— Но что-то должно быть. Даже армия не строит сооружения, о которых потом начисто забывает.
— Оно обнесено изгородью?
— Я не знаю. Я нахожусь в пяти милях от него. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что даже армия не строит сооружения, о которых потом начисто забывает. Отсутствие документов означает, что это место находится в другом списке. Должно быть, это нечто секретное.
— Все они секретные, — заметил Ричер.
— Одни больше, чем другие.
— Местные старики помнят, что там было оцепление.
— Оцепление есть всегда.
— Но насколько секретной была база? Туда съехалось много строительных рабочих.
— Тогда была секретной, теперь — нет. Может быть, там имелись некоторые странности, а это может оказаться для тебя важным. Но если тебе это и в самом деле нужно, мне придется произвести кое-какие серьезные изыскания.
— А ты можешь?
— Тебе это будет дорого стоить.
— В каком смысле?
— Я хочу знать всю историю, — послышался теплый хрипловатый интимный голос.
— У тебя нет времени. Хватает других дел.
— Ну, сейчас я жду звонка.
— Что-то интересное?
— Очень даже.
— Расскажи мне.
— Нет, так не получится. Сначала ты.
— Я не хочу вести такие разговоры через коммутатор.
— Тебе не о чем беспокоиться. Очевидно, у полковника была правильная голова, в противном случае тебя бы разжаловали. Да и все сроки давности на причинение вреда государственной собственности давно прошли.
— Как глубоко ты будешь копать?
— Настолько, насколько ты захочешь.
— Когда тебе позвонят?
— Надеюсь, скоро.
— Тогда у нас нет времени для длинной истории. Добудь мне то, о чем я прошу, к завтрашнему дню, и тогда я тебе все расскажу.
— Ты жестко ведешь переговоры.
— Я рассчитываю получить что-то за пустышку.
— Но дай мне хотя бы намек.
— Ладно, — сказал Ричер. — Это был не полковник, а бригадный генерал.
Платон решил пообедать пораньше, потому что он проголодался из-за пропущенного ленча. Поэтому он зашел на кухню. Платон иногда так делал, считая, что таким образом демонстрирует солидарность с людьми, которые на него работают. Демократия в действии. Однако всегда получалось нечто феодальное. Его люди начинали суетиться и кланяться, чистить и скоблить, краснеть и нервничать. Вероятно, они его боялись — впрочем, совершенно беспричинно. Он никогда не увольнял слуг. Никто из них ни разу не пострадал. Во всяком случае, из нынешнего поколения. Двое их предшественников были похоронены в его владениях, но ни один из тех, кто сейчас на него работал, об этом не знал.
Платон заказал холодные закуски и горячее основное блюдо, взял пиво из холодильника и вышел подождать в небольшую столовую под открытым небом. Потом вытащил сотовый и набрал номер обнесенной стеной виллы, расположенной в сотне миль от города.
— Как наши дела в Южной Дакоте? — спросил он.
— Об адвокате позаботились шесть часов назад, — ответили ему.
— А о свидетельнице?
— Пока нет.
— И когда?
— Скоро.
— Как скоро?
— Очень скоро.
Платон почувствовал, как пульсирует кровь в висках и повышается давление. Он представил себе следующие двадцать четыре часа. Он любил мыслить визуальными образами. Ему нравилось выстраивать временные интервалы в последовательности, как деления на линейке. Он внимательно их рассматривал, точно птица, низко проносящаяся над водой; заполнял некоторые, другие оставлял пустыми.
— Позвони парню и скажи, что дело со свидетельницей ждать больше не может.
— Скажу, — обещал человек из особняка.
Платон повесил трубку и набрал другой номер; он позвонил на взлетное поле и приказал, чтобы приготовили его самолет. Его следовало заправить, чтобы он мог моментально взлететь. План полета — Канада, но это была ложная цель. На самом деле ему предстояло пролететь тысячу семьсот миль туда и тысячу семьсот обратно. Следовательно, требовалось позаботиться о том, чтобы топлива хватило для обратного рейса.
Затем Платон сделал третий звонок. Он собирался взять с собой шесть человек. Ему были нужны хорошие парни, но не настолько, чтобы он не мог их оставить. Если до этого дойдет.
А он очень рассчитывал, что дойдет.
Ричер перестал думать о женщине с приятным голосом, когда услышал крики в вестибюле полицейского участка. Кричал один человек — по телефону. Сначала беседа носила формальный характер, потом он заговорил вежливо и начал защищаться. А закончилось все громкими воплями. Далее в споре приняли участие три стороны. Старик за письменным столом — в кабинет Холланда, Петерсон — Холланду, старик в вестибюле — дежурному, и снова Петерсон спорил с кем-то из участка.
— Проблема с байкерами, — сказал Петерсон. — Только что позвонил один из них. Пропало трое байкеров, он спрашивал, почему мы ничего не делаем, чтобы их отыскать.
— И что вы им ответили? — спросил Ричер.
— Мы сказали, что работаем над этим.
— И?
— Они заявили, что нам следует работать лучше, или они приедут в город и сами все сделают. Они сказали, что дают нам время до завтра.
Было без пяти пять дня.
Осталось тридцать пять часов.
Петерсон снова ушел, и Ричер остался сидеть в пустой комнате. Он посмотрел в окно, за которым все еще шел снег. Снежинки падали на землю в желтом натриевом свете. Небо потемнело, день заканчивался. Двенадцать тысяч душ находились в своих домах, грелись, смотрели телевизор, собирались ужинать. На севере кипела тюрьма. Никто не знал, что намеревались делать байкеры на западе. И неизвестный снайпер готовил второй выстрел.
Вернулся Петерсон.
— Шеф Холланд думает, что они блефуют. Он говорит, что их стратегия состоит в том, чтобы не нарушать закон и не давать нам повода против них что-то предпринять.
Ричер не ответил.
— А что думаешь ты? — спросил Петерсон.
— Есть только один способ узнать.
— И в чем он состоит?
— Разведка.
— Хочешь, чтобы мы туда отправились?
— Нет, пойду я, — сказал Ричер. — Мне в любом случае нужно осмотреть место, выяснить, что там такое.
— Но твой человек над этим работает.
— Ничто не заменит живого взгляда.
— Ты собираешься просто туда заявиться?
— Скажу, что я из армии. Проверяю нашу собственность — как и положено, два раза в год.
— И ты пойдешь один?
— Почему нет?
— Не получится. Они попросят документы.
— Нет, не попросят. Они сами не являются горожанами в полном смысле слова.
— Когда ты туда пойдешь? — спросил Петерсон.
— Чем раньше, тем лучше, — ответил Ричер. — Но в темноте это бесполезно. Значит, я отправлюсь туда завтра, на рассвете.
Петерсон сказал, что у департамента полиции есть запасная машина без опознавательных знаков и Ричер может ее взять. Время рассвета зависит от погоды, но он наступит между семью и восемью часами.
— Сейчас я отвезу тебя домой, — сказал Петерсон. — Ты сможешь отдохнуть.
Ричер покачал головой:
— Нет, отвези меня к Джанет Солтер. У нее есть свободная комната. Она говорила, что предложила городу свои услуги после того, как сломался автобус. Потом она сказала мне, что ей известно о кризисном плане. Фактически это было закодированное послание. Она хочет, чтобы, когда зазвучит сирена, с ней кто-нибудь остался. Представь себе, как она будет себя чувствовать, если все уедут.
Петерсон немного подумал и кивнул. Он хотел что-то сказать, но просто покачал головой.
— Я собирался сказать, что привезу твои вещи. Только у тебя ведь ничего нет.
— Скажи Ким, что у меня новая одежда. Скажи, что ты видел меня в ней. Я полагаю, она немного беспокоится. И передай, что я присмотрю за паркой ее отца. А еще поблагодари за гостеприимство.
Снегопад продолжался, но дороги между полицейским участком и домом Джанет Солтер все еще оставались в рабочем состоянии. Их чистили по меньшей мере один раз в день. Снегоочиститель отбрасывал снег на обочину, в результате получились четыре небольшие траншеи внутри одной — гигантской. Все звуки поглощал снег. Мир замер в полной тишине. Снежинки оставались невидимыми, пока не оказывались в лучах фар. Они падали вертикально и неумолимо перед тихо ползущей машиной.
Снегоочистители сузили дорогу, поэтому Петерсон не мог повернуть на улицу, где жила Джанет Солтер. Припаркованный полицейский автомобиль занимал всю проезжую часть. Красные огни лениво поворачивались, превращая падающие хлопья снега в розовый цвет граната или брызги крови. Ричер вылез из машины Петерсона, застегнул молнию парки и протиснулся между багажником патрульной машины и сугробом. Сидевший внутри полицейский не обратил на него ни малейшего внимания, и Ричер в полном одиночестве зашагал посередине улицы. Следы от проехавшего утром автомобиля давно занесло. Воздух обжигал. На смену холодному дню приходила лютая ночь.
