Занято.
Такого раньше никогда не случалось. Значит, кто-то ответит рано или поздно? Кто-то у телефона. В худшем случае, кто-то снял трубку, чтобы звонящие слышали гудки. Филипп ощутил прилив надежды. Пустой надежды. Последний раскат грома было слышно по крайней мере десять минут назад. В темневшем небе между стаями плывущих облаков открывались просветы. Он понес Харди на кухню и посадил напротив миски с едой. Как только пес начал осторожно есть, раздался звонок.
Филипп пошел к телефону, закрыл глаза, сжал кулаки и стал молиться: пусть это будет она, пусть это будет она. Поднял трубку, сказал «алло» — и услышал голос Фи. И, прежде чем она успела сказать пару слов, вспомнил:
— О господи, я же должен был приехать к вам с Дареном на ужин.
— Что стряслось?
— Я совсем закрутился на работе, приехал поздно, — как же хорошо он научился в последнее время врать. — Я забыл. Прости, Фи. Мне очень жаль.
— Тебе должно быть смертельно жаль. Я тоже работаю, к твоему сведению. А я в обеденный перерыв пошла по магазинам, испекла пирог.
— Давай я приеду завтра! Я его завтра съем!
— Завтра мы едем к матери Дарена. Так где ты пропадал? Что с тобой происходит? В воскресенье ты был какой-то странный, глаз у тебя подбит и вообще. Чем ты там занят, с тех пор как уехала мама? Я чуть с ума не сошла, пока сидела здесь и ждала.
Мы с тобой оба сошли с ума, Фи.
— Я уже сказал, что мне жаль. Действительно жаль. Можно я приеду в субботу?
— Наверное, да.
Впервые в жизни Филипп так ждал телефонного звонка, чтобы услышать один-единственный, дорогой ему, долгожданный голос. А услышал другой. Оказалось, что это очень мучительно. Он почувствовал, как глаза наполняются слезами, и устыдился, хотя в доме никого, кроме Харди, не было. А если Сента не прячется от него? Вдруг с ней что-то случилось? Сам того не желая, Филипп вспомнил Ребекку Нив, которая пропала без вести и тоже когда-то не отвечала на звонки. Тарзус-стрит — настоящая трущоба по сравнению с районом, где жила Ребекка. Ему представилась эта улица ночью, большой пустой дом…
Но линия была занята. Он попробует позвонить еще, а если в трубке по-прежнему будут гудки, он спросит на коммутаторе, из-за того ли занята линия, что кто-то разговаривает. Мысль о том, что минуту-две он сможет услышать ее голос, казалась невыносимой. Филипп сидел, склонившись над телефоном, и жадно хватал воздух. Допустим, он поговорит с ней. Тогда через пять минут — нет, меньше, чем через пять минут, — он снова сядет в машину, доедет до Криклвуда, потом по холму Шут-Ап, а это уже совсем рядом с Тарзус-стрит. Филипп набрал номер.
Линия была свободна. Раздались знакомые длинные гудки — такие же, как когда он звонил от миссис Финнеган, такие же, какие он слышал раз тридцать-сорок за последние дни. Четыре гудка — и наступила тишина. Зазвучал мужской голос.
«Здравствуйте. Это Майк Джейкопо. К сожалению, сейчас мы не можем вам ответить, но, если вы оставите свое сообщение, имя и номер телефона, мы свяжемся с вами, как только сможем. Пожалуйста, говорите после сигнала».
С первого же слова — речь такая неестественная, а артикуляция такая четкая — Филипп понял, что это автоответчик. Сигнал прозвучал: один-единственный резкий гудок. Он положил трубку и подумал, записался ли для этого Джейкопо его тяжелый вздох.
Фи и Дарен покупали квартиру, взяв огромную ссуду, выплачивать которую надо будет сорок лет. Им дали ее только потому, что они очень молоды. Филипп, сидя в их небольшой светлой гостиной с видом на новый торговый центр, удивлялся тому, как они могут примириться с самой мыслью о сорока годах: это же как сорок звеньев железной цепи.
Квартира находилась в Западном Хэндоне, где живет большая индийская община и в бакалейных магазинчиках продаются индийские лепешки, пряности и мука особого помола. Здания по большей части были новые, но очень убогие. В каком-нибудь другом районе они не смогли бы себе позволить купить квартиру, даже если ссуду пришлось бы выплачивать больше половины жизни. Первые несколько лет, объяснял Дарен, ее в любом случае не придется выплачивать — только проценты. В доме была гостиная, спальня, кухня и душевая, примерно такого же размера, как Филипп предложил миссис Финнеган. Фи бегала туда-сюда, как настоящая хозяйка, варила картошку и смотрела за пирогом через стеклянную дверцу новой духовки. Дарен сообщил, что вот уже месяц как он не принимает ванну. Он говорил об этом смеясь, и Филипп представил себе, как зять радуется собственной шутке и пересказывает ее всем на работе.
— Нет, серьезно. Я помешан на душе. Теперь меня ни за какие коврижки не загонишь в ванну. Индийцы никогда не принимают ванну, ты об этом знал? Фи, что тебе сказал тот парень из магазина, как там его, у него такое странное индийское имя?
— Джелаль. Его зовут Джелаль. Он сказал, что индийцы смеются над нами, как мы плещемся в собственной грязной воде.
— Если подумать, — продолжал Дарен, — это и вправду так. Ну, для тех, у кого есть ванна, — тут он затараторил, стал приводить цифры, у скольких семей в Британии есть ванны, у скольких их две или три, у скольких ни одной. — Пока ты у нас, не хочешь сходить в душ, Фил?
Филипп не приезжал на Тарзус-стрит, с тех пор как услышал голос на автоответчике. Ночь на пятницу была бессонной. Филипп не сомневался, что Майк Джейкопо — любовник Сенты. Они живут вместе — вот что значило это «мы» на пленке. Джейкопо в отъезде, или они поссорились, и, чтобы задеть любовника или показать, что ей на него плевать, Сента навязалась Филиппу и привела его в ту укромную комнату в подвале. На три недели. Потом Джейкопо вернулся, и она спровоцировала ссору, чтобы избавиться от Филиппа. В этой версии было несколько слабых мест, но Филипп всю пятницу и субботу свыкался с ней, немного корректировал, пока в субботу, ближе к вечеру, ему не пришло в голову, что Джейкопо вполне может оказаться обычным жильцом, возможно, с первого этажа. «Мы» не обязательно подразумевает его и Сенту. Это может быть он и кто угодно еще.
И вот теперь, в квартире у Фи и Дарена, Филипп чувствовал, что наверняка может развеять все сомнения, если просто задаст прямой вопрос. Но если он спросит о Сенте, они обо всем догадаются. На самом деле, думал Филипп, не желаю я ничего знать об этом Джейкопо, я просто хочу вернуться к Сенте, хочу ее увидеть, поговорить с ней. Дарен рассказывал о новом «лендровере», о футболе и футбольных хулиганах в Германии. Они ели пирог и очень сладкий бисквит, пропитанный вином и залитый густыми взбитыми сливками, а потом Дарен достал цветные слайды, по крайней мере сотню, и Филипп вынужден был их смотреть.
Фотографии со свадьбы — те самые, сделанные стариком-фотографом, от которого пахло табаком, — были готовы, и Филипп стал разглядывать Сенту в платье подружки невесты. Будет ли это минимальным расстоянием, на которое он теперь приблизится к ней, — фотография, где запечатлены четыре человека, которую он рассматривал в присутствии двоих других? Дарен сидел рядом с Филиппом, а Фи смотрела через плечо. Он чувствовал, как колотится сердце, и думал, слышен ли этот стук остальным.
— Видно, что она училась играть на сцене, — заметил Дарен.
Сердце Филиппа будто стало биться громче и сильнее:
— Правда? — выдавил он и понял, что говорит осипшим голосом.
— Это видно. Когда она закончила школу, то пошла в этот театральный институт. Она немного выпендривается, да? Ты только посмотри, как она стоит.
Фи попросила Филиппа приехать еще, пообедать с ними в воскресенье, обещала приготовить жаркое из баранины. Филипп подумал, что не выдержит, и ответил, что у него дома полно дел, много незаконченной работы. Утром он жалел, что отказался от приглашения, ведь перед ним уже маячил пустой день одинокого человека, но Фи звонить не стал. Он пошел с Харди в парк и гулял, стараясь придумать, как бы проникнуть в здание на Тарзус-стрит, исключая взлом. Потом, вечером, он набрал номер Сенты и еще раз услышал сообщение на автоответчике. Ничего не сказав, Филипп повесил трубку и стал изо всех сил пытаться что-нибудь придумать. Через пару секунд он снова поднял трубку, набрал номер, а после сигнала произнес: «Это Филипп Уордман. Не могли бы вы попросить Сенту мне позвонить. Я имею в виду Сенту Пелхэм, которая живет в подвале. Не могли бы вы попросить ее перезвонить мне, это срочно».
Кристин и Черил вернутся в среду. Филипп не мог смириться с мыслью, что скоро рядом будут люди, с которыми придется разговаривать, рассказы которых придется слушать. Он не спал, лежал в темноте, слыша, как дождь слегка поглаживает оконное стекло, и думал о том, что Сента была с ним откровенна и честна, и о том, как считал ее рассказы выдумками. Ночью дождь усилился, утром тоже лило. По наполовину затопленным улицам он поехал в Чигвелл, чтобы выяснить, нет ли у рабочих трудностей с ванной миссис Райпл.
