— А потом был Подольск, — кивнув, подвел черту Петровский.
— Потом был Подольск, — вздохнул Тополев. — И мы потеряли четверых.
У него заиграл мобильник.
— Да? — извинившись, поднял трубку Антон.
Несколько минут он внимательно слушал.
— Да, — произнес, наконец, он. — Я готов записать.
И, раскрывая ежедневник, Тополев посмотрел на Петровского:
— Это мама Дронова, Тарас Васильевич. Она нашла его рабочий телефон.
1
Его разбудила Алена уже около пяти.
— Проснись, Макс, — тормошила она за плечо. — Вечер уже на дворе.
Он рывком сел на диване.
За окнами еще светило вечернее солнце, но в комнате уже горел свет.
Максим непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и сейчас же воспоминания из сна затопили его. Ненависть. О, боже. Мама!
— Ален! Дорогая! — быстро произнес он. — Какой у меня домашний телефон?
— Ты что, опять? — улыбнулась она. — Опять ничего не помнишь?
— Я, правда, ничего не помню! — почти закричал в отчаянии Максим.
Она встревожено поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.
— Слушай, это уже перебор, — осторожно произнесла Алена.
— Какой номер, а? — умоляюще спросил Максим.
Она назвала семь цифр.
Мама взяла трубку почти сразу, а он сейчас же узнал ее родной голос из сна.
— Алло? — спросила мама строго.
Жива, подумал Максим с облегчением. Как же здорово, что моя мама жива!
— Это я, мам, — сказал он, а на глаза внезапно навернулись слезы.
— Вот, тебе, здрасти, пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате — бардак, телефон разломан. Ты зачем телефон разломал, а?
— Так получилось.
— Получилось… Ты где пропадаешь?
— У Алены я, — ответил Максим. — В гостях.
— У Алены? — удивилась мама и замолчала.
Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с Максимом почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку тот проворонил.
— Врешь, небось?
— Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?
— Что же, давай…
Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.
— Поговори, а? — произнес он сдавленно.
— Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!
— Просто я очень рад маме, — ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.
— Да, Татьяна Валерьевна? — покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.
По дороге в ванную, Максим отошел.
Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрел на себя в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?
Ну, ты-то, друг, спросил он свое отражение. Ты-то, понял что происходит?
Мама жива, ответило отражение. И мы тоже.
Мы! Каким-то образом, нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, констатировал Максим. И там убили. Мы мертвы, брат!
Черта с два, ответило отражение и подмигнуло. Еще повоюем.
Максим включил воду и сел на ванную.
Черта с два, сказал он себе.
Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили, подумал Максим. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Совершенно и абсолютно целый. Понятно, почему отпечатков шприца на венах не было. Эти отпечатки просто уже исчезли.
Ну, почему моя память, мой личный кинозал, не продемонстрировал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на все мои наболевшие, дурацкие вопросы. А ведь сейчас этих вопросов у меня накопилось еще больше. На порядок, на два, три порядка больше.
Мне нужна встреча с Петровским. Он задумался. Нужна или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной болью, нечеловеческой. Петровский тоже сделал мне больно? Так кто же мне друг, кто враг?
Я хочу это видеть, подумал он вдруг. Я хочу убедиться, что все это не сон. Эксперимент, сообразил Максим. Петровский, друзья, вопросы — все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле, меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого, как я буду в новом себе уверен?
Глазами он поискал бритвенный станок.
Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении Жилетовский Венус. Такие тонкие лезвия для эксперимента явно не годились.
Он поднялся, осторожно открыв дверь, высунул голову и прислушался. Как, наверное, все женщины на свете, мама с Аленой очень любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.
Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом наперевес. Дальше он не раздумывал.
Закатал рукав халата до плеча. Приготовился, стиснув зубы. Свет плафона в ванной гипнотизирующее играл на лезвии.
Ну, что же, подумал Максим.
Регенерация?
Он резко поднял нож и вонзил его в руку.
Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился.
Но этого мгновения сознанию хватило, что бы снова вернуть его в прошлое.
2
Они стояли на пологой крыше, а под ногами, по металлу, гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и жизнерадостный осенний ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было даже и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. Наверное, и жизнь здесь была такая же — легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.
Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, а Тарас лишь отнекивался и сосредоточенно вел машину.
— Как тебе вид? — осведомился Тарас. — Высота, кстати, обычного пятиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.
— Я приехал сюда не видами любоваться, — буркнул Максим. — И не архитектурными изысками.
Петровский облокотился на перила ограждения.
— Вопросы, — сказал он задумчиво. — Всем нам нужны ответы на вопросы.
— Да, нужны, — сказал Максим. — А мне нужны они больше всех.
— Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, — повернулся к нему Тарас. — Хороший актуальный вопрос. Больше скажу — отличный вопрос! Но ответа у меня нет. Я скажу тебе так: толком не знаю. Происходит превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это превращение происходит по-своему.
— Значит, вот как, — нахмурился Максим. — Дали лекарство, а теперь: не знаю, понятия не имею. Как-то это трусливо выглядит, не считаете?
— Тебе лекарство для чего давали?
— Чтобы жить долго и счастливо.
— Так, живи! Что тебе мешает?
— Вопросы.
— На большинство твоих вопросов ответов нет. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты еще даже не осознал до конца. Нужно время.
— Мне нужно не время, — упрямо произнес Максим. — Ну, как вы, Тарас, не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Это была кровь. Чья? Какого-то животного? Или все-таки, человека?
Петровский посмотрел вниз.
— Рано, — ответил он. — Ты еще не готов к этому.
Максим вздохнул.
— Послушайте, Тарас. Не стоит прикидываться дремучим гением с Тибета. Вам это не идет. Тем более, что я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука нечто из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина?! Тарас, ну, пожалуйста! Мне нужен ответ!
— Зачем? Тебе плохо?
— Нет, черт возьми! — взорвался Максим. — Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, Тарас?
— Кто ты теперь?… Дурацкий вопрос…. А кто я? Кто мы все?
— У меня нет времени заниматься софистикой, — нетерпеливо сказал Максим. — Я просто хочу ответов.
— Он, видите ли, ответов хочет… Ты, Макс, теперь совершенно другой. Ты не сумеешь это осознать за пять минут. Это очень долгий процесс, наверное, длинною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять это новое и научиться себя контролировать. Иначе жизнь твоя превратится в бесконечный клубок неразрешимых проблем.
— Да плевал я на свои проблемы! Неразрешимые, тоже мне…. Эти подонки еще поплачут кровами слезами!
— Как заговорил, — закатил глаза Тарас. — Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь — король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. Тебе надо познавать и узнавать нового себя.
