Увы, желания не остановить. Боль разрушала меня годами. Кто-то сказал бы: это твой крест, так неси его. Жаль только, большинство таких людей счастливее других. Обычно осуждают те, кто не понимает, как тоскливо засыпать в холодной постели, как душит зависть, как она отравляет жизнь. Я годами завидую женщинам, у которых есть дети, есть полноценная семья. У них есть жизнь, которой меня лишили. Отобрали все, а взамен оставили холодные стены больничной палаты, и тень от любимого человека. Оболочку, которую не оживить.
Убийцы заводят семьи, последние подонки ощущают тепло и счастье. Чем же я заслужила пустоту? Воистину, человек придумавший слово "справедливость" — самый жестокий лжец. Ее нет, этой справедливости. Моя жизнь тому доказательство.
До утра не могу сомкнуть глаз, а услышав будильник, машинально сбрасываю его, обращая взгляд обратно к потолку. Нужно подняться и ехать на работу. Выяснить, что произошло с исследованиями Вадима Геннадьевича, и узнать, знает ли он реальную причину заинтересованности корейцев в острове. Уверена, о смерти Поля всем уже известно. Женька несколько раз звонил, а значит, он вскоре окажется под дверью.
Интуиция не подводит. Через пятнадцать минут раздается стук. Повернувшись от зеркала, выхожу из ванной комнаты, чтобы впустить Женю. Друг не входит в квартиру, он влетает, быстро осматриваясь. Кивнув своим мыслям, замирает, и, наконец-то, обращает внимание ко мне:
— Поля нашли убитым в проулке рядом со старым музеем на отшибе Парижа. Я не мог вырваться ни на минуту. Жандармы, как с ума сошли. Устроили допрос и мне, и отцу. Мы только поздно ночью вернулись домой.
Сев на диван, Женя достает из кармана пачку сигарет. Он нервничает, его руки трясутся. Я все так же неподвижно слежу за его действиями. Стою напротив, ожидая, что хотя бы он скажет правду. Конечно, понимаю, что посвящать в такие тонкости обычного ассистента, возможно, и не обязательно. Однако же, знай я, с чем связаны исследования Вадима Геннадьевича, ни за чтобы не решилась бегать за Полем, как супергерой, в поисках справедливости. Тогда бы я понимала, насколько это глупо и опасно.
Женя закуривает сигарету, и щурится от дыма, попавшего в глаза. Он продолжает делать нервные тяги, пока я не кладу на столик у дивана пепельницу, и не открываю окно. Шторы так и остались занавешены, а потому удается поднять только край.
— Почему ты молчишь? Ты ведь видела его. Знаю, что видела, и следила, — слышу нервный вопрос, а сама смотрю на окна гостиницы напротив.
Внизу проезжают машины, а несколько прохожих раскрывают пестрые зонтики. Опять дождь.
— Меня вчера едва не застрелили британцы, Женя, — произношу сипло, а обхватив рукой горло, вспоминаю цепкое прикосновение холодных пальцев Сана.
Женька молчит, я не поворачиваюсь. Он знает, что произошло, потому и не примчался вчера. Очевидно, и его, и Вадима Геннадьевича предупредили, что со мной все в порядке. Наверное, это сделал тот мужчина, звонивший Сану. Хотелось бы выбросить его из головы, но если я так и не смогла уснуть, — увы, поздно.
Я продолжаю чувствовать зуд на губах, мужское дыхание, вкус, и даже каждый хрипловатый вдох слышу, как на повторе. Дрожь жалит, распаляет кожу, а она пульсирует, как нарыв. Возвращает его прикосновения. Сан, как дурман, снова путает мысли. Закрыв глаза, неосознанно обнимаю себя, обхватываю, вонзая ногти в ткань блузки, в кожу, чтобы причинить боль. Нельзя больше его видеть. Нельзя. Возвращаясь в реальность, открываю глаза, а Женя, наконец, решается продолжить разговор.
— Ты видела, что на накопителе? — его голос не звучит тепло и дружественно. Значит, он намеренно скрыл, куда нас хочет отправить Вадим Геннадьевич. — Видела, или нет? Он ведь у тебя?
— Нет, — тихо отвечаю. — Он у Кан Чжи Сана. Если помнишь, он начальник охраны Ким Дже Сопа.
— Значит, я был прав.
Расслышав ухмылку в голосе друга, поворачиваюсь, чтобы взглянуть ему в глаза, и спросить:
— Когда ты собирался сказать, что Коготь Дьявола стоит на нефти? Поль в прошлый раз не просто так исследования позаимствовал. Я ведь права?
— Ты сама видела расчеты. Не маленькая девочка, и должна была понять, — сухо парирует Женя.
Отвечая, он тушит сигарету, а подняв взгляд, спокойно продолжает:
— Рано, или поздно, ты бы догадалась сама. Значит, я все-таки был прав, когда предположил, что среди охраны Дже Сопа есть спецы. Иначе не объяснить, почему жандармы и криминальная полиция не вызвали и тебя на допрос. Выходит, это их работа. Но зря ты отдала им накопитель. Отцу это не понравится.
— Мне тоже не нравится, что я едва не погибла из-за него, — уверена в своей правоте, язвительно отвечаю.
Все перевернулось с ног на голову. Стало непонятным, непредсказуемым. Стало странно похоже на то время, когда ты не знаешь, что ждет впереди. Такое время я однажды полюбила всей душой. Моменты трепета и предвкушения начала новой жизни. Начала пути с человеком, полюбившим меня так же сильно, как и я его.
Боль не уходит никогда. Я узнала эту истину, как только потеряла мужа. Хуже всего, что последний раз я запомнила лишь его голос, полный горечи, и слова, ставшие навсегда отпечатком собственной вины: "Я брошу небо, Вера. Брошу, потому что этого хочешь ты. Но ты и не понимаешь, между чем заставила меня выбрать…
В тот день он разбился. Упал со своего обожаемого неба, а оно его безжалостно изуродовало. Лишило всего и меня, и его. Уничтожило нас, заставило ненавидеть лютой ненавистью высь над головой. Больше я не смотрела вверх, не поднимала головы, и не хотела видеть проклятый небосвод. Любое упоминание о небесной милости, приносило злость и раздражение. Не могла слышать ложь о том, что все ниспосланное свыше — благодать, в испытаниях которой, я обрету счастье. Какое счастье я обрела, когда потеряно все?
Наверное, то, которое не успев переступить порог кабинета этим же утром, вижу на рабочем столе. Женька входит следом, и застывает. Он с немым вопросом на лице, цепко осматривает букет гибискуса, и хмурится. Первым подходит к столу, а повернувшись ко мне, приподнимает бровь, сжав между пальцев крохотную открытку.
— Ни один француз не подарит женщине китайские розы. Хотя китайские ли, — еще поспорить нужно. Ты только при нем не называй их так. Нанесешь оскорбление, если он коренной хангук. Это их национальное достояние, — Женька снова осматривает цветы, а мне бы хоть шаг сделать. Ноги приросли к полу, как вколоченные. Не сдвинусь с места, а горло вяжет от горечи и слез. — Прочтешь? — продолжает друг, возвращая открытку на место.
Закрываю дверь, а расстегнув плащ, и не думаю прикасаться к записке. Не стану читать, ведь решила больше и на глаза не попадаться Сану. Скоро я уеду домой, и буду рядом с мужем. Там мое место, — возле него. А это все блажь, мимолетное увлечение, игра, которая не стоит предательства. Ошибкой было поддаться этому, а горше всего от того, что не только Алексея обманула и предала. Ведь Сан и не знает, что поцеловал замужнюю женщину. Выходит, я обманула и его, ответив на поцелуй, и позволив прикоснуться ко мне.
— Значит, и не посмотришь? — напирает Женя. — Ладно тебе, Вера. Мне может он и не особо нравится, но жест красивый. Учитывая, чему ты стала свидетелем, мужик поступил правильно.
— Да что ты? — холодно бросаю, игнорируя букет и открытку. — Тогда, где еще два букета? От тебя, и Вадима Геннадьевича? Не порядок, Женя. Требую сатисфакции.
Прищурившись, поднимаю взгляд, улавливая, как Женька поджимает губы. Он и сам понимает, что скрывать такие важные детали было ошибкой. В конце концов, я может и ассистент, но знай ситуацию полностью, не побежала бы за Полем.
Воспоминания вчерашнего дня врываются в сознание слишком горько. Хуже всего, что об убитом Поле, и не вспоминаю. Как на повторе вижу только бледное лицо Сана, и то, как он потерял сознание на моих руках. Проклятье. Мазнув взглядом по букету, сажусь за стол. Нужно закончить разговор сейчас, иначе не смогу успокоиться.
