Да, это была среда.
Жара стояла невыносимая, и ребята, едва войдя в квартиру, тут же открыли окна, сунули шампанское в холодильник, но одну бутылку все-таки открыли, чтобы скрасить ожидание. Расположились в большой комнате, Борис включил магнитофон, и квартира наполнилась заморскими воплями, которые вполне заменяли музыку, более того, они-то, эти вопли, и считались музыкой. Поговорили о Майкле Джексоне, о его судебных неприятностях, о многомиллионном штрафе, который он вроде бы выплатил одному мальчику, с которым вел себя слишком уж непристойно. Потом обсудили, какие такие места трогал Майкл Джексон у трепетного мальчика, что мальчик при этом чувствовал и что при этом вздрагивало у самого Джексона.
— А я бы не возражал, — сказал Вадим. — Пусть бы и меня Джексон потрогал за разные места…
— Тем более что он за это неплохо платил, — добавил Борис. — В долларах.
— Я бы и сам ему за это заплатил, — усмехнулся Вадим.
— Плати, я потрогаю, — предложил Игорь. Он развалился в низком кресле как-то наискосок, так что на подлокотнике оказались не руки, а ноги. Бутылка шампанского шла по кругу, постепенно опустевая, пили прямо из горлышка, находя в этом дополнительную радость — рот наполнялся освободившимися винными газами, и хмель получался легким и недолгим.
— Скоро приедет, — сказал Борис, взглянув на часы.
— Кто первый? — спросил Игорь.
— Жизнь покажет, — Вадим, запрокинув голову, приложился к бутылке, ожидая, когда последние капли стекут к нему в рот.
Именно в этот момент и произошло что-то совершенно непонятное. Никто из троих так и не смог впоследствии сказать, был ли при этом какой-нибудь посторонний звук — крики Джексона заглушали все, и, даже разговаривая, ребята вынуждены были выкрикивать слова.
И вдруг заорал Игорь.
Повернувшись к нему, Вадим и Борис замерли от ужаса — коленка Игоря представляла собой большую рану, из которой хлестала кровь. Но самое страшное было в том, что самой ноги, которая должна была идти от колена, ее не было, она свисала вниз на тоненькой жилке.
Игорь орал, обхватив ногу выше колена и пытаясь остановить кровь, Вадим и Борис оцепенело смотрели на рану, на это крошево из костей, кожи, мяса, которое секунду назад было прекрасной молодой коленкой.
— Жгут! — вопил Игорь не своим голосом, уже лежа на полу и заливая кровью все вокруг. — Жгут быстрее!
Борис пришел в себя первым, побежал в туалет, распахнул шкафчик, сорвал с клизмы резиновый шланг, Вадим, вместо того чтобы помогать ему, с сумасшедшим криком бросился в дверь, сбежал по лестнице, выскочил во двор и что было силы помчался по дорожке. Потом вдруг развернулся, словно вспомнил о чем-то важном, снова вбежал в подъезд, ворвался в квартиру. Борис все это время пытался стянуть жгутом ногу Игорю, но пальцы его, перемазанные кровью, скользили, жгут сползал…
— Помоги! — заорал Борис, увидев в дверях Вадима.
Тот подошел, протянул руки, чтобы придержать жгут, но едва коснулся окровавленной ноги, побледнел и опрокинулся навзничь.
— Дерьмо, — прошипел Борис и кое-как все-таки закрепил шланг на ноге, стянул его, завязал узлом. Фонтанчик крови ослаб, а вскоре вовсе остановился.
— «Скорая», — прошептал Игорь, теряя сознание. — Звони срочно в «Скорую»…
Борис схватил телефонную трубку, но вместо «Скорой» набрал пожарную службу, потом милицию и только с третьей попытки догадался позвонить по ноль-три.
— Быстрее, — выдохнул он. — Человек умирает…
— Что с ним?
— Оторвало ногу… Записывайте адрес… Садовая, семь, квартира двенадцать…
— Сколько ему лет?
— Еще молодой, мать вашу… Он умирает!
Машина с красным крестом подъехала через десять минут, и два санитара с носилками вслед за Борисом вбежали на второй этаж, протиснувшись между выбежавшими на крик соседями.
Картина, которая предстала перед глазами, заставила их побледнеть. Игорь лежал без сознания, все вокруг было залито кровью, на ковре, в луже крови лежал смертельно бледный Вадим…
— О, боже, — прошептал санитар, отшатываясь, — что здесь произошло?
— Не знаю, — сказал Борис. — Ничего не могу объяснить… Ничего не понимаю…
— Ну, ладно, тут нога оторвана… А что у этого? — он показал на Вадима.
— Обморок… Он просто уделался от страха…
— Тогда ладно, тогда ничего…
Установив носилки на пол, санитары осторожно положили на них Игоря и, с трудом подняв, понесли к выходу. Но тут выяснилась еще одна страшноватая подробность — когда Игорь от ужаса и боли катался по полу, нога его, болтающаяся на кожице, оторвалась и теперь сиротливо лежала у кресла. Санитары были уже внизу, во дворе, когда Борис, обводя замутненным взглядом комнату, вдруг увидел ногу.
— Стойте! — заорал он. Вбежав в ванную, Борис схватил полотенце и только через ткань смог прикоснуться к ноге, поднять, спуститься с ней к машине.
Доминошники, увидев «Скорую помощь» и убедившись, что произошло действительно нечто из ряда вон, подошли к подъезду и столпились поодаль. Но то, что они увидели в следующую секунду, вряд ли смогут забыть когда-нибудь — из подъезда вышел бледный Борис, в его окровавленных по локоть руках была человеческая нога, обутая в кроссовку. А белый носок с нежно-голубой полоской только усиливал ужас происходящего.
— Вы забыли… вот… — сказал Борис санитарам.
Один из них обернулся, увидел ногу, и тут же его словно толкнуло спиной к машине. Борису пришлось самому донести ногу до машины и положить на носилки, рядом с живой ногой.
Но доминошники отнеслись к происшедшему более спокойно и рассудительно.
— Доигрались, — сказал один из них, все еще держа доминошные камни в руке.
— Не иначе как граната взорвалась, — добавил второй. — Где они берут эти гранаты… Каждый день что-то взрывается…
— Покупают. Деньги есть, вот и покупают.
— Тут в другом вопрос… На кой черт им эти гранаты? Кого взрывать собрались?
Старик стоял молча.
Он остановился за спинами собравшихся людей, но близко не подходил. Прислушиваясь к себе, не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния.
— За все надо платить, — пробормотал он вполголоса, но его услышал мужичок, стоявший рядом.
— Это верно, Иван Федорович, это верно… Выживет — слава богу, помрет — тоже невелика беда. И без него не пропадем… Верно говорю?
— Авось, — уклонился старик от прямого разговора. — Я вот думаю… Ногу-то пришьют ему?
— Пришьют, — уверенно сказал мужичок и почему-то рассмеялся. — Я слышал, одному знаешь что пришили? При людях и сказать совестно… И ничего, детенка родил! Во!
— Надо же, — неопределенно ответил старик и, не добавив больше ни слова, поковылял к своему подъезду. Он и в самом деле с трудом передвигал ноги. Ухватившись за перила, помогая себе руками, подтягиваясь, сколько хватало сил, он поднялся на свой этаж, нажал кнопку звонка и почти ввалился в квартиру, когда Катя открыла дверь.
— Ты что, деда? — испугалась она.
— Устал маленько, — ответил он и, сбросив с ног растоптанные туфли, пошел в комнату, прилег на диван.
— Чаю выпьешь? — Катя присела рядом.
— Потом, — старик похлопал ее по руке, попридержал, когда Катя хотела подняться.
— Что там за крики во дворе? «Скорая» приехала…
— А… Что-то взорвалось, — честно ответил старик.
— Все живы?
— Да, все живы.
— А у кого взорвалось-то? — насторожилась Катя, почувствовав, что старик недоговаривает.
— У торгаша этого… Чуханова.
— А «Скорую» кому вызывали?
— Дружку… Есть у него один там долговязый, как оглобля.
— Игорь?
— Может быть… Я их по именам и не знаю.
— И что с ним?
— Вроде нога повреждена, — старик был даже благодарен Кате за то, что ее вопросы позволяли отвечать ему честно. Он не лукавил, действительно у Игоря что-то с ногой, а что именно… Откуда ему знать, он не врач. Это пусть врачи разбираются, последнее время у них и опыт появился — в городе каждый день гремят взрывы. Шла война, но старик не мог определить, кто с кем воюет и на чьей стороне оказался он сам.
* * *
Опустившись к горизонту, солнце нашло между домами небольшой узкий просвет, наполнив квартиру Чуханова каким-то зловещим красноватым светом. После отъезда «Скорой помощи» Борис с Вадимом наскоро смогли убрать квартиру, подтерли кровь, поставили на места стулья, стол. Сами они опустились в два низких кресла и сидели, освещенные закатным солнцем, притихшие и потрясенные.
А по комнате мерно и тяжело, из угла в угол ходил полковник Пашутин, изредка поглядывая на приятелей с раздраженным недоумением. Он не мог понять происшедшего, снова и снова задавал одни и те же вопросы. Не потому, что не в состоянии был придумать других, а потому, что задавать одни и те же вопросы было действенным приемом на любом допросе.
