Лишь пару моментов можно считать неудачей для сыщиков и удачей для меня: первый – это отсутствие отпечатков пальцев убийцы, то есть моих, а второй – это машина. Они точно проследили путь моего следования к воротам кладбища, но после трех дней там уже побывало столько машин, что следы моего автомобиля вычислить было практически невозможно, если они там вообще оставались.
Следствие пошло по другому пути – они нашли владельцев могилы и стали выяснять, не мог ли убийцей быть один из них. Долго и скрупулезно проверялось алиби всех членов семьи. К ним применялись разные методы проверки. Перед собакой, обнюхавшей мои следы (жаль, но дождя за эти три дня так и не было), прошли все родственники – потенциальные убийцы в этой семье. Запах ни к кому не подошел – если бы подошел, я бы долго смеялся. Так называемой «дополнительной» уликой было то, что на момент убийства насильников у двоих сыновей не было алиби, а так как они были уже большими – восемнадцать и двадцать два года, да еще не из хилых – то подозрение, конечно же, пало на них. Но такая весьма спорная улика не давала возможности их арестовать. Так что подозреваемые были отпущены, а следственные действия продолжены. Зато теперь эта семья была под особым наблюдением.
Мне было очень жаль, что я подставил чужую семью, но это был самый безобидный вариант. Возможно, новые убийства снимут с них подозрение. Обо всех следственных действиях я знал так хорошо потому, что за этим делом пристально следила пресса, а на ТВ даже сделали специальный выпуск, в котором все и рассказывалось. Я понимаю, что следствие не раскрывало всех карт, но всего того, что было представлено, явно не хватало для моей поимки. Они даже не могли дать моего описания. Единственное, что предполагалось – преступник был сильный. Может, даже какой-нибудь горбун, как в «Месте встречи изменить нельзя». Это предположение было смелым, но весьма забавным для меня.
– Что ты так любишь смотреть всякие убийства? – поинтересовалась Настя, когда я просматривал очередные новости с одним и тем же рассказом.
– Да так… Просто интересно, найдут они убийцу или нет, – совершенно честно ответил я.
– Найдут когда-нибудь. Еще пара-тройка жертв – и поймают, – оптимистически ответила Настя.
– У меня тоже такое подозрение, – ответил я.
Это подозрение уже давно и совершенно ясно обозначилось в моей голове. Когда-нибудь меня поймают, и что тогда? Как на меня будут смотреть мама и Настя, отвернутся или нет? Я не могу назвать себя героем, да и остальные этого не скажут. Если убийство тех трех насильников еще можно было оправдать (там девушку точно ничего хорошего не ждало), то теперь, когда убито девять человек, которые меня только побили, причем не так чтобы сильно, этого никто прощать не будет. А уж в тюрьме мои мотивы вряд ли кому понравятся. В тюрьме я долго не проживу. Это абсолютная уверенность, с которой не могли справиться никакие доводы. Значит, я должен умереть до тюрьмы. А лучше вообще не попадаться. Жаль, но этот холодный липкий страх всплывал из глубин моего сознания довольно часто, не давая сосредоточиться и временами парализуя волю.
Время шло. Неделя минула с начала уколов, которые мне заметно помогли (если, конечно, это не сам организм справился с недомоганием). На следующей неделе можно уже идти на работу. Соседка сказала, что справку мне сделает, за что я ей был бесконечно благодарен – ведь вся эта возня со справками и больничными листами просто кошмарна. Мне ужасно надоело ходить в поликлинику, когда болел ветрянкой: болел-то замечательно, а вот бродить до поликлиники и обратно, просиживать в очередях – отвратительно. Вероятно, это сделано специально, чтобы люди в нашей стране не очень хотели отлынивать от работы. Проще взять отгул за свой счет, чем связываться со справками.
Шевелился я уже прилично, боли практически прекратились и только при сильных вдохах или резких движениях иногда давали о себе знать. Спали мы с Настей вдвоем на маминой кровати (она у нее была двуспальная), что, в общем, было приятно, но редко обходилось без нечаянных пинков и ударов по ребрам. Настя спала немного нервно – вероятно сказывалось новое, непривычное место. В такие моменты я обнимал ее, и она успокаивалась. Значит, не только у меня страшные сны.
Весеннее время шло, а там лето, осень – и опять перерыв. Надо торопиться, чтобы успеть провернуть еще несколько дел. Помня о том, сколько же времени пришлось потратить на поиски последних жертв, выходило, что времени для выявления и ликвидации ненужных этому миру субъектов не так уж и много. Стоило поторопиться.
В конце недели приехала мама и, увидев, что я пошел на поправку, ужасно обрадовалась. Похвалила Настю, так сказать, объявила ей благодарность и угостила нас пирожками из настоящей русской печки – их был целый мешочек. Честно говоря, ничего не может сравниться с едой, приготовленной в русской печке. Непонятно почему это так, но все – пирожки, каши, супы – приобретало такой необычный вкус, что есть можно было бесконечно, и не дай бог пролить хотя бы каплю или уронить маленькую крошку. Каждая крошка была бесценна. Возможно, это из-за огня или строения самой печки, обеспечивающей уникальный прогрев, но никакая микроволновка или духовка сравниться с ней не в состоянии…
Тут как раз и соседка с уколом подошла, так что вчетвером мы весь мешок уделали только так. Объелись мы по полной программе, после чего соседка распрощалась, а мама отправилась в свою комнату, пожелав нам спокойной ночи, хотя мы еще долго слышали работающий телевизор.
К сожалению, кровать у меня была одноместная, поэтому себе я постелил на полу, а Насте на кровати (не отправлять же ее домой на ночь глядя с полным животом – в такое время только на маньяков и нарываться).
Ополоснувшись, я завалился на запасное одеяло на полу, которое служило мне матрасом. Вскоре пришла и Настя. В своей коротенькой полупрозрачной ночной рубашке она выглядела потрясающе. Когда я глядел на ярко очерченные груди с выпирающими сосками, мое воображение отдыхало, все уже и так было перед глазами. Эффектный поворот и очертания попки, прикрытой черными трусиками, тоже не могли оставить меня равнодушным. Неожиданно темнота скрыла всю красоту. Это Настя погасила свет. Пока глаза не привыкли к темноте, я ориентировался только на слух. Настины легкие шаги прошелестели рядом со мной, потом скрипнула кровать – и тишина. Вскоре послышалось ровное дыхание. Так я лежал довольно долго, прислушиваясь к нему.
Темнота – это хорошее время для раздумий. Посторонние шумы затихают, все выглядит необычным и загадочным.
Интересно, подумал я, а как воспринимают темноту животные, которые в ней хорошо ориентируются? Ведь если бы человек видел ночью так же хорошо, как и днем, то не было бы ни сказочного восприятия, ни таинственности, ни неизвестности. Все было бы одинаковым и обыденным. Скукота. Так что я теперь понимаю, насколько счастливы люди, неспособные видеть в темноте – точнее, неспособные видеть в темноте так же, как днем.
Эти размышления были прерваны тем, что ритм дыхания Насти явно изменился. Я его почти не слышал, а пару секунд спустя почувствовал, как теплое гибкое тело неслышно скользнуло под одеяло. Ее рука коснулись моего лба и пробежалась по волосам. Потом медленно, аккуратно и очень нежно рука ощупала мои ребра с двух сторон, после чего легла на грудь и остановилась. Я почувствовал, как Настя прислонилась ко мне грудью и положила голову на плечо.
– Без тебя спать намного хуже, – прошептала она. – Тем более когда чувствуешь, что ты рядом.
Эти слова бальзамом пролились на мое сердце. Мне Настя всегда нравилась, но когда она говорила такое, я просто таял. Крепко-крепко обняв ее, я почувствовал, что ребрам это не очень понравилось, но продолжал ее так держать, наслаждаясь теплом и уютом.
– Тебе не больно? – озабоченно спросила она.
– Так, чуть-чуть, – ответил я.
Почему-то всегда приятно, когда тебя жалеют – может, погладят лишний раз, а может, и скажут что-нибудь ласковое. Она немного отодвинулась.
– Надеюсь, твоя мама не будет против, если случайно увидит нас утром вместе? – непонятно к чему спросила Настя.
– Нет, конечно. Думаешь она не понимает, чем мы здесь могли заниматься в ее отсутствие?
Найдя губами ее губы, я поцеловал их. Один поцелуй, еще и еще, после чего мы слились в долгом незабываемом поцелуе.
Эта ночь была великолепна, хотя выспался я плохо – после такой любвеобильной ночи слишком мало времени оставалось на сон. Мама разбудила нас около десяти часов бодрым стуком в дверь.
– Я уже думала, что вы сегодня и не собираетесь вставать, – сказала она, улыбаясь, когда наши заспанные физиономии появились на кухне. Садитесь, позавтракайте, пока все не остыло.
Мама вообще обычно просыпалась очень рано. Встать в пять часов утра не было для нее пределом, а когда ты уже четыре или пять часов на ногах, всегда кажется, что остальные спят слишком долго, и доводы в пользу того, что ты лег только около двух или трех (а значит, спал всего семь или восемь часов) уже не принимались. Спорить было бесполезно, поэтому я уже и не спорил. Ну разве что изредка, для поддержания формы…
