— Значит, ты был в курсе того, что Поль занимается шпионажем для британцев? — задаю вопрос, смотря, как Женя садится в кресло.
— Да, я знал, что Поль и в прошлый раз своровал съемку с острова. О Когте до недавнего времени было мало что известно. Примерно десять лет назад, отец был в экспедиции на островах Кирибати. Именно тогда он попал на Коготь Дьявола впервые. О нем и не узнали бы, если бы папа не написал три научные работы про уникальный вулканический остров, который населяет всего несколько тысяч человек. Примерно три года назад, мы решились обнародовать его находку. Отец уверен, что рядом с островом находится минимум пять подводных вулканов, а сам Коготь — колодец с нефтью. Но показав материалы ректору Платини, мы совершили огромную ошибку, Вера. Спустя месяц, он навязал отцу в ассистенты своего сына. Так Полю стало известно про остров все. Конечно же, он стащил не просто наработки о нем, но и передал британцам сведения о подводных вулканах. Потому отец стал искать помощи у тех, кто готов сохранить остров, а не превратить его в бензоколонку.
Женя умолкает, а я нахожу себя смотрящей в одну точку. Все, что он рассказал, наконец, расставляет по местам недостающие части картины. Выходит, британцы убили Поля не потому что хотели помочь корейцам. Они не успели забрать накопитель с последними расчетами, и убрали свидетеля. Могли бы и нас убить, но тогда стороной конфликта стала бы и Корея. Ведь Сан, скорее всего, не простой военный. Кто же тогда? На спецназовца не похож, возможно, пехотинец? Но что отличает одних от других? Сумбур в голове обескураживает. Я даже не могу отличить род войск, притом, что замужем за военным летчиком.
— Ты злишься.
— А ты бы не злился? — отвечаю, поднимая взгляд. — Боюсь, что наоборот.
— Я не думал, что ты решишь следить за ним. Представить не могу, что ты чувствуешь, и понимаю, почему ты так реагируешь.
Женя говорит искренне. Хочется ему верить, а потому не виню в том, что поступила опрометчиво. Все-таки решение проследить за Полем приняла сама. И теперь выходит, я единственный свидетель того, как его убили. Страх, что не к добру это, сковывает. Однако тонкий аромат цветов, вид нежных бутонов персикового цвета, возвращает к Сану.
Ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться не к цветам, а к тому, кто их подарил. Подобное желание раздирает изнутри новой волной стыда. Я так и продолжаю сидеть за столом, смотря на открытку. Не двигаюсь, даже когда Женя сообщает, что должен встретиться с Ким Дже Сопом, а потому уходит к Вадиму Геннадьевичу.
За ним закрывается дверь, а я снова смотрю на открытку. Она блестит в лучах солнца, манит открыть себя, кричит о том, что теперь у предательства появилось доказательство. Настоящее подтверждение, что я начала отношения за спиной мужа.
Где проходит черта, перейдя которую, ты совершаешь измену? Как начинается предательство? Никогда не задумывалась об этом, ведь считала, что до сих пор люблю Алексея. Но тогда, как можно отвечать на поцелуй мужчины, любя другого? Это ведь бред. Тогда не любовь это, а фикция. Выходит, нет больше тех чувств, если я с таким жаром ответила другому. Кажется, от любых последующих мыслей становится лишь хуже.
И как поступить? Не знаю, но делаю то, чему противится совесть. Беру открытку, а прочитав содержимое, замираю всем телом.
Это мои извинения за несдержанность, Вера. Я не хотел начинать наше знакомство вот так. Это неправильно. Уверен, я тебя испугал своим поступком. Прости. Сан.
Я ожидала прочитать все, что угодно, но не это. Думала, там будет, какая-то слащавая банальщина, или благодарность. Однако никак не могла предположить, что он извинится за поцелуй. Как можно просить прощение у той, кто сама повисла, как последняя дура на его шее? Женя прав, мне трудно понять подобное. Сейчас вдвойне труднее, ведь выходит, что я обманула мужчину, который отнесся ко мне искренне.
Прикоснувшись к одному из цветков, я складываю открытку, и кладу ее рядом с букетом. Боюсь, не удастся избежать нашей встречи. Теперь не выйдет бегать от него, я ему должна. По крайней мере, задолжала такие же извинения из-за собственной лжи, и безвольности. Вот, наверное, и она — черта, после которой предательство обретает силу.
В какой-то глупой уверенности, что мы встретимся вновь, проходит еще два дня. Я не стала бы искать Сана, ведь трусиха. Была бы смелой, нашла бы сразу, чтобы поговорить, и остановить мужчину. Нельзя давать ложные надежды человеку, который уверен, что они могут оправдаться. Я ведь не наивная девочка, и понимала, еще с нашей первой встречи, что значит его взгляд. Однако, не могла поверить, что сумела понравиться ему за пару недель настолько. Да и сам Сан вел себя крайне странно, постоянно наблюдая за мной, где бы мы не встречались. Но не пересекая черту…
Как назло в последующие два дня, я не увидела его ни разу. Сам мужчина, кажется, не ищет новой встречи. В любом случае именно так я думаю, нервно перебирая стилусом между пальцев, пока наношу на карту новые точки.
Работа не двигается с самого утра. Женя и Вадим Геннадьевич снова уехали на допрос, а половину педагогического коллектива штормит от новостей об убийстве Поля. Пугает собственная хладнокровность в данном вопросе. Настолько, что становится даже не по себе. Хотя я видела Поля несколько раз, его убийство оставило отпечаток. Я боюсь вызова на допрос, опасаясь, что тогда придется рассказать подробности произошедшего. Тогда всем станет известно о Сане, а он не просто так играет роль обычного телохранителя.
— Мадмуазель Преображенская?
Я едва не подпрыгиваю, когда в кабинет входит секретарь ректора. Женевьева явно испугана, лицо девушки бледное, а от взгляда фонит страхом.
— Да? — киваю, отставив стилус.
— Простите, что беспокою, но вас хочет видеть ректор. Немедленно.
Только этого не хватало.
Поднимаясь, я поправлю платье, и нервно улыбаюсь девушке, отвечая:
— Конечно, Женевьева.
Примерно десять минут мы следуем по коридорам центрального корпуса, пока не оказываемся на этаже ректората. Здесь тихо и пустынно настолько, что эхо собственных шагов играет злую шутку с воображением. Что если отец Поля догадался, что убийство сына связано с островом? Как действовать тогда?
Однако все вопросы отпадают, как только я оказываюсь в его кабинете. Что может спросить человек, явно намекающий взглядом, что ему все известно?
— Добрый день, мисье, — коротко здороваясь, останавливаюсь в центре огромного помещения, больше похожего на читальный зал библиотеки.
Со всех сторон окружают высокие стеллажи с книгами, статуи из бронзы, и картины, которым вероятно не одна сотня лет. К слову, как и отделке кабинета.
— Присаживайтесь, Вера, — мужчина указывает на глубокое кресло у выхода на широкую террасу, намекая, что разговор долгий.
С виду ректору не больше пятидесяти. Мужчина подтянут, высок и одет с лоском, даже будучи в трауре. Стыдно признать, я впервые его вижу вблизи. Во время приема документов, не было необходимости встречаться с руководителем университета. Достаточно было рекомендательного письма от отца, и профессора Попова.
— Я не стану ходить вокруг, да около, мадмуазель, — начинает мужчина, как только я опускаюсь в кресло.
Он медленно приближается, осматривая меня, а сев напротив, продолжает:
— Уверен, вы знаете, какое горе настигло мою семью.
Кивнув, осторожно заглядываю в серые, почти прозрачные глаза. Месье Платини прищуривается, чем заставляет дрожать, а на вопрос лишь тактично кивнуть и сухо ответить:
— Примите мои соболезнования, месье. Мне известно, что вы потеряли сына, — продолжаю, наблюдая за реакцией мужчины цепко и тщательно. — К сожалению, я почти не знала Поля лично. Мы виделись всего несколько раз.
— И потому вы преследовали его в день убийства?
Я покрываюсь холодной испариной мгновенно, ведь и подумать не могла, что бывают настолько прямолинейные люди. Мужчина не просто застал врасплох, он раздавил всю мою оборону одним единственным вопросом, который не требует ответа.
