– Нет проблем. Послушай, ФБР получило решение суда. Они отправят своего одонтолога в кабинет доктора Шубба проверять рентгеновские снимки и записи Малика задолго до того, как ты приедешь.
– Проклятье! – Мне ненавистна мысль о том, что не я буду проводить сравнение, но ведь основная задача состоит в том чтобы остановить убийцу, что я сама внушала Шону сегодня утром. – Хорошо. Очень хорошо. Но рентгеновских снимков может оказаться недостаточно. Он должен сделать альгинатные отпечатки настоящих зубов Малика.
– Это указано отдельной строкой в решении суда. Если ему понадобятся отпечатки, чтобы провести идентификацию, он их сделает. Кроме того, они собираются обработать рот Малика, чтобы получить образцы его ДНК.
Моя нога нажимает на педаль акселератора, и «ауди» разгоняется до ста миль в час. Даже если сравнительный анализ провожу не я, все равно я должна хотя бы принять в нем участие.
– Они по-прежнему хотят поговорить со мной?
– Можешь быть уверена. Джон Кайзер жаждет позвонить тебе прямо сейчас и расспросить о Малике.
– Я готова.
– Будь с ним совершенно искренна, Кэт. Он из ФБР, но неплохой парень. Ты можешь ему доверять. Он был во Вьетнаме, как и твой отец.
Это предостережение и настоятельный совет приводят меня в бешенство.
– Совершенно искренна, говоришь? Значит, если он спросит о тебе и обо мне…
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Скоро увидимся.
Шон прекращает разговор. Не проходит и минуты, как телефон звонит снова. Это Кайзер. Голос агента ФБР ниже, чем у Шона, и обладает более умеренной модуляцией. Он просит вкратце рассказать о моем пребывании в медицинской школе и изложить историю моих взаимоотношений с Натаном Маликом. Я делаю краткий отчет о своем прошлом, и он не перебивает меня.
– Получается, вы встречались с ним всего несколько раз, – говорит Кайзер, когда я умолкаю. – И вы никогда не оставались с ним наедине?
– Правильно. Мы с ним оставались одни в том смысле, что он оттеснил меня в угол в одной комнате, в то время как в другой продолжалась вечеринка. Но это и все. Все, что он делал, – это домогался меня и приударял за мной.
– Вы не помните каких-либо необычных черт в его поведении?
– Он не пьет.
– Почему это вам запомнилось?
– Потому что сама я выпивала. Сильно. Как и все мы. Но только не Малик. Он являл собой классический тип наблюдателя. Недосягаемый и отстраненный. Сидел в сторонке и выносил приговоры всем и каждому. Понимаете, что я имею в виду? Присматривался и приценивался. А приставал он ко мне, только когда я напилась. Что меня удивило, должна заметить, потому что до этого я считала его голубым.
– В самом деле? – В разговоре возникает пауза. Я представляю себе, как Кайзер делает пометки в своем блокноте. – И вы ни разу не видели его в Новом Орлеане? В супермаркете, скажем? Или прямо на улице? Ничего такого?
– Нет. Иначе я бы запомнила.
– Вы можете предположить, почему он сменил имя и фамилию?
– Нет. Откуда он взял фамилию Малик?
– Это девичья фамилия его матери.
– Ага. Тогда это обычное дело. Нет?
– Мужчины нечасто так поступают, – отвечает Кайзер. – Но такие вещи случаются. – Агент ФБР несколько секунд молчит. – Итак, подведем итоги. Натан Малик, которого тогда звали Гентри, был другом врача, с которым у вас был роман. Поэтому мне нужно поговорить с этим врачом.
– Очевидно.
– Повторите, пожалуйста, как его зовут.
– Кристофер Омартиан, доктор медицины. Отоларинголог. Я думаю, сейчас у него практика в Алабаме. По-моему, он переезжает с места на место.
– Откуда вам это известно?
– Он прислал мне письмо пару лет назад.
– Вы ответили?
– Я выбросила его в мусорную корзину.
Кайзер благодарит меня за то, что я уделила ему время, говорит, что, может быть, ему еще понадобится связаться со мной, потом начинает прощаться.
– Агент Кайзер?
– Да?
– Как насчет двух женщин, родственниц жертв? Через кого вы связываете доктора Малика с убийствами?
– А что насчет них?
– Вы уже допрашивали их?
– Мы попробовали было побеседовать с одной из них, но она ведет себя сдержанно и подозрительно. Почти как параноик. Не пожелала рассказать нам о Малике ровным счетом ничего. Послушайте, доктор Ферри, мне и в самом деле нужно бежать. Благодарю за помощь.
Кайзер обрывает разговор.
Я думала, что Шон перезвонит сразу же, но мой телефон молчит. Подавив желание немедленно позвонить самой, я притормаживаю, и «ауди» медленно вписывается в повороты извилистой дороги, ведущей в Сент-Фрэнсивилль, где Джон Джеймс Одюбон – художник-самоучка, натуралист, орнитолог, охотник – нарисовал большинство своих знаменитых птичек.
Справа я замечаю промелькнувший знак «Ангола. Исправительное учреждение», и желудок у меня вдруг подкатывает к горлу. Ангола много для меня значит. Еще девочкой я посещала тюремные родео и изумлялась презрению, с которым заключенные рисковали жизнями, укрощая быков и лошадей. Но в первую очередь «Ангола» означает для меня остров. Именно по тюремной дороге мы ездили чаще всего, когда нужно было попасть на остров ДеСалль с восточного берега Миссисипи. Старый речной канал, охраняющий восточное побережье острова, приходилось пересекать на лодке почти в любое время года, но летом нефтяная компания прокладывала мост для обслуживания своих скважин на острове. Этот мост вел в экзотический мир теней и света, радости и ужаса, памяти и забвения. Я заводила друзей на острове – чернокожих, по большей части, – а затем теряла их из-за сословного деления, о котором даже не подозревала. Я работала на земле только для того, чтобы увидеть, как наводнение смывает результаты моих усилий. Я ухаживала за животными, которых потом вели на бойню. Я научилась выслеживать и стрелять, а затем возненавидела убийство.
Для меня понятия «смерть» и «остров» связаны неразрывно. Когда мне исполнилось десять лет от роду, из «Анголы» сбежали четверо рецидивистов. Они ухватились за бревно и бросились в воды Миссисипи. Группа преследователей из тюрьмы сообщила моему деду, что течением их может вынести на берега острова ДеСалль. Группа тюремных охранников с собаками весь световой день прочесывала остров. Они ничего не нашли. На следующий вечер на поиски отправились мой дед, его белый десятник и двое чернокожих рабочих. Они выехали верхом на лошадях, взяв с собой четырех призовых гончих. На следующий день двое заключенных были заперты в собачьем загоне позади амбара, их руки и ноги были связаны канатами с буровых скважин. Другие двое лежали мертвыми на полу амбара, и тела их были изуродованы рваными ранами, нанесенными пулями и клыками собак.
В прошлом году во время пикника на берегу утонула моя бабушка. Вот она смеется, а в следующее мгновение ее уже нет в живых. Она упала в реку вместе с песчаным обрывом с высоты в тридцать футов, и тело ее так и не нашли. Меня не было с ней в тот день, и, наверное, это к лучшему. Я бы наверняка погибла, пытаясь спасти ее. Я знаю Миссисипи так, как знают ее немногие и как большинство никогда не узнает эту реку. Там, где многие страшатся ее мутных вод, я уважаю ее. Когда мне исполнилось шестнадцать, я переплыла Миссисипи на спор, чтобы доказать, что ничего не боюсь. В тот день безумная храбрость едва не погубила меня. Остров и река унесли больше жизней, чем мой дед и те осужденные, вместе взятые, но сейчас мне не хочется думать об этом. Не буди лихо, как говорила моя бабушка.
К югу от Сент-Френсивилля автострада расширяется до четырех полос. Я открываю дроссельную заслонку и лечу по прямому, как стрела, участку дороги до Батон-Руж. Я уже проскакиваю главный въезд в университет штата Луизиана, когда наконец звонит Шон.
– Я в Батон-Руж, – сообщаю я ему. – Еще час пути.
– Можешь не спешить, Кэт.
В груди у меня все сжимается. По голосу я понимаю, что у него плохие новости.
– Что случилось?
– Зубы Малика не совпадают с отметками укусов на телах жертв.
Я непонимающим взором смотрю перед собой.
– Ты уверен? Кто проводил сравнительный анализ?
– Один малый из ФБР по фамилии Абрамс. Говорит, что между ними нет ничего общего.
– Дерьмо… Он знает свое дело.
– Похоже, Малик оказался не той ниточкой, за которую мы рассчитывали потянуть.
Я выскакиваю в левый ряд, обходя дребезжащий старый автомобиль с логотипом «Виннебаго».
– Шон, связь Малика с жертвами никоим образом не может быть случайной. Это ключ к раскрытию дела. Мы просто еще не поняли, как все это стыкуется.
– У тебя есть какие-нибудь идеи?
Я судорожно размышляю.
– ДНК Малика может совпасть со слюной на следах от укусов.
– Но его зубы не соответствуют укусам.
– Он мог использовать еще чьи-либо зубы.
– Что?
– Этот прием описан в книге «Красный дракон». Зубная фея воспользовалась зубами своей бабушки, чтобы кусать ими жертвы. Для нее это было частью ритуального убийства, но Малик может использовать их для инсценировки, чтобы ввести нас в заблуждение.
