Оказалось, что некоторые дома уже открыты. На верандах мы могли видеть слой пыли, недавно покрывавший мебель. Кое-где ржавели оставшиеся с прошлого сезона велосипеды и тележки. В тумане знакомые предметы выглядели очень странно. Дома казались покинутыми и одинокими. Когда Оушн-Бич остался у нас позади, дорога, идущая среди низкорослых сосенок, стала уже, а трава выше. Время от времени неожиданно появлялись из своих нор кролики. Летом здесь катаются на велосипедах, но в то утро мы никого не встретили. Над нами кружились чайки, и Барон лаял.
Большой старомодный отель в Оушн-Бэй-парке был еще закрыт, и наша местная бакалейная лавка, как я и ожидала, еще не работала. Мы окончательно промочили ноги, когда свернули с дороги и направились мимо пустых коттеджей к океану. Мне в туфли набралось так много песка, что я сняла их.
Последний подъем по сыпучему песку – и перед нами раскинулся пустынный пляж. Мы не могли видеть простиравшийся за ним Атлантический океан, но слышали его беспокойный шепот. Пройдя еще немного, мы оказались перед своим домом, носившим название «Морской ветерок».
Построенный сорок лет назад, когда на Файя-Айленд находилась колония художников, он имел мансарду и выглядел немного неуклюже. Трава и плавучее ограждение вели непрестанную борьбу с приливом, и я с удовлетворением отметила, что они продержались еще одну зиму. Густой туман не позволял различить соседние дома, тянувшиеся вдоль гребня дюны. Однако я предполагала услышать все новости от мистера Ольсена. Кажется, мы первые здесь открыли летний сезон. Но на пасхальные каникулы мог приехать кто-нибудь еще.
– У нас нет ключей, – с мрачным видом напомнила Кэрри, но я позвенела связкой, полученной от миссис Ольсен, и в очередной раз вступила в единоборство с нашей задней дверью, ведущей в кухню.
Мы вошли в дом. Но внутри царила тьма, как глубокой ночью, поскольку окна были изнутри закрыты ставнями, помогавшими коттеджу пережить зимние бури. Нас еще не подключили к электростанции. Начались поиски спичек, керосиновых ламп, возня с фитилями. Наконец мы торжественно вступили в гостиную, и за нами тянулись длинные тени от ламп. Холод по-прежнему угнетал нас, но мистер Ольсен, как и обещал, запас на зиму дров, и на наших огромных печах можно было бы зажарить, наверное, полбыка. Пока я растапливала камин в гостиной, Питер разжег огонь в спальнях наверху.
После этого мы достали свитера и вельветовые брюки, согрели их и переоделись.
Я сказала, что, пока нет электричества, мы могли бы поджарить сосиски на печи. Но Кэрри и Питер во время поисков одежды наткнулись на свои удочки и теперь осматривали их при свете лампы.
– Говорят, пеламида хорошо клюет во время тумана, – заметил Питер.
– Слишком холодно для рыбалки, – возразила я. Но они уже разыскали плащи, и Кэрри стала надевать свои резиновые сапоги, а Питер заявил, что всегда обходился без резиновой обуви. И они отправились за рыбой к обеду, а Барон, конечно, увязался за ними. Оставшись одна, я подумала, что ночь в Бэй-Шо, кажется, уходит в прошлое, и скоро мы вернемся к нормальной семейной жизни.
Но над нами продолжало довлеть несчастье Джоула. Когда я прошла наверх, чтобы приготовить постели, благодушное настроение снова покинуло меня. Я обнаружила, что начинаю нервничать по мере того, как приближалось злополучное свидание. Эрика, конечно, была права: кроме как к ней, ему идти некуда. Я не сомневалась, что он явится. Но какую реакцию вызовет у него известие о намерении Эрики поместить его в санаторий? Я опять вспомнила «ботанику» Дона Педро, разбитую статуэтку святого, переломанные свечи. Если Тонио всегда так поступал… Внезапно я перестала стелить постель, поймав себя на мысли, что начинаю верить в Тонио.
Он существовал только в уме Джоула, и даже не в сознательном уме, а в темном, скрытом, бессознательном, как знание иврита у той горничной. Тонио возник, как второе эго, построенное из вытесненного психического материала. Но мне вдруг начало казаться, что такая теория менее правдоподобна, чем объяснение Дона Педро. Я не могла попять, как Джоул узнал о Тонио, и тем более о его смерти.
Я еще стояла у постели Питера, когда зажегся свет. Наконец-то! Я с надеждой прошла в холл. Но телефон еще не работал. Все же электричество – это уже кое-что. Я погасила керосиновые лампы, закончила с постелями, вымела песок и достала из шкафчика под лестницей коробку шашек.
Потом пришел посыльный из бакалеи, высокий скромный юноша лет восемнадцати. Я помнила его по прошлому сезону. Летом он работал в отеле. А его сестра помогала мне запереть дом в сентябре.
– Как ловится пеламида? – спросила я.
– Слишком рано для пеламиды, – ответил он, поставив на пол наши коробки с продуктами.
– Кэрри с Питером пошли попробовать.
Он промолчал, давая понять, что от городских детей можно ожидать и не таких сумасбродств.
– Когда открывается отель? – поинтересовалась я.
– Как всегда – в День Памяти.[23]
– А как насчет дачников? Когда они обычно открывают свои коттеджи?
– Когда как, – ответил он уклончиво.
– Наверное, кто-нибудь приедет на Пасхальные каникулы?
– Кое-кто, может, и приедет. – Взгляд его говорил, что он невысокого мнения о таких людях. – Только погода-то переменчивая.
– Конечно, – улыбнулась я, пытаясь задержать его, чтобы избавиться от растущего чувства тоски и одиночества. Но он, очевидно, находил мое общество чересчур обременительным. Когда я заплатила ему, он быстро вышел. Я услышала, как хлопнула задняя дверь, и после того, как его пикап отъехал, наступила тишина.
Я нашла ласты, надула пляжные мячи. Потом отыскала транзистор и включила его. Но он молчал – очевидно, сели батарейки. Я взглянула на часы. Был первый час. Телефон по-прежнему не работал. Меня очень беспокоила мысль о том, что Эрика, быть может, пытается связаться со мной. Потом я вспомнила, что скоро вернутся с рыбалки голодные дети, и пошла на кухню готовить ленч.
Это оказалось не так просто, как я полагала, поскольку пришлось обходиться без воды. В конце концов я открыла несколько консервных банок супа с моллюсками и стала делать сэндвичи с сардинами.
Открывая майонез, я услышала шум падающих поленьев. Во многих летних домах на Файя-Айленде есть камины. Дрова дешевы, и у многих из нас есть дровяные сараи. Теперь, похоже, кто-то проник в мой. На Файя-Айленде воровство случается очень редко, и я подумала о мистере Ольсене: может быть, он принес нам еще дров? Выглянув в кухонное окно, я обнаружила, что из поленницы выпало два полена. Но больше не увидела ничего, кроме дюн, травы и белого тумана.
– Мистер Ольсен! – крикнула я.
Никакого ответа. Лишь океан шумел внизу и яростно бился о мокрый песок.
Наверное, какая-то собака погналась за кроликом. Но туман и удаленность от внешнего мира сделали свое дело. Теперь мне постоянно приходилось бороться с побуждением замереть и прислушаться. Когда я открывала холодильник, у меня возникло жуткое чувство, будто кто-то наблюдает за мной через ставни. Я обернулась, но никого не заметила. Мысль о том, что мои нервы не выдерживают, угнетала меня не меньше, чем сам страх Но в тот момент, когда я с ужасом подумала о предстоящей ночи, послышался шум мотора. Это приехал мистер Ольсен, чтобы снять зимние ставни и пустить нам воду.
Он вошел в гостиную с ящиком инструментов, высокий и долговязый, и меня в очередной раз поразило его сходство с безбородым Авраамом Линкольном – то же некрасивое лицо и печальный обезьяний взгляд.
– Рано вы нынче, – приветствовал он меня. – Позвонили бы мне, я бы все вам приготовил.
– Мы только вчера вечером решили приехать.
– Неожиданно? Ну что ж, может так и надо делать все дела. Давайте-ка впустим сюда немного дневного света.
Он открыл ящик с инструментами, достал молоток и зубило и начал сбивать скобки на ставнях. Пока мистер Ольсен работал, я заметила, что он бережет свою спину больше, чем обычно.
– Как ваш артрит? – поинтересовалась я.
Он неуклюже повернулся в мою сторону.
– Да, зимой меня всегда промораживает. Думаю на будущий год съездить во Флориду.
Мы оба знали, что он никуда не поедет. У миссис Ольсен была мания приобретать недвижимость. Она сама работала сиделкой в больнице и заставляла работать его. Зимой он красил дома, ставил новые заборы, лакировал полы, красил лодки. И хотя ее дети давно стали взрослыми, миссис Ольсен продолжала покупать дома, сдавала их в аренду и планировала дальнейшую экспансию, повинуясь слепому инстинкту, подобно птицам, вьющим гнезда. Наверное, смерть застанет ее за изучением очередного каталога мебели. Во всяком случае, мистер Ольсен никогда не увидит ферм, где выращивают аллигаторов, и деревьев, на которых растут настоящие апельсины.
Он, несомненно, знал это, но продолжал лелеять свои мечты. В его компании мне стало легче, страхи отступили, и я снова взялась за приготовление сэндвичей.
