Не говоря уже о том, что я оставила свой «Глок» в доме Дикона, а потом угрожала вышибить ему мозги.
Карен раздраженно отмахнулась.
– Дела не будет.
И тут ее как громом поразило.
– Дело, будь оно все проклято! Вот что я должна была сделать в десять часов утра. У меня была назначена встреча с адвокатом по поводу Джонатана.
Карен схватила свой сотовый телефон, договорилась о переносе встречи и перезвонила в школу Джонатана, чтобы ему передали, почему она не заехала за ним.
Закончив разговор, Карен повернулась к Бледсоу и заметила, что он по-прежнему недовольно хмурится.
– Мы можем взять его, посадить в камеру, а потом я надавлю на него и он сделает признание. Я уверен, что смогу этого добиться, Карен. А даже если и не смогу, то все равно стоит попытаться хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как он будет корчиться и изворачиваться.
Карен устало откинулась на спинку стула.
– Нет, я сама разберусь с ним. Но все равно спасибо. Я благодарна тебе за помощь и сочувствие.
Бледсоу еще несколько мгновений разглядывал ее.
– Смотри только, не сделай чего-нибудь такого, о чем после будешь жалеть.
– Пусть этим займется мой адвокат, ладно? – Она с трудом выдавила улыбку. – Но я пожалею о своем решении, когда получу от него счет за услуги.
После разговора с Бледсоу о Диконе Карен устроилась за длинным столом в гостиной и принялась перелистывать дело Окулиста Чувство, что она упустила из виду что-то важное, крепло. Кроме того, появилась информация, которую она попросту не успела как следует проанализировать.
Около половины второго в штаб-квартиру пожаловала Мандиза Манетт с сумкой через плечо, набитой документами и канцелярскими принадлежностями. Оккупировав столик в дальнем углу гостиной, она приклеила ленту, на который было выведено ее имя, на ящик металлического картотечного шкафчика и принялась раскладывать на столе свои бумаги. Желтыми кнопками Мандиза приколола к стене фотографию молодой девушки. Поприветствовав ее коротким кивком и не обменявшись ни словом, Карен вернулась к своей работе.
Следующим, спустя полчаса, прибыл Бубба Синклер. Он немного поболтал с Бледсоу о «Чикаго Бэарз», футбольной команде своего родного города, после чего занял место за столом у двери в столовую. Он поставил перед собой парочку фотографий в рамках – Карен не видела, кто на них изображен, они были повернуты к ней обратной стороной, – присовокупив к ним баскетбольный мяч с автографом. Подняв голову, Синклер поинтересовался:
– Мы запираем эту конуру на ночь или как?
– Запираем и ставим на сигнализацию, – подтвердил Бледсоу. – Техники установили систему защиты сегодня утром, после того как ты ушел.
– Что это у тебя за мяч? – пожелала узнать Мандиза.
– Я принимал участие в расследовании убийства отца Майкла Джордана. Так, ничего особенного, пришлось побегать немного для полицейского управления Каролины. Но Эм-Ди оценил мою работу и подарил мяч со своим автографом.
– И что, теперь это твой талисман?
– А почему нет? Немного везения нам не помешает. Вдруг поможет…
– Как скажешь. Кроличьи лапки, заговоренные амулеты на счастье… Нет проблем! – подхватила Манетт. – Только давай обойдемся без заклинаний и камлания, договорились? Этого я не потерплю.
– А как ты отнесешься вот к этому? – Синклер вытащил из-под рубашки висевшее на шее большое ожерелье.
– Позволено мне будет спросить, что это такое?
– Мое счастливое охотничье ожерелье. – И Бубба принялся любовно перебирать нанизанные на кожаный шнурок зубы самых разных форм и размеров. – Я сам выдирал каждый. Медведь, олень, даже лось… Вот с этим пришлось повозиться больше всего. – Найдя медвежий зуб, он поднял его, чтобы всем было видно. – Впрочем, не стану утомлять вас рассказом о том, как мы завалили зверюгу, а потом удаляли у него мой талисман.
– Убери эту штуку с моих глаз! – заявила Манетт. – Я люблю животных.
– Эй, я тоже их люблю! – возразил Синклер с оскорбленным видом.
Карен, не принимая участия в шутливой перебранке, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза – она мысленно выстраивала логическую цепочку и должна была сосредоточиться на своих умозаключениях.
Где-то в течение часа к остальным присоединились Робби и Чейз Хэнкок. Каждый облюбовал себе укромное местечко для работы, причем Робби вполне предсказуемо устроился поближе к Карен, тогда как Хэнкок предпочел сесть к ней спиной в самом дальнем углу.
– У меня есть кое-какие соображения, которые я хочу предложить вашему вниманию, – начала Карен, когда все расселись по своим местам.
Собравшиеся как по команде повернули головы в ее сторону или хотя бы сделали вид, что слушают.
– Я пыталась понять, почему он прокалывает своим жертвам глаза. Очевидно, это действие представляется преступнику исключительно важным. Оно приносит ему чувство успокоения и удовлетворяет глубокую внутреннюю потребность. Тот факт, что выкалывание глаз является составной частью его почерка, а не МО, может содержать ключ к пониманию того, кто он такой на самом деле.
– Почему? – сразу же спросил Бледсоу.
– Потому что ему не нужно делать этого, чтобы подчинить себе жертву. Она уже мертва к этому времени, – пояснил Хэнкок.
Бледсоу повернулся к Карен, ожидая подтверждения. Она неохотно кивнула в знак согласия.
– Ну а зачем он протыкает жертвам глаза?
– Хороший вопрос. В прошлом году наш отдел высказал несколько предположений в отношении жертв номер один и два однако к единому мнению мы так и не пришли. Но у меня такое чувство – правильнее будет назвать его гипотезой, – что он поступает так из-за того, что сам страдает от какого-то физического недостатка. Шрам на лице, старая рана, угревая сыпь, заячья губа – не могу сказать точно, но это стоит проверить.
– Я займусь этим! – заявил Синклер. – Бывшие заключенные освобожденные на протяжении последних нескольких лет, отсидевшие за тяжкие преступления, лица которых чем-то обезображены или изуродованы. Этот список можно будет сопоставить с тем, что у нас получится после кровавых рисунков.
– Это всего лишь гипотеза, – поспешила остудить его энтузиазм Карен.
Бледсоу нахмурился.
– Пока что у нас нет ничего, кроме гипотез и предположений. Карен коротко кивнула в знак согласия.
– Раз уж заговорили о символизме, – продолжал Бледсоу, – то как быть с руками? Какие есть мысли на этот счет?
– Символизм не поможет нам поймать убийцу или найти подозреваемого. – Манетт наклонила голову и искоса взглянула на Карен. – Без обид, Кари, но к чему тратить время на эту психопатическую чушь?
– Поведенческий анализ, – поправил ее Робби.
– Да как ты его ни назови, это то же самое, что смотреть в магический кристалл.[23] А все мы прекрасно знаем, что магических кристаллов не бывает.
– Главная мысль состоит в том, чтобы уменьшить количество подозреваемых, – пояснил Робби. – Дать нам что-то, на чем можно сосредоточиться. В отсутствие свидетелей и явных улик составление психологического портрета даст нам, по крайней мере, направление поиска. Подскажет, парня с каким характером и привычками мы ищем.
Бледсоу откинулся на спинку стула, и тот обиженно заскрипел.
– Пока что у нас нет ничего, – повторил он и перевел взгляд на Карен. – Руки?
Карен вздохнула. Она была благодарна Робби и Бледсоу за помощь, поскольку новой стычки она бы не выдержала. Экседрин[24] притупил головную боль, но мысли по-прежнему текли вяло и медленно.
– Он уносит руки с собой в качестве трофея, – сказала она, чтобы иметь возможность заново пережить убийство, хотя бы мысленно. Еще раз воплотить в жизнь свою мечту. Я бы рискнула предположить, что он делает и снимки. Фотографирует жертвы после того, как расправится с ними. Может быть, даже фотографирует свои рисунки на стенах. Готова держать пари, он считает их произведениями искусства.
– Но почему, если эти руки удовлетворяют его болезненные фантазии, он убивает снова? – спросил Синклер.
– Потому что у серийных убийц сам акт совершения преступления никогда не дотягивает до высших стандартов их фантазий. Поэтому они постоянно совершенствуют и оттачивают его. Применительно к Окулисту это означает, что руки или фотографии больше не приносят ему удовлетворения или возбуждения, которые он испытывал во время собственно убийства, и внутренняя потребность нарастает, подчиняя себе все его существо.
– И тогда он убивает снова, – сказал Робби.
– Именно. Совсем как наркоман. Точнее, как ребенок, которому нужно испытать немедленное наслаждение, и он делает все, чтобы вознаградить себя. Пусть даже общество считает это морально неправильным или недостойным поступком.
