— Постойте, — говорю, отодвигая стул от стола. — То есть я все это время был под наблюдением правительства? Считал себя параноиком, сумасшедшим, теперь содержусь в психушке и ем лекарства, как леденцы, а вы сообщаете мне, что все это было на самом деле?
— Майкл…
— Где камера — в часах? Вы ведете наблюдение через них? А как насчет…
— Майкл, — повторяет он с большей настойчивостью, — прошу вас, успокойтесь. Никто не наблюдает за вами. Просто вы помечены в системе. Это означает, что если ваше имя появится в полицейском или медицинском рапорте или еще где-нибудь, то я получу сообщение по электронной почте и прочту его. Только и всего.
— Вы наблюдали за мной.
— Я вас защищал. Послушайте, люди, которые похитили вас с матерью, находятся на свободе, и они связаны серией убийств, а я делаю все, что в моих силах, чтобы раскрыть преступления. Сейчас мы придерживаемся версии, что они убивают отступников, всех, кто уходит от них или выступает против культа. Мне очень нужно знать, не выходили ли они с вами на связь, потому что это может дать ниточку…
— А как они связались с другими?
— Понятия не имеем. В один прекрасный день ребята взяли и ушли. Никто их не звал, никто не увозил. Судя по всему, они сделали это абсолютно добровольно.
— Это лишено смысла.
— Я и сам знаю. Слушайте, наверняка есть нечто такое, о чем вы можете сообщить. Письмо, подсунутое под дверь, незнакомец на улице. Хоть что-то.
Я смеюсь, разочарованный и сбитый с толку:
— Меня много лет преследуют вымышленные люди. Может быть, они искали возможность выйти на связь.
Он начинает говорить, но внезапно меня вдавливает в стул. Боль завязывает тело в узел. Из кармана агента Леонарда раздается громкий звонок.
— Выключите его! — С трудом распрямляюсь, одной рукой хватаюсь за голову, а другой тянусь к нему.
Рука пульсирует в том же ритме, в каком хрипели динамики в эксперименте доктора Литтла.
— Что с вами?
— Выключите телефон!
Он вытаскивает мобильник и в недоумении хмурится. Наконец нажимает кнопку. Звон прекращается, боль начинает отпускать. Леонард растерянно смотрит на аппарат.
Я потираю виски, не в силах сдержать стоны.
— Этого больше не должно быть.
Глаза агента расширены, во взгляде изумление.
— У вас кровь носом пошла.
Прикасаюсь к верхней губе — он прав. Пальцы становятся скользкими и красными, кровь капает с губ.
— Это не должно происходить.
— Да в чем дело?!
— Позовите доктора Литтла.
— Что с вами?
— Он мне нужен! — кричу я и сам иду к двери. — Позовите сюда доктора Литтла!
Голова снова взрывается болью, и я, скорчившись, падаю на стену. Поворачиваюсь и вижу, что агент Леонард держит телефон у уха.
— Идиот, кому вы звоните?! — Я плетусь назад, вырываю у него сотовый, швыряю о стену.
Сигнал прекращается, боль стихает, и я испускаю протяжный усталый вздох.
— Какого дьявола?! — бесится агент Леонард.
Вбегает доктор Литтл:
— Что случилось?
Я показываю на сломанную технику:
— У меня снова был приступ головной боли от сигнала сотового. Даже два — благодаря ему.
Леонард подбирает телефон, от которого отвалилась задняя крышка, и вставляет на место аккумулятор.
— У вас больше не может быть телефонофобии, — говорит доктор Литтл. — Это психосоматическая иллюзия, и лекарства заблокировали ее.
— Никакая не иллюзия. И нет тут ничего психосоматического. Настоящая физическая боль — о чем я вам талдычу с самого первого дня. У меня что-то в голове!
Доктор Литтл хмыкает:
— Майкл, ничего у вас там нет.
— Постойте, — медленно произносит Леонард. — А что, если есть?
Доктор Литтл, прищурившись, смотрит на него:
— Что?
— Я уже видел подобную реакцию, — говорит агент, — в «Химкоме», на записи с камеры наблюдения. Перед тем как Хоккеист убил уборщика, у того вдруг случился внезапный приступ головной боли. Такое впечатление, будто приступ предупреждает жертву о нападении, но мы не смогли понять, каким образом это произошло…
Доктор Литтл хмурит лоб:
— Вы считаете, что у маньяка есть сотовый?
— Сотовый есть у каждого.
Я отрицательно качаю головой:
— У меня нет. Видимо, это означает, что я — не убийца.
— Вы — потенциальная жертва, — поясняет агент Леонард. — Как Брэндон Вудс и другие члены секты.
— Я не принадлежу к этому культу.
— Но в голове у вас может что-то быть. Какой-нибудь чип, или маячок, или… не знаю что. Если Черни имплантировал что-то в похищенных детей, например коммуникатор, то именно так сектанты вышли на связь с другими детьми и позвали их к себе. Может, такие чипы есть у них всех. — Леонард пожимает плечами. — Возможно, в вашем есть какой-то дефект, и это объясняет, почему вы не вернулись.
— Я предупреждал его о чем-то в этом роде почти два месяца назад, — киваю в сторону доктора Литтла. — Но кто сумасшедшего будет слушать?
Доктор Литтл качает головой:
— Теперь вы оба говорите как сумасшедшие.
Агент Леонард смотрит на доктора Литтла:
— Я знаю и соглашаюсь с вами, но тут следует учесть и некоторые другие факторы. Мы видели на этой записи определенные события, которые я не вправе здесь обсуждать. Тем не менее мы пришли к выводу, что расследование выходит за рамки того, что принято считать допустимым. Имплантат для слежки далеко не самое сумасшедшее объяснение, которое родилось в ходе обсуждений.
Доктор Литтл вытягивает губы трубочкой:
— С учетом всех обстоятельств эта идея не кажется такой уж безумной.
— Если у него в голове что-то есть, — говорит Леонард, — мы можем это проверить?
Доктор Литтл улыбается.
— Агент Леонард, мы же в больнице, пусть и для душевнобольных. Обнаружение всяких штук в головах пациентов — это наша профессия. Завтра утром я первым делом назначу томографию.
Взбешенный доктор Ванек врывается в палату:
— Нельзя позволять томографию! Об этом не может быть и речи!
— Успокойтесь, — говорю, закрывая глаза. — Мне и без того нелегко справляться, когда возвращаются прежние страхи.
— Вы собираетесь пройти ее?
Я открываю один глаз, смотрю, как Ванек в возбуждении беспорядочно мерит шагами комнату.
— Да, я пойду на томографию — мне кажется, это самое умное решение.
— Это же ядерный магнитный резонанс! — вопит он.
— Что абсолютно безвредно, как вы сами утверждали, когда мне в последний раз назначили эту процедуру.
— Разве мне не дозволено ошибаться? — Он останавливается и тычет в меня пальцем. — Мы так и не знаем, почему вы потеряли память. Несколько недель я взвешивал все свидетельства, и единственное разумное объяснение — последствия томографии.
— Я выпал из окна. Возможно, повредил голову.
— Обследование показало, что ничего подобного с вами не случилось.
— Томография именно этим и занимается. Заглядывает в мозг и сообщает, есть ли там какие-то проблемы. Мы воспользуемся прибором еще раз, чтобы установить, имеются у меня в черепе посторонние предметы или нет.
— А если есть, — подхватывает он, — томограф будет снова взаимодействовать с этим предметом, и, откровенно говоря, нам еще повезет, если две недели станут вашей единственной потерей. Исходя из предположения о наличии в голове какого-то электронного устройства, подвергать его бомбардировке — абсолютная глупость, ведь мы ничего не знаем о том, что оно собой представляет и как действует.
— Я пытаюсь выздороветь! — срываюсь на крик. — Пытаюсь избавиться от иллюзий и фобий. И ничто из того, о чем вы говорите, не способствует этому!
— Да, потому что вы меня не слушаете!
— У меня здесь все равно нет права голоса, — устало вздыхаю я. — Вы, поместив меня сюда, лишили возможности принимать решения, так что прекратите орать и посоветуйтесь с доктором Литтлом.
— Я с ним уже беседовал, и он проявляет еще большее упрямство, чем вы.
— Тогда свяжитесь с моим отцом.
Он качает головой:
— Процедура не считается опасной, так что его одобрения не требуется.
— Но ведь он может запретить обследование! — Ерзаю на стуле, внезапно теряя нить: в чью пользу я выдвигаю аргументы? Я не хочу бояться томографа, но боюсь. — Если мой отец потребует, чтобы томография не проводилась, то ее отменят, верно? Как у тех религиозных групп, которые отказываются лечиться. Опасно это для жизни или нет, но вы должны подчиняться желаниям пациента или его опекунов.
— Такая возможность существует, — неуверенно тянет Ванек. — Но ввиду того что родительские чувства вашего батюшки никогда не приносили никакой пользы, рассчитывать на них не стоит.
— Ну, тогда… — Развожу руками. — Забудьте об этом. Я пройду обследование, и все будет в порядке. — Пульс учащается при мысли об этом — гигантская труба, гудение моторов, невидимое магнитное поле, пронзающее тело. Снова закрываю глаза и гоню прочь волну паники. — Это все у меня в голове; ничто мне не повредит.
