину заначку — на гипотетический черный день.
Мама опустила руки. Юля решила не сдаваться. Наркологический кабинет райцентра работал с населением на уровне брошюр «СПИД не спит», она даже и обращаться туда не стала. Вместо этого сразу съездила в Зимовец — слышала три достоверные истории от подруг. Наркоманов в «Надежду» брали неохотно, но она уговорила директора центра, узнала финансовые условия, ну и все прочее.
Вернулась в родной поселок. Димка пребывал в периоде убывающего прихода и начинающейся ломки. Выслушал сестру, согласился поехать за двести километров и подлечиться.
Обрадованная Юля забежала на работу, объяснила, что еще на два дня покинет родной город. Взяла два билета на автостанции на завтрашний утренний рейс. Пришла домой. Заплаканная мама (а ведь вроде разучилась!) сказала, что она чуть не разминулась с братом. Тот решил «встряхнуться напоследок», совершил еще один блиц-обыск, нашел последнюю материнскую заначку, на похороны, и с веселым присловьем «Ты сто лет еще проживешь, когда вылечусь — отдам» направился в Колонту. Юля помчалась следом.
Героиновое обслуживание поселка осуществляла Семейка, давным-давно отбившаяся от большой орды. Семейка была многочисленной, со всеми возрастными группами, ответственными как за передачу трудовых навыков, так и за сохранение традиции. Дедушка и Бабушка, Папаша, Мамаша и трое сыновей: Брат, Братик и Братишка.
Когда ДК еще устраивал дискотеки, они продавали возле него маковую соломку. Когда опустел — ждали клиентов здесь же. Торговали в заброшенном до мишке по соседству или прямо на улице. Туда иногда приходила Мамаша, иногда Папаша или Братишка, Корпулентные Брат и Братик всегда были готовы разрешить конфликт… и не обязательно голыми руками Дедушка следил за соблюдением патриархально-родовых традиций, а Бабушка была готова, если уж совсем прижмет, запрятать «герыч» под подол.
Впрочем, такая радикальная мера никогда не применялась. За двадцать лет наркоманской славы Колонты милиция посещала особняк Семейки лишь три раза. Скорее всего, сама же Семейка ее и вызывала: пусть запишут в протокол, что по многочисленным просьбам трудящихся обыск провели и ничего-ничегошеньки не обнаружили.
Потому Юля так и спешила в Колонту, стремясь догнать брата. О том, чтобы позвонить в милицию, она думала не больше, чем о визите Президента, который якобы должен завтра прибыть в их область.
Почти успела… или не успела. Прямо у покосившегося забора в лучах заходящего мартовского солнышка завершалась торговая операция. Димка уже получил пакетик с несколькими дозами и пялился на него, а Мамаша, бывшая сегодня на торговле одна, разглядывала смятые тысячи, неведомо сколько лет пролежавшие среди кухонных круп.
Юлю она увидела краем глаза, приняла за новую клиентку и отвлекаться не стала. Потому очень удивилась, когда деньги были вырваны у нее из руки.
— Отдай ей дурь! — скомандовала Юля брату, и так как тот, обалдевший не меньше Мамаши, не торопился, сама дернула за пакетик.
Пакет был дрянной, как и содержимое, потому часть «герыча» сыпанулась в подмороженную грязь.
Это вывело Мамашу из ступора.
— Ах ты, воровка! Давай деньги!
— Иди в милицию, пиши заявление о краже, — более-менее спокойно ответила Юля.
Сунула пакет Мамаше, подхватила Димку и потащила по улице.
Мамаша взвизгнула, уцепилась за рукав Юлиной куртки. Та ее отпихнула.
При другом раскладе она могла бы с тем же успехом столкнуть и покатить рейсовый автобус. Но вечер был ясный и морозный, потому Мамаша просто поскользнулась и рухнула, ругаясь минимум на двух языках.
