— Извините, я искал Сенту — Сенту Пелхэм, она живет внизу, — к Филиппу вернулся голос. — Дверь была открыта.
— Господи, она, наверное, опять ее не закрыла, — сказала женщина, — вечно она забывает, это такое ужасное легкомыслие!
Мужчина подошел к магнитофону и приглушил звук.
— Она ушла на вечеринку. А вы, собственно говоря, кто?
— Филипп Уордман, ее приятель.
Женщина усмехнулась:
— А, тот самый, который оставил сообщение на нашем автоответчике.
Значит, это Майк Джейкопо. Филипп спросил, слегка запинаясь:
— А вы… вы ведь… вы здесь живете?
Женщина представилась:
— Я Рита Пелхэм, это мой дом. Мы какое-то время были в отъезде, на севере, на конкурсе.
Он совершенно не понял, о чем речь, но понял, что это мать Сенты, по крайней мере, женщина, которую Сента называет матерью, а Джейкопо — тот молодой любовник, о котором рассказывала Фи. Филипп почувствовал замешательство. Как бы то ни было, единственное, что имело значение, — это то, что Сенты нет дома, она ушла на вечеринку.
Джейкопо снова сделал погромче. Танго заиграло. Они двигались обнявшись, плотно сжав ладони и подняв головы. Рита качнулась назад, в петле рук Джейкопо, ее волосы дотронулись до пола. В танце они проплыли в дверь, и мужчина ударом ноги закрыл ее. Про Филиппа забыли. Он вышел и закрыл входную дверь на щеколду.
Тарзус-стрит была пуста. Растафарианец и двое стоявших с ним исчезли. Как и магнитола из машины, которую Филипп оставил незапертой, и плащ с заднего сиденья.
Только дома, уже в постели, ему пришло в голову, что можно было остаться и ждать в машине, пока Сента вернется, хоть всю ночь, если потребовалось бы. Но его слишком потрясла кража: украли магнитолу и плащ «Барберри», который он покупал в кредит и за который до конца еще не расплатился. А может, удалось бы уговорить Риту Пелхэм или Джейкопо впустить его, Филиппа, в комнату Сенты и ждать там? Нет, они не согласились бы, конечно нет.
То обстоятельство, что дом принадлежит Рите, которая там живет, меняло дело. Это означало, что Сента, как и он, живет с матерью. Филипп понимал, что не все так просто, но хотя бы похоже на правду. Узнанное помогало многое расставить по местам. Сента живет вместе с матерью, следовательно, не на ней вина за ветхость, грязь и вонь.
Филипп спал, ему снилась Сента. Во сне он был в ее комнате, даже не в комнате, а внутри зеркала, и смотрел оттуда на кровать со сваленными в кучу фиолетовыми подушками и одеялом, на плетеный стул с разбросанными вещами, на окно с закрытыми ставнями и на подпертую стулом дверь, ведущую в коридор и пещеры мусора. Он сидел в зеркале, как в цистерне с зеленоватой водой, в которой плавали крошечные, как точки, букашки, слегка колыхались зеленые ветки, и ползущая улитка оставляла серебристый след на другой стороне стекла. Сента показалась на пороге, открывая дверь, она сбила стул. Она подошла к зеркалу и заглянула в него, но не заметила Филиппа. Она не увидела его, даже когда их лица почти прижались друг к другу, разделенные лишь мокрым неровным полупрозрачным стеклом.
Погуляв утром с Харди по Гленаллан-Клоуз вокруг Кинтейл-вэй, на обратном пути, в Лохлевен-гарденс, Филипп встретил почтальона и забрал у него почту. Пришла очередная открытка от матери, которая сегодня уже возвращается, и письмо для нее от одной из сестер. В этот раз на открытке была изображена какая-то улица в Ньюквее и написано следующее:
«Я, возможно, приеду до того, как ты получишь эту открытку, так что не буду ничего рассказывать. Крестиком помечено окно нашего номера, но Черил говорит, я ошиблась, потому что мы живем на четвертом этаже.
С любовью, мама».
Филипп поставил письмо от сестры Кристин на камин. Им нечасто приходили письма: знакомые и родственники звонили по телефону, если хотели пообщаться. А почему ему не написать Сенте? Адрес на конверте можно напечатать, чтобы она не догадалась, от кого письмо. Вчера утром он не думал об этом, но теперь все изменилось. Рита и Джейкопо живут на Тарзус-стрит и получают почту: он же видел два конверта, лежащие у телефона. Если Сенте придет письмо, кто-то из них наверняка передаст его ей, и она по крайней мере вскроет конверт. Но, увидев, что внутри, не выбросит ли она его?
Магнитолы в машине теперь нет, и Филипп полностью погрузился в свои мысли, пока ехал в Уэст-Энд, в главный офис. Что написать, чтобы Сента не выкинула письмо сразу?
Филипп почти никогда не писал писем. Трудно вспомнить, когда это было в последний раз. Любовных посланий он не сочинял вообще никогда, а ведь задуманное письмо должно быть именно таким. Обычно, когда он брался за ручку или — что случалось гораздо чаще — диктовал Люси, машинистке, работавшей с ним, Роем и еще двумя сотрудниками, выходило что-то вроде: «Уважаемая миссис Финнеган! Мы подтверждаем получение Вашего чека на сумму в тысячу фунтов в счет аванса за проведение оговоренных работ. Если у Вас появятся какие-то вопросы, Вы найдете меня в любое время в указанном демонстрационном зале…» И все-таки он сможет написать любовное послание. Филипп знал, что сможет: в голове уже звучали первые фразы, извинения и просьбы о прощении. Это не унизительно, это не тяжело, ведь он едва справляется с переполняющей его тоской… Но Сента велела ему доказать свою любовь…
Рой вошел в тот момент, когда Филипп печатал на машинке Люси адрес на конверте.
— Пишем любовные послания в рабочее время? Понятно, — у Роя было хорошее настроение.
Уму непостижимо, как близко люди могут подобраться к истине, и при этом совершенно случайно. Филипп снял конверт с валика. Несомненно, Рой считал, что это письмо к миссис Райпл, поэтому и сказал:
— Заказ на тот новый кусок мрамора уже получили. Ты не позвонишь старой кошелке, не скажешь, что к полудню ей его привезут?
Филипп попробовал позвонить с аппарата Люси. Несколько минут было занято. Он просмотрел «Дейли Мейл», прочитал статью об Ирландской республиканской армии, о собаке, спасшей хозяина, который тонул в канале Гранд-Юнион, и еще одну, где сообщалось об убийстве пожилой женщины в Саутхолле. Филипп снова набрал номер миссис Райпл.
— Алло, с кем я говорю?
Ее голос вырвался из трубки, как ударная волна, предложение будто состояло из одного длинного слова, а не из пяти. Филипп представился и передал сообщение Роя.
— Очень вовремя, — отозвалась миссис Райпл, — меня не будет. Я уеду.
Филипп сказал, что перезвонит. Вдруг его осенила мысль, взявшаяся из воздуха, из ниоткуда, мысль огромной важности, окончательное решение всех проблем. Он был так ошеломлен, что говорил с миссис Райпл неопределенно, неуверенно, не мог подобрать самых простых слов.
— Что вы сказали?
Филипп собрался и произнес:
— Миссис Райпл, мне необходимо посоветоваться с коллегой. С вашего позволения, я перезвоню через пять минут.
Будто опасаясь, что кто-то услышит его мысли, Филипп закрыл дверь. Снова взял газету и еще раз взглянул на заметку об убийстве женщины из Саутхолла. Почему же раньше ему не пришло в голову? Это же так просто, всего лишь очередной шаг в игре! Вот ведь чем это было для Сенты — игрой, но такой, в которой и он должен участвовать. Ему даже понравилась идея тайной игры не для всех, когда играют двое, но и они толком не знают стратегию друг друга. Тогда все кажется еще более захватывающим.
Сента — фантазерка, которая говорит и правду тоже. Филиппу было по-прежнему трудно с этим свыкнуться, но он уже понял ее точный расчет. Открылась еще одна сторона ее натуры. Сенте нужен возлюбленный — муж? — с такой же выдуманной жизнью. За то недолгое время, что они были вместе, он, возможно, уже не оправдал ее надежд: не рассказывал о своих приключениях и подвигах. А ведь она знала, что он сочиняет, и ждала именно этого. Сента сама сочиняла, такой она вела образ жизни. Внезапно Филипп понял, какой он глупый и бесчувственный. Он оказался слишком туп, он не откликнулся на ее призыв, простодушный призыв поделиться фантазиями, он сам причина всех своих страданий и этих худших десяти дней своей жизни.
Дверь открылась, вошла Люси. Именно она подняла трубку, когда зазвонил телефон, и держала ее на расстоянии вытянутой руки, чтобы уберечься от звуковой волны чудовищной силы: от голоса миссис Райпл лопались барабанные перепонки.
Письмо он сочинял, сидя за столом в гостиной. Ему все время что-то мешало. Сначала Харди захотел гулять. Филипп дошел с ним до Кинтейл-вэй, вернулся и начал снова: «Дорогая Сента…»
Звучало сухо. «Любимая Сента…» — хотя он никогда в жизни не называл никого «любимым», этот вариант ему нравился больше. «Любимая Сента. Я безумно по тебе скучал, я не знал раньше, что это такое — скучать по кому-либо. Пожалуйста, давай больше не будем так расставаться». Он хотел написать о том, как они занимались любовью и как ужасно для него лишиться этого, но постеснялся. Их секс был прекрасен, свободен, ничем не скован — но как найти для этого слова…
