Такие дни, как сегодняшний, не поднимали настроения. Общее количество студентов, явившихся на его лекцию по головоногим, достигло шести человек — шесть оцепенелых студентов летнего лекционного курса, шесть неудачников, которым отказали в выдаче диплома, пока они не сдадут требуемые экзамены по естественным наукам. Тэлли сделал все от него зависящее, чтобы вселить в них свой энтузиазм. Он был одним из ведущих специалистов мира по цефалоподам и находил просто невероятным, что студенты не разделяли его любви к чудесным головоногим. Возможно, вина лежала на нем. Он был нетерпеливым преподавателем, который предпочитал показ — учению, действие — рассказу. В поездках и экспедициях он был волшебником. Но экспедиции больше не проводились, не могли проводиться, когда экономика западного мира была готова взорваться.
В кабинете Тэлли хватало места для письменного стола, стула, кресла для отдыха, лампы для чтения, книжного шкафа и столика для радиоприемника. Одну стену полностью занимала карта мира, выпускаемая «Нэшнл джиогрэфик». В нее Тэлли воткнул кнопки, отмечающие события в экспедициях по малакологии[18], за которыми он следил: обнаружение редких форм, опустошения, производимые загрязнением, и циклические катастрофы, такие, как красные приливы и цветение токсичных водорослей, которое может быть естественным или вызванным человеком.
На других стенах были развешаны свидетельства о его степенях, награды, благодарности, фотографии «знаменитостей» в его сфере деятельности: осьминогов, кальмаров, устриц, морских моллюсков, витых морских раковин, каури, а также заключенный в сосуд наутилус.
Тэлли повесил шляпу и плащ на заднюю сторону двери, включил радио, воткнул в розетку электрический чайник, чтобы вскипятить воду для чая, и сел почитать доставленную авиапочтой газету «Бостон глоб», единственную газету из доступных ему, которая признавала существование других вопросов, кроме спортивной рыбной ловли и мелких преступлений.
Никаких новостей практически не было, по крайней мере таких, которые могли заинтересовать стареющего малаколога, застрявшего в диких краях Новой Шотландии. Все было более или менее одно и то же.
Убаюкиваемый успокаивающим исполнением Шестой симфонии Бетховена под управлением Бруно Вальтера, стуком дождя и шепотом ветра, согретый чаем, Тэлли боролся со сном.
Внезапно его глаза широко раскрылись. Фраза — одна фраза из всех тысяч слов огромной страницы — проникла сквозь дремоту и отпечаталась в мозгу. Она пробудила профессора, как сигнал тревоги.
Морское чудовище.
О чем идет речь? Какое морское чудовище?
Он пробежал страницу глазами, не смог найти статью, просмотрел каждую колонку сверху донизу, и затем... вот она, крошечная статейка внизу страницы, то, что называется заполнителем.
ТРОЕ ПОГИБЛИ В МОРЕ
БЕРМУДЫ (Ассошиэйтед Пресс).
Три человека погибли вчера, когда их судно по неизвестной причине затонуло у побережья этой группы островов в Атлантическом океане. Среди жертв — двое детей магната средств массовой информации Осборна Мэннинга.
Не было никаких признаков взрыва или пожара, но некоторые местные жители высказали предположение, что в судно ударила молния, хотя сообщений о грозах не поступало.
Другие относят происшествие на счет морского чудовища. Единственные следы, замеченные полицией, — это странные отметины на деревянных планках и запах аммиака, исходящий от некоторых обломков.
Тэлли затаил дыхание. Он прочитал статью еще и еще раз. Встал со стула и подошел к карте, висящей на стене. Окраска кнопок имела кодовое значение, и доктор стал высматривать красные кнопки. Их было только две, обе у побережья Ньюфаундленда, обе относились к началу шестидесятых годов. У побережья Бермуд не было ничего.
До нынешнего случая.
Совершенно явно, что журналист не знал, о чем пишет. Он собрал факты, смешал их в кучу, не понимая, что неумышленно предложил ключ к разгадке проблемы. Аммиак. Аммиак был этим ключом. Тэлли почувствовал глубокое волнение от этого открытия, будто он внезапно натолкнулся на совершенно новый вид живых существ.
Данный вид, однако, не был новым: это была давняя судьба Тэлли, добыча, которую он искал, существо, на которое потратил большую часть профессиональной жизни, тварь, о которой написал книги.
Он вырвал статью из газеты и перечитал ее вновь.
— Неужели это может быть? — проговорил он вслух. — Господи милосердный, пусть это окажется правдой. После стольких лет. Уже пора.
Это было правдой, должно было ею быть. Ничем другим это не могло оказаться. И всего на расстоянии тысячи миль, в двух часах полета.
Но так же быстро, как пришло ликование, Тэлли охватило уныние. Ему необходимо попасть на Бермуды, но как? Он должен организовать поиск, настоящий научный поиск, но как он сможет оплатить его?
Сейчас университет ни за что не выделит фонды, пожертвования не поступают, у самого Тэлли денег нет и нет родственников, у которых можно было бы занять.
Доктор представил себя альпинистом, для которого внезапно, в разрыве облаков, открылась вершина — цель его устремлений. Ему придется прилагать усилия, чтобы достичь ее, но он будет прилагать эти усилия.
Он должен это сделать. Если он упустит эту возможность, то признает себя самым презренным из академических мошенников, декламатором данных, полученных другими учеными, объединителем чужих теорий.
Решение вопроса было очень простым: деньги, мир полон денег. Каким способом может он заполучить некоторое их количество?
По радио раздавалась музыка, которую он знал, но не мог вспомнить название: ритмичная мелодия, песня, навязчивая и печальная, но все же подающая надежду. Что это за песня? Провал в памяти вызвал у Тэлли раздражение, поэтому он отбросил все мысли о деньгах и сконцентрировался на том, чтобы вспомнить это произведение.
Песня закончилась, наступила короткая пауза, и началась следующая песня — такая же навязчивая, такая же дающая надежду, и Тэлли вспомнил, что это было: «Песни об умерших детях» Малера. Удивительная ирония, подумал Тэлли, из ужасной трагедии может быть создан дивный шедевр. Только человек высочайшей духовности может создать красоту из смерти детей.
Дети...
Его дыхание замерло.
Вот он, ответ на его затруднения.
Тэлли вынул из кармана вырезку из газеты и разгладил ее перед собой на письменном столе. Мэннинг, прочитал он, «магнат средств массовой информации Осборн Мэннинг».
Тэлли поднял трубку телефона и попросил телефонистку соединить его со справочной службой Нью-Йорка.
* * *
Осборн Мэннинг сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на докладе одного из своих вице-президентов. Новости были приятными. При экономическом положении, движущемся к демпингу, люди не желают платить по семь долларов за билет в кино или по пятьдесят — в театр, не отправляются на воскресные автопрогулки и не посещают парки с аттракционами. Они выбирают дешевые развлечения, его развлечения — кабельное телевидение. Подписка возросла по всей стране, и его служащие смогли купить полдюжины новых монопольных прав по намеренно низким ценам у предпринимателей, которые оказались не в состоянии уплатить долги банку. У Мэннинга не было банковских долгов. Он предвидел наступление трудностей и понял, что в девяностые годы наличные деньги будут означать все. Он продал большинство своих малодоходных компаний в конце 1988 года по самой выгодной цене, и теперь у него было больше денег, чем у многих развивающихся стран.
Ну и что? Смогут ли деньги вернуть его ребят? Сделают ли деньги его жену здоровой? Он не знал, как много значила для него семья, пока не потерял ее. Могут ли деньги восстановить его семью?
Деньги не могут даже купить ему отмщение, а отмщение было единственной вещью, которой он жаждал, как будто оно могло искупить его грех, — он был отстраненным, почти отсутствующим отцом. В своих тайных, сокровенных мыслях он желал, чтобы его детей убил какой-нибудь наркоман. Тогда он мог бы сам убить этого подонка или нанял бы кого-нибудь сделать это.
Но у Мэннинга не было даже этого утешения — вообразить месть, потому что он не представлял себе, что убило его детей. Никто не знал. Каприз судьбы. Ужасно сожалеем. Боль грызла его, спазм прокатился из-под низа грудной клетки по кишечнику. Может, у него начинается язва? Ну что ж, подумал Мэннинг, он этого заслуживает.
Магнат отбросил доклад в сторону, откинулся на спинку стула и посмотрел на Центральный парк. Позднее солнце сверкало золотом, отражаясь от окон на Пятой авеню. Этот вид он любил, или любил раньше. Теперь его это не интересовало.
На столе загудел внутренний телефон. Мэннинг резко повернулся, нажал кнопку и проговорил:
— Черт возьми, Хелен, я же сказал вам, что...
— Мистер Мэннинг, это по поводу ваших детей.
