Я также подаю ходатайство о временном запретительном судебном приказе, чтобы не позволить прокурору заморозить активы Дага Ренфроу. Этим излюбленным приемом государство постоянно пользуется при преследовании обвиняемых по уголовным делам. Первоначальная идея заключалась в том, чтобы лишить обвиняемого возможности использовать активы, предположительно нажитые преступным путем и в первую очередь незаконным оборотом наркотиков, — заморозить добытые неправедным путем средства и осложнить тем самым жизнь преступным картелям. Как и в случае со многими другими законами, прокуроры довольно быстро проявили творческий подход и расширили сферу применения. В случае с Дагом власти собирались упирать на то, что источником его активов — дома, машин, банковских и пенсионных счетов — являлись отчасти грязные деньги, заработанные от продажи экстази.
Что-что? Перед началом внеочередного слушания в отношении временного запретительного судебного приказа городская прокуратура идет на попятную и ищет выход. Судья Сэмсон, как всегда несдержанный и раздражительный, выговаривает им и даже грозит наказать за неуважение к суду. Первый раунд мы выигрываем.
Второй раунд — слушание об избрании меры пресечения, которое происходит в суде штата, поскольку обвинение в попытке убийства находится на его рассмотрении. Теперь, когда активы Дага Ренфроу свободны, я могу заявить об отсутствии риска его побега и обещать, что он будет являться в суд по первому требованию. Его дом стоит четыреста тысяч долларов, он полностью выкуплен, и я предлагаю его в качестве залога. К моему удивлению, судья соглашается, и мы с клиентом выходим из зала суда вместе. Второй раунд, как и первый, мы тоже выигрываем, но они — самые простые.
Через восемь дней после получения ранений, потери жены и обеих собак Даг Ренфроу возвращается домой, где его ждут трое детей, восемь внуков и друзья. Возвращение не такое уж радостное. Меня тоже приглашают отпраздновать вместе с ними, но я отказываюсь.
Я готов сражаться за своих клиентов не на жизнь, а на смерть и нарушить кучу законов, чтобы защитить их, но никогда не завязываю с ними близких отношений.
В чудесное субботнее утро я сижу на скамейке на детской площадке в нескольких кварталах от своей квартиры и жду. Это наше обычное место встречи. По тротуару ко мне приближается красивая женщина с семилетним мальчиком. Он мой сын. А она моя бывшая жена. Постановление суда позволяет мне проводить с ним тридцать шесть часов раз в месяц. Когда он станет постарше, ограничения уже не будут такими жесткими, но в настоящий момент это так. На то есть причины, но сейчас я бы предпочел о них не говорить.
Когда они подходят к скамейке, Старчер не улыбается. Я поднимаюсь и чмокаю Джудит в щеку, главным образом чтобы порадовать его, а не ее. Она предпочитает избегать прикосновений.
— Привет, приятель, — говорю я, ероша сыну волосы.
— Привет, — отзывается он, идет к качелям и забирается на них.
Джудит садится рядом на скамейку, и мы наблюдаем, как Старчер отталкивается ногами и начинает раскачиваться.
— Как у него дела? — спрашиваю я.
— Хорошо. Учителя им очень довольны. — Долгая пауза. — Я в курсе, что на этой неделе тебе пришлось потрудиться.
— Не без этого. А что у тебя?
— Обычная суета.
— Как Эйва? — спрашиваю я о ее партнере.
— Отлично. Чем собираетесь заняться сегодня?
Джудит не любит оставлять мне сына. Я снова вступил в конфликт с полицией, и это ее беспокоит. Меня тоже, хотя я ни за что в жизни в этом не признаюсь.
— Думаю, сначала сходим поесть. А потом посмотрим футбол — сегодня игра в университете.
Футбол ей кажется достаточно безопасным времяпрепровождением.
— Мне бы хотелось, чтобы он вечером вернулся ко мне, если ты не против.
— У меня всего тридцать шесть часов в месяц. Это, по-твоему, слишком много?
— Нет, Себастиан, это немного. Просто я волнуюсь, вот и все.
Я надеюсь, что наши ссоры остались в прошлом. Если взять двух адвокатов с острыми локтями и еще более острыми языками, добавить к этому нежелательную беременность и скандальный развод с жестокими последствиями, то получаем двух человек, которые могут сильно друг друга поранить. Наши шрамы еще не затянулись, поэтому мы стараемся не обострять отношений, во всяком случае сильно.
— Ладно, — сдаюсь я. По правде говоря, в моей квартире мало что может заинтересовать, и Старчер не любит там находиться, по крайней мере пока. Он еще слишком мал ростом, чтобы играть в бильярд на моем старинном столе, а видеоигр у меня нет. Подождем, пока он подрастет.
Его воспитывают две женщины, которые сразу начинают сходить с ума, стоит в школе кому-то его толкнуть. Я не уверен, что могу хоть как-то его закалить за время нашего общения, один раз в месяц, но стараюсь. Со временем, мне кажется, он устанет от жизни в окружении пары нервных и раздражительных женщин и захочет проводить больше времени со своим отцом. Моя задача — оставаться рядом, чтобы у него была такая возможность.
— Когда мы встретимся? — интересуется она.
— Когда скажешь.
— Я буду ждать вас здесь в шесть часов, — говорит она, поднимается и уходит.
Старчер качается спиной к нам и не видит, что мы остались вдвоем. От моего внимания не укрылось, что Джудит не удосужилась принести сумку с его ночными принадлежностями. Она не собиралась разрешать ему остаться у меня на ночь.
Я живу на двадцать пятом этаже, потому что чувствую себя там в большей безопасности. В силу самых разных причин мне время от времени угрожают расправой, и от Джудит я этого никогда не скрывал. Думаю, она права, желая, чтобы сын был с ней, где обстановка, наверное, поспокойнее. Я говорю «наверное», потому что не уверен в этом. В прошлом месяце Старчер сказал мне, что две его «матери» постоянно ругаются и кричат друг на друга.
На обед мы идем в мою любимую пиццерию, куда мать никогда его не приведет. Меня действительно не волнует, что он ест. Во многих отношениях я больше похож на дедушку, который балует внуков, прежде чем отпустить их домой. Если он хочет мороженое до и после обеда, пусть так и будет.
Пока мы едим, я расспрашиваю его о школе, и он оживает. Старчер учится во втором классе обычной государственной школы недалеко от места, где я вырос. Джудит хотела, чтобы он ходил в какое-нибудь нудное привилегированное учреждение, где нет ничего из пластмассы, а все учителя носят толстые шерстяные носки и старые сандалии. Стоит это удовольствие сорок тысяч долларов в год. Я сказал: ни за что. Она сразу побежала в суд, но на этот раз судья оказался на моей стороне. Таким образом, Старчер учится в самой обычной школе с детьми всех цветов кожи и очень привлекательной учительницей, причем недавно разведенной.
Как я уже говорил, рождение Старчера не было запланированным. Мы с Джудит находились в процессе прекращения своих сумбурных отношений, когда она вдруг забеременела. Расставание осложнилось еще больше. Я съехал, и она получила над сыном полную власть. Я сопротивлялся этому как мог, хотя, если честно, никогда не мечтал стать отцом. Я не имею на сына никаких прав, во всяком случае, она так считает, но видеть, как он растет и превращается в маленького мальчика, похожего на меня как две капли воды, весьма забавно. Мать нашла мою фотографию, сделанную во втором классе, и мы запросто можем сойти за близнецов.
Мы разговариваем о драках, которые обычно происходят на школьном дворе. Я спрашиваю его, случаются ли во время перемен драки, и он отвечает, что иногда. Он рассказывает, как однажды ребята закричали: «Драка! Драка!», и все бросились смотреть. Два третьеклассника — белый и чернокожий — катались по земле и, царапаясь, кусаясь, молотили друг друга руками и ногами, а кругом все одобрительно кричали.
— Тебе понравилось смотреть? — спрашиваю я.
Он улыбается и отвечает:
— Еще бы! Было круто.
— А что случилось потом?
— Пришли учителя, разняли их и отвели к директору. Думаю, что им попало.
— Наверняка. А мама с тобой разговаривала о драках?
Он отрицательно мотает головой.
— Понятно. Тогда слушай. Драки — это плохо, и от них у тебя будут одни неприятности, так что не дерись. Никогда не начинай драку сам. Но если тебя кто-то ударит, или толкнет, или подставит подножку, или на твоего друга нападут двое, то иногда приходится драться. Никогда не трусь и не отступай, если драку начинает другой парень. И когда будешь драться, никогда и ни за что не сдавайся.
— А ты дрался?
— Постоянно. Но я никогда не был задирой и не начинал первым. Мне не нравилось драться, но, если меня задирали, я всегда давал сдачи.
— А тебе влетало за это?
— Влетало, и я нес наказание.
— Какое?
— Учитель меня ругал, мама ругала, могли не пустить на несколько уроков или еще что. Но запомни, приятель: драки — это плохо.
