Когда Константино вернулся из магазина, Майкл сидел на кровати в халате с монограммой отеля и бренчал на гитаре. Его волосы, утратившие былой блеск, следовало бы постричь. Но Майкл побрился и, к невероятному облегчению брата, стал снова похожим на себя прежнего.
Они добрались до дома без приключений. Майкл весело щурился на солнце и, казалось, чувствовал себя лучше. Едва впереди показалась крыша виллы, он рассмеялся и заголосил, передразнивая отца:
— Ты только посмотри на этот дом! Видишь, как он купается в золотых лучах солнца? Точно как волосы твоей матери…
Машина не успела остановиться у порога, а Грациелла уже сбегала по ступеням, улыбаясь и махая рукой. Упитанный и медлительный Фредерико появился в дверях следом за матерью, пятнадцатилетний Альфредо подъехал к крыльцу на мотороллере и засигналил. Грациелла прикрикнула на него, чтобы не шумел, и Константино наконец заглушил мотор.
Пыль, которую подняли машина и мотороллер, долго висела в воздухе плотным облаком. Альфредо наблюдал за тем, как Майкл выскочил из машины, подбежал к матери и, подхватив на руки, закружил. Грациелла с первого взгляда поняла, что сын действительно болен. Он очень исхудал и осунулся, но его смех и бьющая ключом энергия остались теми же.
— Мы ждем вас уже несколько часов, — сказала Грациелла.
Константино слышал, как брат принес свои искренние извинения.
— Самолет опоздал, и бедный Кон прождал меня целую вечность. Мы гнали обратно так быстро, как могли.
Та легкость, с которой Майкл лгал без зазрения совести, и то, с какой готовностью мать ему поверила, заставили Константино почувствовать себя неловко.
Он взял вещи брата, чтобы отнести их в комнату, и уже поднялся на крыльцо, когда подъехала отцовская машина. Константино оглянулся и увидел, как отец бросился к старшему сыну, радуясь, словно ребенок, и распростер ему навстречу объятия.
Константино знал, что отец любит всех их, никого не выделяя, но только Майкл вызывает у него такой неподдельный восторг. Это стало еще более очевидно, когда молодой человек с золотистыми волосами, унаследованными от матери, припал к груди отца. Они поцеловались, и Майкл, обняв отца за шею, прошептал ему на ухо:
— Я люблю тебя, папа. Очень люблю.
Роберто чмокнул сына в макушку и потрепал его по плечу.
— А ты похудел! Как ты собираешься выиграть Кубок Дэвиса, если от твоих мышц ничего не осталось, скажи на милость? А это еще что такое? — Роберто отогнул его нижнюю губу кончиком указательного пальца. — Ты перестал чистить зубы? Ты, у кого были самые здоровые и белоснежные зубы на всей Сицилии? Это что, в Америке теперь так принято? Уехал нормальный ребенок, а вернулся скелет с нечищеными зубами!
После обеда они говорили о старых добрых временах и слушали рассказы Майкла о колледже. Никто словом не обмолвился о том, почему он здесь, почему ему пришлось приехать домой. Все думали лишь об этом, но предпочитали молчать. Разговор мог завести только отец, однако он хотел, чтобы прежде вся семья спокойно пообедала и пообщалась с Майклом, по которому все очень соскучились.
Роберто заметил, что за обедом Майкл пил больше, чем обычно. У них дома не принято было ограничивать количество вина, но Майкл не знал удержу. Он стал быстро путать слова и запинаться, а потом, словно позабыв, где находится, достал из кармана пачку сигарет и закурил, хотя отец еще не закончил есть. Все притворились, что не заметили этого, но Константино видел, как отец тревожно прищурился.
Застольная беседа иссякла, когда Майкл положил локти на стол и задымил. Роберто первым нарушил гробовое молчание, поинтересовавшись, как он долетел. Майкл ответил что-то невразумительное, и Константино пришлось повторить ложь брата о задержке рейса. Казалось, Майклу стоит огромных усилий держать глаза открытыми. В конце концов он подпер голову руками, то и дело роняя ее, будто боролся со сном.
Роберто тихо заметил, что звонил в аэропорт и ему сказали, что рейс Майкла не только не был задержан, но, напротив, прибыл раньше времени. Константино покраснел от стыда и промолчал. Напряжение за столом возрастало.
Мать положила руку на плечо Майкла и укоризненно посмотрела на мужа.
— Ты, должно быть, устал, Майкл? Не хочешь пойти прилечь и отдохнуть?
Он покачал головой и закурил новую сигарету. Затем улыбнулся и обвел сидящих за столом каким-то странным мутным взглядом.
— Пожалуй, я действительно устал. Знаете, лететь из Америки чертовски далеко, и мне было нехорошо…
Он стал подниматься из-за стола и уронил стул. Грязно выругавшись, он не подумал о том, какое впечатление это произвело на семью. Сквернословие в присутствии матери и отца считалось поступком запредельным.
Грациелла снова протянула руку к сыну, но суровый голос мужа остановил ее.
— Пойди и поспи, Майкл. Утром поговорим.
Майкл поплелся к двери, все смотрели ему вслед, не понимая, как он мог так быстро измениться до неузнаваемости.
— Я думаю, он много выпил в самолете. И наверняка на голодный желудок… — нервно улыбнулась Грациелла. — И потом, волнение… вино за обедом…
Константино извинился и вышел из-за стола, так и не рассказав родителям о том, в каком состоянии нашел брата в аэропорту. Фредерико тоже попросил разрешения уйти к себе, а тихоня Альфредо аккуратно сложил салфетку и стукнул под столом по ноге брата. Альфредо, как и Константино, замечал, что отец обожает Майкла. Он и сам искренне любил старшего брата и не желал ему зла, но, когда понял, что отец им недоволен, в душе порадовался.
Майкл равнодушно смотрел из окна своей комнаты, как его братья гуляют по саду, весело болтая и смеясь. Ему так хотелось спуститься к ним, но чувство нереальности происходящего останавливало его. Майклу казалось, что он видит фрагмент чужой жизни, далекой от него, как кадр из кинофильма.
Едва мысли у него немного прояснились, как это снова началось: резкая боль во всем теле, головокружение и струйки холодного пота по спине…
Все изничтожилось, стало малозначимым и ненужным по сравнению с той внутренней потребностью, утолить которую могли только белые пакетики, спрятанные в гитарном чехле. Они дают мгновенное избавление от боли, чувство уверенности в себе. Майкл подошел к двери и подпер ручку стулом, чтобы никто не смог неожиданно войти. Из гитарного чехла он достал кусочек оловянной фольги, свернул ее и отмерил дозу бесценного белого порошка.
Внизу в кабинете отца раздался телефонный звонок. Роберто долго слушал щелчки и гул в трубке, пока оператор соединял его с Гарвардом, с профессором, у которого учился Майкл.
Роберто выслушал его от начала до конца, ни разу не перебив. Оказалось, Майкла отчислили из колледжа с середины второго курса. Его оценки за первый семестр были ниже среднего, а в общественной жизни колледжа он вообще никакого участия не принимал. Когда с учебой у Майкла не заладилось, профессор организовал для него дополнительные занятия, которые тот не стал посещать. Профессор решил, что у Майкла серьезные проблемы психоэмоционального плана, которые за последние полгода приобрели угрожающие масштабы. Кроме того, его неспособность организовать себя и отсутствие всяческого интереса к учебе дурно влияли на других студентов. Ему дали еще один шанс исправиться, но он не воспользовался им. Теперь ситуация такова, что речи быть не может о том, чтобы его приняли обратно.
Роберто поблагодарил профессора за искренность и прямоту и поинтересовался, не может ли он оказать колледжу финансовую поддержку на благотворительных началах. Трубка, которую он дрожащей рукой опустил на рычаг, казалось, стала неподъемно тяжелой. Он сел в кресло и провел в неподвижности несколько часов, пытаясь понять, зачем сыну понадобилось лгать родителям в письмах.
Грациелла еще не спала.
— Послушай, как он поет, — прошептала она, приложив палец к губам. — И играет замечательно. Уже целый час. Разве не чудесно?
Мать и отец вздрогнули, услышав звук падающей на пол гитары. Они затаили дыхание и стали ждать, что будет дальше. За стеной было тихо. Лучано на цыпочках подкрался к двери и осторожно приоткрыл ее. Его чуткий слух уловил едва различимый стон, но этого было достаточно, чтобы он в два прыжка оказался у комнаты сына и вышиб дверь плечом.
Майкл не мог бороться с собой и ввел себе еще одну дозу. Для этого он открыл очередной пакетик с белым порошком. Все как обычно… После инъекции лицо у него побелело, он задыхался и жадно глотал воздух ртом. В глазах его застыл ужас, он корчился от боли. Использованный шприц валялся рядом.
Роберто Лучано, сам того не ведая, спас жизнь сыну. Он даже не зашел к Грациелле, чтобы сообщить, что случилось, а поднял Майкла на руки, отнес его в машину и помчался в больницу. Когда они прибыли на место, Майкл был в глубокой коме.