– Свои! Открывай!
Тишина.
– Может, пароль назвать? – подал идею товарищ Гришина, майор ФСБ, развязный малый. – Типа: “Вам унитаз нужен? Был нужен, да уже взяли. Может, и я на что сгожусь?..”
– Хватит! – перебил его полковник. – Открывай, едрена мать!
И только после этого дверь открылась.
– Чего вы тут заперлись? – Гришин, отстранив плечом местного комитетчика, прошел в контору и огляделся. Прокуренная до невозможности квартира с решетками на окнах, в середине большой комнаты два спаренных стола и десяток стульев, еще один стол слева от двери, на нем пожелтевшее компьютерное оборудование и пишущая машинка. “На случай отключения электричества”, – с первого раза угадал Николай.
Он приехал в двухдневную командировку и сразу решил выяснить, где будет ночевать.
– А в маленькой комнате, – объяснил эфэсбэшник Сулейманов. – Там кровать, три дивана.
– Там сколько диванов?! – Николай прошел в комнату. “Мама!” Пройти негде. На одном диване валяются два “Калашниковых”, другой застелен простыней, которой, судя по всему, протирают оружие.
– Мы сменим белье, товарищ полковник.
– Не надо. Все равно я не усну. Буду работать! – твердо решил москвич.
Он приехал по факту подготовки теракта. На одной из улиц Карабулака, напротив школы, была обнаружена легковая машина с “МОН-100” на заднем сиденье. Взрыв в первый учебный день не прогремел по причине неисправности инициатора взрыва. Именно армейское взрывное устройство подбросило Николая там, в Москве, а приземлился он в Ингушетии. По самопалам разбираются на местах, часто своими силами.
– Так, давай все по порядку: что, где, когда? Потом на мину взгляну.
– Ее в ГОВД забрали, – сообщил Сулейманов.
– Зачем отдал?!
– Сказали, на время.
– Поносить, да?
Гришин поехал осматривать место происшествия. На комиссию не похоже, но у школы собрались представители администрации, МВД, СКВО и ФСБ – офицеры старшего состава. С одной стороны, надо привлечь внимание подрывников, возможно, еще не покинувших Карабулак: теракт не прошел, и силовые структуры одинаково оперативно реагируют на провокации как на местах, так и в центре: неукоснительно исполняющаяся традиция. Еще одна традиция, которую Гришин, как профессионал, отметал напрочь: громко объявлять о своих нечастых успехах. А ведь это один из признаков слабой работы спецслужб или провал в работе.
Он вносил предложение и серьезно работал на задачу привлечения к ликвидации главарей чеченских бандформирований их кровников из Дагестана, Ингушетии, Северной Осетии. Ведь они мстят согласно своим старым традициям, убивая всех родственников врага. Десяток таких случаев, и на Северном Кавказе поубавилось бы взрывов и нападений. Пусть террорист говорит, что идет убивать за веру, это его дело, но вот прицепом он прихватывает в могилу свою многочисленную родню. А спецслужбам всего-то и надо – назвать имя бандита и на минуту закрыть глаза.
Выставили оцепление, милиция тщательно осмотрела район вокруг школы: часто небольшой искусственный шум становится инициатором огромного взрыва. Следственная бодяга: где что стояло, в какое время, кто обнаружил. Местный майор милиции громко шепнул: дескать, из лагеря переселенцев, пронюхав о сборище начальствующих силовиков, потянулись чеченки с детьми. Так, надо закруглять, заторопился Николай. Все равно он ничего не сможет сделать, только послушает жалобы, которые бесполезно переносить на бумагу и пулять ее выше по инстанции, ламентации тут не прекращаются ни на секунду.
В школе загремел допотопный школьный звонок, который неосознанно напомнил полковнику пишущую машинку в местном отделении ФСБ: нет света. Бронзовый звук колокольчика еще стоял в ушах, а школьный двор начали заполнять карабулакские школьники. Милиционер преградил дорогу и направлял детей по тротуару, вдоль невысокого кустарника. За ним странное в самом начале осени зрелище: зеленая трава, местами пестреющая желтоголовыми ромашками, цветы пошли вроде как по второму разу. Полковник обратил на них внимание только потому, что там проходили школьники, все разного возраста – от пятнадцати и совсем маленькие, и разной национальности: ингуши, грузины, русские, дагестанцы, кто с ранцами, а кто с папками.
И вдруг глаза резануло яркой вспышкой. Тут же раздался хлопок – громкий, но не оглушительный. Мозг сработал моментально: взрыв. Но не сильный. Только грохот порой вовсе не показатель.
Этот день полковник Гришин запомнил на всю жизнь. С этого дня он начал заикаться, каждую ночь просыпался в холодном поту и с широко открытыми безумными глазами. Он всегда будет стремиться представить не разбросанные тела школьников, а стройный ряд, переходящий дорогу. Представлять то, чего не было на самом деле. Отчего-то в его представлении дети были в пионерских галстуках, белых рубашках, с ранцами за спиной. Они идут парами, держась за руки, мальчик и девочка. Впереди учительница, у нее в руках красный флажок, которым она останавливает машины.
Их было около двадцати, они лежали на дороге. Некоторых взрывной волной отбросило за бордюр, к невысокой плотной стене кустов. Стояла дикая тишина. Те, кто был еще жив, беззвучно открывали рты, поворачивали головы. На самом деле крик стоял страшный. Вопила, в кровь царапая щеки, ингушская женщина, ей вторила молодая пара, будто наткнувшаяся на изуродованные тела и застывшая в шаге от крайнего. Крики раздавались из окон домов, их старались перекричать сработавшие от детонации сигнализации автомашин.
Не приведи господь увидеть кому-нибудь обезглавленного ребенка, ребенка, у которого одна половина лица черная, а вторая отсутствует. Николая бог не пожалел. Он смотрел и не мог оторвать взгляд сначала от девочки, в гольфах которой пульсировала жуткая смесь, потом от обезглавленного малыша...
– Террористы всегда использовали т-только эти типы взрывных устройств: “МОН-100” или “МОН-50”. Они считаются оборонительным оружием и лет десять назад были на вооружении только в спецвойсках и разведшколах. В тот раз подрывники оставили мину не в машине, а прикопали в кустах. Сверху п-положили полиэтиленовый пакет с монетами и мелкими шурупами для усиления поражающего действия. Все школьники были буквально изрешечены. И не остановились на этом. Через полчаса сработала точно такая же мина в одной из палаток лагеря переселенцев. Десять человек погибли. Сулейманов сказал мне: “Уезжай. Это тебя так встречают”. Сказал так потому, что давно был напуган, спал с “калашом” на груди. Только от мины автомат не спасет.
– Взорвалась мина, которую отдали в милицию? – спросил Сергей.
– Нет, ту мы забрали потом. У подрывников, которых мы долго искали, было, по нашим подсчетам, около тридцати мин. И следы вели в Грузию. Долго работали в этом направлении, пока не вышли на двух офицеров грузинской госбезопасности. Один из них принимал личное участие в захвате заложников в Лагадехи. Подключили к работе агентуру, контрразведку, по командировочным предписаниям, авиа– и железнодорожным билетам отследили карту его передвижений, потом определили второго. Вычислили их базу в Питере и взяли уже пятерых членов банды. При обыске обнаружили удостоверения сотрудников ФСБ и МВД, бланки командировочных, специальных пропусков, печати воинских частей. Нашли неопровержимые улики, доказывающие их причастность к взрыву колонны спецназа в Чечне.
Полковник нервными длинными пальцами вытащил из пачки сигарету и прикурил.
– Д-два года работы. И раз в два месяца гремел взрыв. Я думал, с ума сойду, – честно, чувствовал вину. Не мог работать спокойно, потому что видел последствия взрыва. Меня отстранили потом от ведения этого дела, которое хотят развалить. Опять же на мне клин сошелся, как будто я п-проклятый. Моими руками закрывают. Только за то, что я выполнял приказы. И вот я сказал себе: “Х-хрен они его закроют”. Потом поправился: “Хотите, чтобы я его закрыл, я закрою”. И начал подбирать исполнителей.
Марк долго молчал, изредка поглядывая на Николая. В голове его вертелись слова, которые собеседник так и не сказал. Он думал о целях и методах. На одной чаше весов цель, а на другой – способ ее достижения. Набирая диверсантов, Гришин ставил цель чисто террористического акта: в столице на многолюдной улице или у ворот Лефортово – не так важно. Диверсант и террорист – две большие разницы.
– Запомни, – сказал Марковцев, – бандитов нужно глушить в их гнезде, на их территории, это мое глубокое убеждение. Если бы я, бывший командир диверсионного подразделения, разрабатывал эту операцию, то держал бы в уме страну противника.
Сергей чуть помолчал. Кривая снова выводила его на знакомое до боли место. А он не противился, нарезая круги, потому что знал правило: выход с кривой только на обочину. Он даже не прикидывал тот вариант, при котором мог помочь Гришину полезным советом. Полковник избрал принцип пехоты: “Делай, как я сказал”. И даже физически не мог принять другую, самую верную в его деле позицию: “Делай, как я”. И Марк, частенько бравший на вооружение и ту и другую точку зрения, веско изрек:
