— Вперед! Штурмовые группы, вперед! Бегом! Порвем ублюдков!
В каком-то нереальном полуобморочном состоянии, будто в кошмарном сне, Шварцман последовал за командиром. Мимо неслись гротескные изломанные тени, как-то разом ни с того ни с сего вспыхнула беспорядочная автоматная стрельба. Причем кто в кого стреляет было абсолютно не разобрать. Сашка, поддавшись общему ажиотажу, тоже выпустил пару очередей по горящим обломкам казармы. Никто ему не ответил, и он стрелять перестал. Однако со всех сторон продолжали грохотать длинные очереди, порой пули противно взыкали прямо над головой. «Вот блин! Чеченцев, похоже, всех взрывом накрыло! Так и без них, свои уложат!» — мелькнула в мозгу заполошная паническая мысль. Он бежал, стараясь не упускать из виду спину летящего вперед гигантскими прыжками Кэпа. Где-то сзади и сбоку азартно пыхтели Трак и Каша. Пятьдесят метров они преодолели за рекордное время секунд в шесть — семь, не больше. Вот и домик арабских инструкторов.
С разбегу удар литой подошвой десантного ботинка. Дверь отлетает внутрь и с маху бьется об стену маленького коридорчика. И тут же выстрел. Пуля смачно входит в косяк, но Кэп уже в длинном прыжке-перекате влетает в дом. Шварцман инстинктивно вскидывает автомат, но вовремя вспомнив, что арабы нужны живьем, успевает задрать ствол вверх на мгновение раньше, чем указательный палец додавливает свободный ход спускового крючка. Выстрелы громом рвут барабанные перепонки, автомат трепыхается, захлебываясь ненавистью, рвется из рук. Воспользовавшись секундной заминкой, мимо лейтенанта внутрь дома протискивается Трак. Каша нетерпеливо толкает в спину, что-то кричит, плавающие в колокольном звоне уши никак не могут разобрать, что хочет боец. Но это и не важно, сейчас уже не важно. Важно только одно, взять живьем! Живьем хотя бы одного!
В комнате на полу ворочается чудовищная куча мала, сплошное переплетение рук, ног. Гигантский человекообразный осьминог. Периодически где-то в самом центре кучи мелькает растрепанная черная борода араба, сейчас густо перепачканная кровью текущей из разбитого лица. Куча постоянно движется, хрипит на разные голоса свирепой матерщиной и проклятиями на чужом незнакомом языке. Шварцман в растерянности замирает, не зная, что сделать, что предпринять, как помочь Кэпу и Траку. Оттолкнув его в сторону, в комнату влетает Каша. Боец не сомневаясь ни секунды, отбрасывает автомат и падает в самый центр кучи. Секунда и он выныривает из объятий «осьминога» крепко сжимая обеими руками за уши чужую бородатую голову.
— Га! Га! — утробно вскрикивает солдат, и раз за разом бьет в окровавленное лицо врага головой.
Шварцман тупо смотрит, как далеко до хруста в шейных позвонках откидывается назад голова в зеленой косынке и с размаху впечатывается лбом в расквашенное лицо араба. «Ух!» — говорит тот при этом. «Га!» — вскрикивает боец. «Ух!» — отвечает араб.
— Безумие, это какое-то безумие! — сам того не замечая вслух бормочет Шварцман, безвольно роняя вниз сжимающие автомат руки.
Голова кружится, все плывет перед глазами…
— Окно! Окно! Держи второго! — ревет откуда-то с полу Кэп.
Невольно подчиняясь магнетизму командирского голоса, Шварцман делает шаг к выбитому окну в дальнем конце комнаты, толком не понимая, что собственно и зачем он делает, осторожно стараясь не порезаться об острые клыки торчащих осколков стекла, высовывается наружу.
— Держи второго! — задыхаясь от ярости хрипит в спину командир.
На влажной земле под окном четко отпечатался ребристый след протектора армейского ботинка, рядом деревянный обломок рамы, битое стекло. «Второй выпрыгнул в окно. Кэп хочет, чтобы я его догнал», — приходит откуда-то издалека вялая мысль. Подняв голову и всмотревшись в неверные тени, отбрасываемые полыхающей рядом казармой, Шварцман различил ловко перепрыгивающую кусты, огибающую деревья фигуру араба. Всего каких-то двадцать-тридцать метров… Не далеко же он убежал за столько времени. Ошарашенное, впавшее в ступор сознание напрочь отказывается верить в то, что с момента, когда Кэп ударом ноги выбил закрытую на защелку дверь, прошло лишь несколько секунд. Неловко опершись рукой о подоконник, Шварцман все же порезался битым стеклом, резкая боль привела его в чувство. Тряхнув головой, он одним движением автоматного приклада смел с уцелевшей части рамы остатки стекла, принялся осторожно протискиваться в окно. Медленно, слишком медленно… Лохматая чернявая голова уже мелькает на самой границе освещенного пожаром, выхваченного из ночной темноты, круга… Нет, не успеть, уйдет… Уйдет… Кое-как вывалившись из окна, Шварцман вскинул автомат, ловя в прицел напряженно согнутую спину беглеца. Он уже глубоко вздохнул, готовясь послать первую пулю, которая должна была лечь точно между лопаток, в позвоночник, но тут навстречу арабу шагнула из темноты фигура в пятнистом комбинезоне. Облегченно вздохнув, лейтенант опустил автомат. Все решилось без его выстрела. И, слава богу, не пришлось никого убивать…
Когда на него выскочил спасающийся бегством араб, Колумбиец в первый момент растерялся, не зная, что же теперь следует предпринять. По идее следовало стрелять, но вот так просто выстрелить в безоружного человека почему-то показалось ему невыносимо глупым, не то чтобы недопустимым, или там негуманным, а именно глупым и стыдным. Он даже хихикнул нервным придушенным смешком, воровато оглянувшись, не видел ли кто? Однако араб приближался, и что-то предпринять становилось уже совершенно необходимым. Все еще сомневаясь, Колумбиец выступил из кустов ему на встречу и, передернув затвор, угрожающе выставил перед собой автомат.
— Стой! Стрелять буду! — привычную уставную фразу хотелось произнести значительно и грозно, но голос подвел, дрогнул в середине нервно, скатываясь во все тот же истеричный смех.
Араб остановился и замер, будто налетев с разбегу на каменную стену, медленно поднял на уровень плеч раскрытые пустые ладони. Оружия у него нигде видно не было. Да и сам он был весь какой-то нестрашный, растрепанный, всклокоченный, тяжело дышал, вздымалась и опадала широкая грудь. Однако в лице его Колумбиец никаких признаков страха не заметил. Глубоко посаженные черные глаза смотрели на него внимательно и спокойно и чувствовалась в них такая сокрушительная мощь, такая внутренняя сила, что хоть и стоял солдат с готовым к бою автоматом против безоружного, но все равно невольно вздрогнул, плотнее сжал вспотевшей ладонью цевье.
— Стрелять будешь? — прерывистым после быстрого бега, хриплым голосом на чистом русском языке осведомился араб.
Вопрос прозвучал буднично и непринужденно, словно не о жизни и смерти своей спрашивал наемник, а закурить просил у солдата.
— Кха… хха…, - попытался что-то ответить Колумбиец, внезапно чувствуя, как под гипнотическим взглядом араба непослушный язык вдруг прилип к небу, а колени пронзила противная ватная слабость.
— Ну, давай, выстрели, — криво ухмыльнулся араб. — Выстрели в живого человека, мальчик. Знаешь, что бывает, когда автоматная очередь попадает в человека в упор?
Оценивающе глянув в лицо замершему под его взглядом, как кролик перед удавом бойцу араб широко шагнул вперед, почти уперевшись грудью в автоматный ствол. Колумбиец отчаянно замотал головой, с ужасом ощущая, как слабость ползет от коленей вверх, как превращаются в жидкий бессильный кисель, только что каменевшие в напряжении мышцы.
— Если ты нажмешь на курок, мои внутренности, кровь, мозги полетят тебе прямо в лицо. Представь, капли теплой крови на своем лице…
Араб сделал неуловимо быстрое движение, и его ладонь легла на дрожащие пальцы Колумбийца. Короткий рывок и автоматный ствол уже безобидно уставился вверх. Солдат, цепенея от ужаса, попытался крикнуть, позвать на помощь, но из горла вырвался лишь еле слышный сдавленный сип. В глазах араба мелькнуло явное презрение.
— Зачем ты пришел сюда воевать, мальчик? Ты даже убить не способен.
Невыносимо долгую секунду наемник пристально смотрел в белое как мел лицо Колумбийца, в его расширенные в смертельном ужасе глаза, на дергающуюся в тике щеку, прыгающие губы…
— Живи!
Удара Колумбиец не увидел, и даже не почувствовал, просто на него вдруг обрушилась тугая, вязкая как кисель тьма. Наемник поддержал обмякшее тело оглушенного мальчишки, аккуратно опустил его на землю, разжал безвольные пальцы, по инерции цепляющиеся за автомат. Замер на мгновение, все еще колеблясь, даже перехватил поудобнее трофейное оружие. По всем канонам врага следовало добить, но, то врага и воина, а этот до звания воина явно не дотягивал. Пацан, одетый государством в форму… Ладно, пусть живет… С кошачьей грацией развернувшись, араб нырнул в чахлый кустарник, ужом скользнул между ветками, растворяясь в окаймляющей склоны зеленке.
