— Вы словно это уже проходили, — произнес он.
Петровский помолчал.
— В жизни много этапов, — ответил он. — Разных…, — он повернулся к Максиму. — Но ты уже все знаешь…. Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Все предусмотрено, Максим, ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься, наконец…. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, чистым, как младенец, человеком. С огромными планами на будущее…, — Тарас смолк, всматриваясь в темноту за стеклом.
— А… А, когда такой этап проходили вы?
— В который из разов? — горько усмехнулся Петровский.
— Мы заберем тебя, — сказал Тополев. — Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.
— Помню, — вновь кивнул Максим.
— Давай, — кивнул Тарас.
(Теперь ты понял? Понял, кто тебя отправил на смерть?!)
Разговор был окончен.
Максим оглядел салон и решительно открыл дверь. Ветер с неистовством устремился в недра машины, словно только и ждал возможности это сделать.
— Я прав, Тарас. Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, — сказал Максим напоследок и шагнул наружу.
(Они даже не пошевелись, оба. Просто отправили тебя на смерть, парень! Они могли бы тебя остановить, увезти прочь, спрятать! Но, нет, дружище! НЕТ!!!)
Дверь хлопнула, отсекая тепло и уют машины. Здесь, снаружи, ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засовывая руки в карманы куртки. Все-таки прекрасный они выбрали вечерок для расставания с жизнью.
Мерседес Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь.
На пустой дороге Максим остался совершенно один.
Клянусь, сказал Максим себе, задрав голову к черному небу. Обещаю, что вернусь к тебе Семен. Чтобы не говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты.
Он посмотрел на свой силуэт в луже…
3
… и встретился со своим отражением в зеркале ванной.
Все вокруг плыло. Как это меня в ванную из кровати занесло, подумал Максим. Вместе с неуязвимостью в комплекте следует лунатизм?
— Понял? — спросило отражение, становившееся все более безжалостным. — Вспомнил нашу клятву? Теперь мы вместе?
Максим приблизил к зеркалу свое лицо почти вплотную.
— Сукин ты сын, — произнес он. — А когда мы с тобой были не вместе?
Осторожно ступая, он вернулся к дивану. Лег, сдерживая дыхание. Завтра предстоит тяжелый день. Завтра мы пообщаемся со всеми, с правыми и виноватыми.
И все они узнают, как плохо иметь дело с человеком, который все вспомнил. Который, превратился в чистую идеальную месть.
1
Карту района ему принесли уже совсем поздно.
Несколько мгновений он вертел листок, потом, подняв голову, посмотрел на Гальцева, сотрудника отдела Антона. Тот невозмутимо стоял перед ним, косясь в работающий телевизор.
— Ну и что это? — осведомился Петровский.
— Местонахождение телефонного номера, который вы нам дали, — пожал Гальцев плечами. — Место работы Максима Дронова.
— Интересно получается, — сказал Тарас. — Вы хотите меня уверить, что один из крупнейших цехов по производству наркотиков находится на Тверской, а окнами почти на Красную площадь смотрит?
Гальцев глянул на схему.
— Ага, — кивнул он. — Точно так, Тарас Васильевич.
Петровский откинулся в кресле.
— Знаете, что, Денис, — произнес он, — я давно к вам приглядываюсь. Вы хороший работник, только очень ленивый. На наши проблемы вам чихать, а в «Полночи» вас интересует одна лишь зарплата. Может быть, вам сменить место работы?
Гальцев оторвался от телевизора и вытаращил глаза.
— Тарас Васильевич?!
— Что, Тарас Васильевич?! — взорвался Петровский, хлопнув ладонью по столу. — Вы когда научитесь думать, а?! Когда, наконец, нужды компании станут для вас близкими, своими? Вы, что издеваетесь?! Идите и принесите мне настоящую схему!
— Но как? — развел Гальцев руками. — Это же база телефонная, Тарас Васильевич. Вводишь номер, она место выдает…
— А голову включать в дополнение к базе кто будет? — Петровский схватил листок. — Вы даете мне информацию, спасибо. Я читаю: адрес объекта — улица Тверская, дом 8. А открыть карту Москвы и посмотреть, что там находиться вы можете? Или это я делать должен? А? Вы считаете, что Книжный дом «Москва» — это, на самом деле, замаскированная фабрика по производству наркотиков?
Гальцев открыл рот.
Потом закрыл.
— Но как быть…?
— Думать! Позвонить на АТС. Выяснить. Телефоны в Москве часто меняются. Это понятно?
— Д-да…
Тарас вздохнул.
— Идите, Гальцев, — произнес он. — Идите и принесите то, что мне нужно.
После ухода Гальцева, Тарас набрал Антона.
— Как продвигаются дела? — спросил он.
— Три группы оцепления в полной боевой готовности, — доложил тот. — Готовы выдвинуться по первому требованию. Думаю, мы всю клоаку сумеем изолировать.
— Хорошо, — кивнул Тарас. — Дай им готовность на раннее утро. Остальные?
— Сейчас снаряжаем еще две ударных. Так сказать, основной удар.
— Все верно, — согласился Петровский. — Думаю, Максим навестит своих боевых товарищей завтра. Третий день, обычно, случается самым сложным. Превращение должно уже пойти полным ходом.
— Тарас Васильевич, — после паузы спросил Тополев, — а если мы не сумеем его завтра остановить?
Петровский вздохнул.
— Тогда речь о поимке больше подниматься не будет, Антон. Тогда речь будет вестись только об уничтожении.
— Но мы же сами…
— Я помню, Антон, кто его сделал, — мягко оборвал Тарас Тополева. — Я, к несчастью, все прекрасно помню. Поэтому, наши группы должны быть проинструктированы надлежащим образом, понимаешь?
— Я сделаю, Тарас Васильевич.
— Надеюсь, Антон. И вот, что. Давай-ка домой собирайся.
— А вы?
— Не волнуйся.
Мыслями Петровский был в том самом дне, когда они с Антоном провожали Максима в Битцевский парк.
Сумею ли я отдать приказ? Сумею ли я уничтожить то, что породил сам?
В тот вечер, расставшись с Максимом, они долго сидели в машине у подъезда Тополева, рассуждали, спорили, разбирались.
Собственно, речь шла о нем, о лекарстве.
Лекарстве для запутавшихся в жизни смертельно больных.
2
В салоне машины висела тишина.
Антон, судя по выражению лица, думал о дожде, о том, как несладко сейчас там Максиму и как замечательно будет приехать домой, выпить чего-нибудь горячительного и забиться под теплое толстое одеяло. Возможно, о Лизе, секретарше Петровского, он думал тоже…
Мысли Тараса были грустнее. Петровский пытался, но не мог вспомнить, сколько раз он уже провожал таких вот Максимов навстречу судьбе, сопливых пацанов, запутавшихся в своих недетских смертельных проблемах. Сколько раз встречал он их после, взъерошенных, оскалившихся, измазанных теплой еще кровью и пахнущих смертью, ставших за каких-то час-два, мужчинами. Ему всегда хотелось уйти с ними, ему хотелось быть с ними, когда происходило это превращение, но он знал, что никогда так не сделает. Это были их прошлые жизни, глупые ли, хорошие ли, плохие ли, злые ли, но они должны были разобраться с ними сами. Он не имел права находиться с ними в этот момент. Он не имел права видеть их в этот момент. Он мог только встречать и ждать.
Не вернувшихся, не было. Слишком совершенным оказалось лекарство, средство от отчаяния, панацея для загнанных в угол.
Петровский, вздохнув, полез за трубкой.
— Даже если мы его не найдем завтра, в лесу, он все равно вернется, — сказал Тарас. — Может быть послезавтра, через три дня… Они всегда возвращаются… Странная ночь, — он поднял голову и сквозь запотевшее стекло увидел почти полную, огромную луну, — Два дня до полнолуния. Дождь и Луна вместе. Такого я давно не видел. А возвращение гарантировано, — Тарас посмотрел на Антона. — Им всем нужен антидот, чтобы загнать внутрь то, что лезет наружу.
— Поэтому я никогда не думал о сыворотке, — буркнул Тополев. Он тоже смотрел на луну. — Не хочу чувствовать себя рабом.
Во взгляде Тараса мелькнуло сожаление. Он тихонько рассмеялся.
— Рабом?… Ты, говоришь, рабом?… — произнес он. — Мы с тобой давно вместе, но ты никогда не сумеешь, а я не смогу объяснить. В человеческом языке просто не хватит слов, чтобы описать, что такое стать на мгновение зверем. Ты никогда не узнаешь, что такое нестись по полю и ощущать океан запахов, чувствовать вздыбленной шерстью малейшее движение воздуха и наслаждаться своим могучим, гибким, стремительным телом. Ты никогда не сумеешь понять, что такое ощутить себя настоящим животным, свободным и вольным, как ветер. Ты даже не понимаешь, что значит — раб. Люди, простые люди — вот настоящие рабы своих слабых и смертных тел, застывших в неизменных формах. Мы — властелины этого мира. И будущее — за нами…
