Мария тем временем очаровывала Джейн. Она, как всегда, была одета во все хрустящее и чистейшее: знаете, туфли-часы-сумка-и-подобранная-в-тон-всему-шляпа. Шляпа, которую вы больше ни у кого не увидите, которых не так уж и много. Как, впрочем, не так много и таких, как сама Мария. Еще в ранней молодости она поняла, что закон — это путь наверх, и начала подниматься. Теперь же у нее появились и планы, связанные с политикой.
Кстати, Мария близкий друг и компаньон мистера Дикси Макераса, занимающегося недвижимостью и строительством, обладающего миллионами, которых у него больше, чем у меня носков, и живет она вместе с ним в современном дворце на улице миллионеров. Это, должно быть, похоже на жизнь в львиной клетке, но у каждого свои вкусы.
— Я одна из партнеров Джона, — говорила она между тем Джейн. — Мы будем волноваться за него, если он потеряется в лесу. — Мария говорила изречениями, к тому же полными эмоций. — Вы, должно быть, наследница, ведь вы явно не его клерк.
Джейн кивнула, проговорив «Здравствуйте», протянула руку, которую Мария очень изящно пожала своей обтянутой кружевной перчаткой рукой, едва коснувшись своими пальцами, будто опасаясь, что их случайно сломают.
— И мы ни разу не видели его за эти дни, — продолжала Мария.
— Возможно, в этом моя вина, — заступилась за меня Джейн. — Он помогает мне.
— Ну что ж, — неопределенно сказала Мария и обернулась ко мне: — Джон, позвони в офис.
— Хорошо.
— Иди, — улыбнулась Мария. — Позвони сейчас. Мы пока поболтаем.
Я направился к телефону, находящемуся в ресторане, набрал номер. Шарлин сообщила, что мне пришло письмо из Англии.
— Что я должна с ним сделать?
— Я сам заберу его.
— Ой, мистер Клоуз?
Австралийки имеют тенденцию заканчивать каждую фразу более сильной интонацией. Такая манера речи даже выражение «светит солнце» превращала в вопрос. Но у Шарлин действительно был ко мне вопрос. У нее часто возникали вопросы, обычно они касались холостых мужчин.
— Вы знаете Ричи Франклина?
— Я знаком с его братом.
— Ричи красивый?
— Вы хотели бы делить своего мужа с игрой в гольф, Шарлин?
— Он один из таких?
— Четыре брата, — сказал я, — и каждый — заядлый игрок в гольф. Сорок четыре лунки в субботу и воскресенье. В рабочие дни — в девять утра, еще до завтрака, и в шесть вечера. Я удивлюсь, если вы вообще его сможете увидеть.
— Какая досада!
Непринужденная болтовня продолжалась еще с минуту, затем я повесил трубку и направился к месту, где оставил Джейн и Марию. Но сейчас Мария стояла одна.
— Где она? — спросил я.
— Ушла, и очень спешила, — ответила Мария.
— Какой дорогой? — воскликнул я, оглядываясь по сторонам, но Джейн нигде не было видно.
— Она уехала на такси, — пояснила Мария. — Остановила машину, сказала: «Вы должны извинить меня», подбежала и быстро нырнула в нее. — Мария прикрыла глаза рукой в кружевной перчатке. — Здесь один наиболее вероятный путь, поворот за башней ведет прямо в город.
— Она сказала, куда поехала?
— А она должна была?.. — вопросом на вопрос ответила Мария.
Я не стал ничего объяснять. Хотя с годами у меня прибавилось уважения к способностям Марии, все же я не испытывал ни малейшего желания говорить с ней о своих трудностях.
— Я могу быстро подбросить тебя, моя машина — на стоянке.
— Пожалуй, на такси будет быстрее, — отказался я.
Мария слегка пожала плечами и больше не настаивала.
Мне удалось быстро остановить такси — быстрее, чем обычно можно сделать в парке, но это мне особо не помогло. Я не мог вскочить в машину и сказать: «Жми на газ», как делали люди в тридцатых годах, потому что в Кинге-парке скорость движения ограничена и нарушать ее не полагается. Водитель старательно соблюдал все правила, а я знал, что каждая секунда все дальше уносит от меня Джейн. В голове бился вопрос: какой черт заманил ее в машину? В Австралии она никого не знала, за исключением пилота и тех негодяев, которые бросили нас в пустыне. Кто же смог уговорить ее, ведь она знала, что опасность в любом случае очень велика? Я ломал голову над ответом, а потом пришел к выводу: никто. Мария не заметила, что в машине кто-то был. Она не сказала, что такси остановилось, кто-то открыл дверцу и... Ничего подобного. Я повторил про себя слова Марии, они звучали так: «Она остановила такси (то есть рядом, на дороге) и, сказав: „Вы должны извинить меня“, побежала и вскочила в машину».
Так сказала Мария.
Нет, никто не мог завлечь Джейн. Тем более что она уже убедилась: кто-то охотится за ней.
Может быть, она увидела кого-то или что-то, так напугавшее ее, что она решилась на поспешное бегство? Возможно. Но это объяснение имело все тот же изъян: Джейн не знала никого, кроме Стейнби. О, плюс еще Билли Одна Шляпа, но Билли, естественно, не мог появиться в Кинге-парке.
Решив, что лучше что-нибудь делать, чем не делать ничего, я поехал в свой офис, чтобы забрать письмо. С первого взгляда трудно было рассмотреть смазанный почтовый штемпель, поэтому я просто сунул письмо в карман, сел в такси, ожидавшее меня у входа, и поехал дальше по Террас. Потом расплатился, выскочил из машины и поймал другую. Чтобы добраться до Дейвсвилла, мне надо было сесть в автобус до Мандереча. В нем я сидел, кипя от негодования, пока он плелся в южном направлении. Забрав оставленную нами в Мандерече машину, я как полоумный помчался в Дейвсвилл.
Но Джейн там не было.
Налив себе выпить, я сел в кресло, барабаня пальцами по подлокотнику и неотрывно глядя на телефон. Потом налил еще.
Телефон по-прежнему молчал. В доме стояла тишина, если не считать моих присвистываний и вздохов. Ничего не происходило. Произошло одно — Джейн исчезла!
Джейн видела, как я пошел к ресторану, и почти тотчас же села в проходившее такси и уехала. Не оставила ни записки, ни намека — ничего.
Это было непостижимо. Тем непостижимее, что я уже знал о разумности Джейн, ее практичности, ее трезвой голове. Кроме того, Джейн по природе своей была очень вежлива и обязательна. Но она уехала, не передав мне ни словечка, мне — единственному другу во всей Австралии, к тому же — ее поверенному! Я ничего не понимал, не помогли и два стакана чистого шотландского виски. Просидев в Дейвсвилле около двух часов, я вдруг вспомнил о письме. Ругая себя последними словами, вытащил его из кармана и разорвал конверт. Письмо было из йоркширского банка, филиала в Брэдфорде. В нем говорилось: «Счет, первоначально открытый миссис Мэри Эллен Грин на имя сестры, миссис Стратт, переведенный на миссис Грин после смерти ее сестры, стал частью состояния миссис Грин и, следовательно, принадлежит мисс Стратт. На счету находится семьдесят восемь тысяч фунтов». Управляющий детально сообщал, какие и когда банк делал инвестиции — миссис Грин просила в них вкладывать деньги, если они не будут востребованы. Таким образом, не без законной гордости управляющий сообщил, что с помощью банка за эти пятнадцать лет десять тысяч превратились в семьдесят восемь. Неплохо.
Итак, Джейн стала еще богаче.
Когда уже начало смеркаться, я позвонил Марии Брайт, поговорив вначале со слугой-филиппинцем, потом с дворецким-филиппинцем, прежде чем к телефону подошла сама Мария.
Сообщив, что Джейн все еще не вернулась, я опять спросил:
— Сказала ли Джейн что-то перед отъездом? Или, может быть, оставила мне какое-то послание?
— Джон, если бы была записка, я бы отдала ее тебе. О таких вещах не забывают. Как можно!
— Надеюсь.
— Ты слишком переживаешь. Возможно, она встретила друга или что-то в этом роде.
— У нее здесь нет друзей.
— Ну, мало ли...
— Ты не слышала, какой адрес она назвала водителю?
— В таком-то шуме? Я была от нее довольно далеко. Нет, я не слышала. Не надо так волноваться!
— Я боюсь, она...
— Джон, ты влюбился в нее? Не хитри. Конечно, ты влюблен. Вот почему ты так переживаешь! Вдруг она увидела красивого австралийского парня и ушла с ним, не так ли?
— Нет, вовсе нет! У меня есть причина для беспо...
— Мужчиныне было, я ручаюсь, — сказала Мария. — Такси было пустое.
— Ты уверена?
— Совершенно.
— Никто за ней не последовал в машину?
— Там всегда очень оживленно, и ты прекрасно это знаешь, Джон. Я ничего не заметила.
— А те двое, с которыми я разговаривал?
— Они ушли. Сама это видела. Джон, что с тобой? Я слышала о ревнивцах, но ты, должно быть, хуже всех. Просто больной. Она вернется, когда захочет.
Я усмехнулся в ответ. В глазах Марии Брайт я был покинутым влюбленным — чокнутым.
— Подумай еще вот над чем, — продолжала Мария. — Она англичанка и тоскует по родине. Она просто уехала туда, куда возвращаются все англичане. Разве такое невозможно?
— Мало вероятно.
— Джон, мне ясно, что я должна поговорить с тобой как твой датский дядюшка-тетушка — кто угодно...
