глаза, красноречиво свидетельствовали, что с ним случилось нечто незаурядное, из ряда вон выходящее, и, вполне возможно, то, о чём он только что так складно, почти в документальной манере, рассказал, – или, по крайней мере, какая-то часть этого, – не так уж далеко от истины. Гоша был явно не тот, каким был всегда, каким все они его знали; его точно подменили; с ним будто произошло что-то такое, после чего человек обычно резко и необратимо меняется и никогда уже не становится таким, каким был прежде.
Стас, мгновенно потеряв интерес к игре, бросил карты на стол и, скрестив руки на груди, вперил в Гошу пристальный, испытующий взор. Затем спросил:
– Гош, всё это реально с тобой было? На самом деле? Ты не гонишь? Не прикалываешься над нами?
Гоша, меньше всего походивший сейчас на человека, готового прикалываться над кем-то, мрачно осклабился и, склонив голову, продемонстрировал аудитории свой разбитый череп. И после того как приятели увидели это материальное свидетельство реальности всего рассказанного им, сомневаться и дальше в правдивости его истории не имело смысла. Огромная лиловая шишка, которую все рассмотрели с напряжённым вниманием и интересом, как некий ценный артефакт, а некоторые даже потрогали, будто не доверяли своим глазам, убедила самых ярых скептиков. После этого все без исключения прониклись к пострадавшему, чудом избежавшему гибели товарищу величайшим сочувствием и даже у самых отъявленных насмешников не возникло желания позубоскалить по этому поводу. А если и возникло всё же у кого-нибудь, они вынуждены были сдержать себя и прикусить языки, потому что подавляющее большинство присутствующих искренне жалели Гошу и шутки были бы теперь совершенно неуместны.
Стас выразил общее настроение компании, с серьёзным и участливым видом посмотрев на Гошу и медленно, с расстановкой проговорив:
– Сочувствую тебе, братан. От всей души, как грится… Как же тебя так угораздило?
Гоша дёрнул плечом и растерянно развёл руками.
– Сам не понимаю. Наваждение какое-то. Морок… Никогда со мной такого не было! Эта тёлка точно околдовала меня, захомутала, как быка, и повела за собой. И я послушно и радостно поплёлся за ней… Как в тумане был, ни хрена не соображал. Будто во сне всё было…
На плотных мясистых губах Стаса появилась лёгкая усмешка. Он кинул быстрый взгляд по сторонам и вновь обратил его на подавленного, поникшего головой Гошу.
– Так, значит, говоришь, она очень хороша собой?
Гоша, подняв на мгновение глаза и бросив грустный взор куда-то вдаль, молча кивнул.
– А мужик этот, папик её, – Стас прищурил один глаз, – что, действительно такой громила, как ты сказал?
Гоша снова утвердительно качнул головой.
– Да, реально здоровый бугай. Такого ещё поискать!.. Нечего и думать тягаться с ним один на один. Задавит, как цыплёнка! Это просто чудо какое-то, что он не убил меня своей дубиной! – И он бережно, точно какую-то драгоценность, потрогал свою шишку, чуть поморщившись при этом.
– И живёт, говоришь, эта сладкая парочка на Береговой, возле пляжа? – по-прежнему не сводя с Гоши острого, проницательного взгляда, продолжал спрашивать Стас. – В большом старом бараке, скрытом за деревьями?.. Странно, что-то не припоминаю я там этого барака… – Он наморщил лоб, будто напрягая память, а затем обернулся с вопросительным выражением к своему соседу по лавочке – Владу, такому же крепкому спортивному парню с хмурым замкнутым лицом и стриженной под ноль головой.
Тот, видимо, понимавший Стаса без слов, в ответ на его молчаливый вопрос едва заметно кивнул.
– Ага, значит есть всё-таки барак. Отлично! – взмахнув бровью, промолвил Стас, как будто довольный этим известием. Взяв в руки карты, он с заинтригованным и сосредоточенным видом снова принялся тасовать их, а потом раскладывать перед собой на столе, беззвучно шевеля губами и чуть-чуть, одними глазами, усмехаясь.
Все в молчаливом ожидании смотрели на своего предводителя, уже догадавшись по его виду, что он, очевидно, всерьёз заинтересовался только что услышанной историей и в связи с этим что-то задумывает. Или уже задумал. А если он что-то задумал, за этим непременно, и в самом скором времени, последуют какие-нибудь поступки, потому что Стас – не болтун, не трепло, а человек действия, решительный и непреклонный в достижении поставленной цели, не привыкший тратить слишком много слов и почти сразу же переходящий от них к делу.
После минутного раздумья он вынул из колоды даму пик и, с улыбкой поглядев на неё, бросил карту на стол. Затем цепким, обволакивающим взглядом окинул столпившихся вокруг него и нетерпеливо ожидавших его слова приятелей и, точно приняв решение, тряхнул головой.
– Ну что ж, друзья мои, – начал он со значительным и важным видом, будто открывая какое-то торжественное мероприятие, – картина происшедшего мне вроде бы ясна. В общих чертах, конечно… Ну да ничего, подробности мы ещё выясним… В то, что нашего Гошу собирались убить, я, честно говоря, не очень-то верю. Как и в россказни этой сучки о четырёх мужиках, которых она якобы замочила со своим папашей. Девочка явно насмотрелась ужастиков и чуток перевозбудилась. Она вообще, судя по твоему описанию, не совсем адекватная. Как тебе показалось?
Гоша, немного помедлив, снова кивнул, правда, не так уверенно, как в первый раз.
– Итак, – продолжал Стас, – насколько я могу судить, тебя просто хотели развести. Попугать маленько. Эта парочка, – у обоих из них, я так понимаю, не всё в порядке с головой, – видимо, отрывается таким нехитрым способом: завлекает к себе в дом всяких придурков… Не обижайся, братан, – оговорился он с тонкой усмешкой, заметив, как насупился Гоша, – но в данном случае это именно так: ты повёл себя в этой ситуации как последний дурак… Так вот, они, пользуясь красотой этой шмары, завлекают к себе озабоченных мудаков и устраивают небольшой самодеятельный спектакль – убьём, мол, замучим, прощайся с жизнью и всё такое… Ну что ж, я их где-то даже понимаю, – лицо Стаса озарилось мрачноватой, недоброй улыбкой. – Пожалуй, это действительно смешно. Мы ведь тоже, чё уж там греха таить, развлекаемся порой таким же образом. А иногда и похлеще…
Он, ухмыляясь, оглядел своих приятелей с озорным, заговорщическим видом, а те в ответ закивали головами и тоже заухмылялись.
Но вслед за тем его лицо вдруг резко изменило выражение – нахмурилось, стало серьёзным, строгим, почти озабоченным. Усмешки, как по команде, сползли и с физиономий его товарищей, которые уставились на своего вождя с напряжённым вниманием, не понимая, чем вызвана перемена в его настроении и чего от него ждать. Тот не стал слишком долго томить соратников неизвестностью: сверкнув глазами и сомкнув крепкие, почти квадратные челюсти, он неторопливо,
