— Во как! — удивился я. — То есть вы берете нас под „крышу“?
— П-ф-ф-ф… ну ты скажешь тоже! — Петрович лукаво улыбнулся. — „Крыша“ вам не нужна — и так хорошо сидите. Мы просто прогнозируем ситуацию. И по ходу процесса производим корректировку. Можешь быть уверен — все мероприятия, к которым ты причастен, так или иначе направлены на создание режима наибольшего благоприятствования для вашей фирмы. Сейчас возникла такая ситуация, что надо поработать в сжатые сроки… Вот сделай Феликса — потом мы тебя минимум год трогать не будем.
— А что, так уж необходимо Феликса устранять? — с надеждой поинтересовался я. — Между прочим, башковитый мужик — группировку держит в ежовых рукавицах, беспредела не допускает…
— А ты назови хоть одного своего клиента, который бы был дегенератом? — жестко оборвал меня Петрович. — Все они крайне башковитые особи и занимали — царствие небесное — в криминальном мире далеко не последние места. Дебилами ПРОФСОЮЭ не занимается — для этого есть психиатрические лечебницы.
— Значит, Феликса завалю, а после этого вы меня не будете тревожить целый год, — раздумчиво произнес я, — угу, угу… А чем же все-таки Феликс вам не угодил? Вот хоть убейте — не могу припомнить, чтобы какие-то его действия наносили ущерб нашей фирме! Скорее наоборот — Феликс поднимает фирму, фирма поднимает Феликса, взаимообразно…
— Ага, доподнимались, — саркастически усмехнулся Петрович, — дальше некуда! Еще полгода — и все в округу подомнет под себя. И фирму вашу слопает — нечего делать… Так что — как ни крути, устранять придется. И потом: можешь быть уверен, Эммануил, — ты в этом деле далеко не последняя фигура. И не надо воспринимать свое участие в происходящем как бездушное функционирование винтика в большом механизме.
— То есть? — не вполне уловил я смысл сказанного. — Вы хотите сказать, что все эти акции некоторым образом работают и в мою пользу?
— ПРОФСОЮЗ возлагает на тебя большие надежды, — проигнорировал мой вопрос Петрович, вставая и протягивая мне руку. — Даже большие, нежели ты себе можешь представить! Исполнителем ты будешь работать очень недолго — если все пойдет по задуманному плану. Только единственное условие — веди себя прилично. У тебя, знаешь ли, есть склонности к выпаданию из имиджа добропорядочного гражданина. Веди себя прилично, Эммануил, — и все получится… — Напутствовав меня таким образом, Петрович развернулся и неторопливо двинулся к выходу из сквера, сопровождаемый двумя шкафоподобными дядьками, которые на прощание посмотрели на меня — как мне показалось — несколько по-особенному…
Таким вот образом состоялось мое открытое знакомство с представителем Управления ПРОФСОЮЗА — самой могущественной теневой организации нашей страны. Как видите, ничего особенного — руки, ноги, голова; жабр и нимба вокруг черепа я у него не обнаружил, как ни приглядывался. Обычный немолодой дядечка средних кондиций, которого я при желании могу убить одним движением. Встретив такого на улице, вы даже предположить не сможете, что под командой этого типа находится целая армия профессионало, которые в состоянии за одну ночь без особых потуг вырезать всю Госдуму с домочадцами, а если понадобится — то и две Госдумы кряду. Тем лучше. Значит, не так страшен черт, как его малюют. Значит, можно плодотворно трудиться во благо ПРОФСОЗА, как на обычной работе: когда приспичит, валять дурака, когда надо — мухлевать втихую, а то и вообще устроить тихий саботаж с недалеко идущими последствиями — коль скоро обстоятельства благоприятно сложатся…
…Солнце скрылось за линию горизонта, попугав на прощание лесных обитателей тревожным закатным заревом, и на пустоши опустилась ночь. Проводив взглядом последние сполохи кровавого зарева, я облегченно вздохнул и несколько приободрился. Ненавижу закат. Закат — это последние конвульсии умирающего дня. Склонные к сентиментальности индивиды (и ваш пок. сл. В их числе) во время заката зачастую впадают в психофизиологический ступор. Повышается давление, появляется состояние безотчетной тревоги, в голове всплывают сомнения в целесообразности своего существования в этом мире — особенно если тебе предстоит какое-нибудь скверное дельце… Человек вообще отвратно себя чувствует, присутствуя при чьей-нибудь безвременной кончине — ежели, конечно, он не извращенец. Котенок отдает концы — и то грустно. А тут, представьте, умирает день на половине земного шара! Чем не повод для меланхолии? Ненавижу закат…
Между тем мои поднадзорные ударно поднимали стаканы и неспешно болтали о всякой всячине. Вскоре ночная мгла загустела настолько, что, помимо светового пятна от костра и лениво маячивших в нем лиц охотников, я уже не мог рассмотреть совершенно ничего. Мгла постепенно поглотила и все лишние звуки: через некоторое время в лесу стало так тихо, что отдельные фразы, долетевшие от костра, я достаточно четко воспринимал и без узконаправленного микрофона, который, как обычно, торчал неподалеку, будучи укреплен на ветке штативом.
Ход беседы не вызывал у меня особого интереса. Все, что необходимо, я уже давно подслушал и теперь лениво фиксировал содержание обычных охотницких баек про всякую небыть: трехпудовых косачей, лосей чуть меньше мамонта, карасей размером с Моби Дика и иную фантастическую живность, павшую в тутошних необъятных пустошах от руки старшего егеря Городовиковского заказника Вадима Жукова (который кстати, приставлен сюда вовсе не за этим!). Сам егерь — хозяин застолья — уже изрядно нагрузился и кляветно обещал своему гостю на завтрашней зорьке просто феноменальную добычу. И погода-де располагает, и ветер что надо, и вообще!
В гостях у Жукова сегодня Феликс. Он фанат охоты и потому придерживается всех суеверий, принятых в кругу настоящих мастеров-зверобоев. На похвальбу Жукова Феликс отвечает ритуальным поношением достоинств заказника. Дескать, и птица-то у вас тут — вороны да галки, и кабаны размером с собаку, а рыба вообще — только гуппи в аквариуме, что к егери в усадьбе! Каждый истинный охотник страшно мнителен: спугнуть призрачную удачу и остаться без добычи очень легко. Артемида — баба взбаломошная и капризная — услышит хвастовство и накажет болтливого за самоуверенность — придется возвращаться домой несолоно хлебавши. Феликс машет рукой на Жукова и по всем позициям опровергает его розказии. Этот ритуал тоже является составной частью охоты — он отработан до мелочей и изменению не подлежит. Феликс — охотник божьей милостью, настоящий профи. Охота — его главная страсть, она для главы центральной группировки дороже, чем все развлечения мира, вместе взятые. Жуков хорошо принимает Феликса именно из-за этого, а не потому, что под началом у гостя две сотни отъявленных головорезов. А еще — Жуков и Феликс — одноклассники. Они оба выросли на этих пустошах, совместно получали двойки в городовиковской средней школе № 1, а потом, когда Феликс еще пахал на Родину, частенько проводили время вместе, охотясь на разное зверье. старшему егерю наплевать на персоны. Он запросто может любому „новому“ — даже самому крутому и навороченному — показать заскорузлый кукиш в ответ на просьбу поохотиться в заказнике. Феликс — другое дело. Для Феликса сердце Жукова открыто всегда. Поэтому Феликс чувствует себя у костра очень уютно, поднимая со старшим егерем и его помощником стакан за стаканом и слушая охотницкие байки. Примерно так же, как я в гостях у толстого БО. Феликс даже отказался от своих вышколенных телохранителей — они остались в егерской усадьбе. Доверяет Жукову, как брату. Какая идиллия!
Тьфу, черт… Я выключил микрофон и извлек из уха крохотный наушник. Хватит слушать — а то уже жаль Феликса. Жаль рушить этот уютный мирок. Петрович сказал, что этот хищник хочет сожрать нашу фирму. Что ж — очень может быть, Феликс на это способен. Он вообще очень способный, этот парниша.
Чтоб не дать жалости ослабить чувство уверенности в правильности осуществляемой акции, я быстренько прокрутил в уме достижения объекта наблюдения. Так, так… Да, тип еще тот. 18 лет работал в угрозыске, затем при смутно прослеживающихся обстоятельствах был уволен за какие-то нарушения и вдруг, ни с того ни с сего, стал бандитом. Да каким бандитом! Резво сколотил боевую группировку и в скором времени уже вовсю заправлял Октябрьским районом Новотопчинска — самым большим, прошу заметить, административным участком города. Заправлял очень жестко и зачастую утверждал свою власть ценой немалой крови. Сволочь, что и говорить! Мерзкий тип! Чуть позже, воспользовавшись поддержкой Дона — моего патрона, прибрал к рукам Центральный и Халтуринский районы, соседствовавшие с Октябрьским. Деяние сие свершилось отнюдь не безболезненно: в ходе борьбы за новые территории образовалось около четырех десятков трупов как простых „быков“, так и авторитетов из верхнего слоя братвы. Кстати, Центральный район потребовался Феликсу лишь для имиджа: кроме властных структур и административных органов регионального управления, на территории центра ничего путного не располагается — разве что оперный театр. Феликс просто потешил свое тщеславие. Период становления новой группировки, которая в обиходе получила наименование Центральной (ах, как звучит!), сохранился в памяти у новотопчинских правоохранительных органов как последний этап бандитских войн городского масштаба — самый жестокий и кровопролитный этап. В общем, сволочь он, сволочь — мне его ни капельки не жаль. Чего жалеть душегуба и кровопийцу…
